Если это не религиозная проповедь, то можно принять за обычный философский диспут и тот разговор между ап. Петром и жителями Иерусалима, что состоялся в день Пятидесятницы (“Услышав это, они умилились сердцем и сказали Петру и прочим Апостолам: что нам делать, мужи братия? Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святого Духа” — Деян. 2,37-38).
Агни Йога предлагает методики практического “изменения сознания”, которые должны соединить сознание человека с надчеловеческим духовным миром, и это соединение имеет решающее значение для посмертной участи души (соответствующие тексты будут приведены ниже, в главе о религиозной организованности в теософии).
Это, собственно, и есть две основные задачи религии: религия есть там, где человек соприкасается с некиим нечеловеческим духовным миром. И религия есть там, где человек ставит своей задачей преодоление смерти, обретение умения выживать после смерти тела. Понятно, что теософия, имеющая своей ключевой концепцией доктрину “кармы” и “переселения душ”, является религиозным учением: «Многие из нас признают существование ниже- и вышестоящих разумных существ; причем некоторые из них не менее величественны, чем любой «персонифицированный» Бог... Большинство из нас верит в жизнь духовного Эго после смерти, в планетных Духов»{533}. А поскольку теософия ставит задачу найти способ войти с этими духами в контакт, а с его помощью изменить свою “карму” и найти лучший способ “переселения” — она становится религиозной практикой.
Гл. 8. ЕСТЬ ЛИ КУЛЬТ В ТЕОСОФИИ?
И к магии я обратился
Чтоб дух по зову мне явился
И тайну бытия открыл
Гете. Фауст.
Четвертый вопрос для религиоведческой экспертизы теософии – это вопрос о том, наличествует ли в ней религиозная, культовая практика.
Одна из форм агни-йоговской религиозной практики кажется довольно необычной для современного человека. Речь идет о ритуально-сакральном использовании текста.
А. Трефилов, уже упоминавшийся «мэтр йоги», говорит о том, какие цели преследует чтение рериховских трактатов в “живоэтических” кружках: “чтение текста выступает также как способ активизации высших структур бессознательной психики... В текстах Агни Йоги одинаково важны как вибрационный, ритмический компонент, так и смысловой, вербальный. Первый способствует формированию особых измененных состояний сознания, подобных тем, которые возникают при чтении мантр или дзэн-буддийских коанов и ведет к особой интерпретации смыслового содержания. Акт чтения Живой Этики выступает актом “сопричастности Шамбале”. В этом специфическая сверхзадача текста”{534}.
Это довольно верное признание. И оно подтверждается самой Е. Рерих – «Родная моя, нужно больше читать и проникаться духом Учения. Пусть каждый день хотя бы пять параграфов будут прочтены со всем вниманием и сердечным огнем. Нужно смотреть на такое чтение как на молитву, как на питание духа»{535}.
Но это же наблюдение как раз и свидетельствует о том, что перед текстами Агни Йоги ставится отнюдь не философская задача. Как замечает современный исследователь индийской философии, такого рода тексты (где бы они ни встречались — в Индии, на Ближнем Востоке или в Европе) не могут рассматриваться как философские размышления. “В отличие от любых описательных или теоретических трактатов, — пишет востоковед В. К. Шохин, — такие тексты должны были создаваться не ради объективного изложения или систематизации какой-либо информации, но ради того, чтобы стать духовным инструментом, служить своеобразным учебным пособием в целях строго плановой перестройки сознания того, кому они предназначались» {536}.
Это «учебно-тренировочные образы»{537}. Так, «в учении Шанкары акцент смещается с непреложных команд и ритуальных предписаний на так называемые «великие речения» (mahavakya): «Ты еси То» («Брихадараньяка-упани-шада», III.9; «Чхандогья-упанишада», VI.8.7), «Этот Атман есть Брахман» («Брихадараньяка-упанишада», II.5.19) и др.; эти речения лишены прагматической ценности, они никуда не ведут и никого не воспитывают, они лишь помогают сменить угол зрения, подводя адепта к моменту, когда для него окажется возможным внезапный переворот и прорыв к истинной реальности»{538}.
Аналогичное предупреждение о своеобразии религиозно-инициационных текстов делает В. С. Семенцов, видящий функциональное своеобразие «Бхагавадгиты» в том, что «То, что мы воспринимаем в ней как "изображение" абсолютной реальности, в действительности не есть объективная система онтологии, не есть описание того, что "существует на самом деле": это скорее предписание, команда применить определенным образом данный стих, данную формулировку, чтобы привести ум (психику) в некое особое состояние длящегося знания (само по себе совершенно неописуемое, поскольку находящееся за пределами субъектно-объектных отношений)»{539}. «Тексты ведийского канона – это не осколки умозрительных систем, но ряд сугубо практических наставлений, сообщаемых ученику для того, чтобы в нужный момент, при совершении нужного действия, он оказался таким, "кто это так знает"… Имея дело не с описанием, а с "инструкцией", можно приблизиться к возможному ее "смыслу" лишь путем некоторого рода примитивных "мысленных экспериментов", подстановок себя на место того, к кому обращено наставление»{540}. Авторов такого типа текстов «не интересовало "познание" мира в том смысле, какой мы привыкли вкладывать в это слово. Для них было важно только одно: любыми средствами привлечь в строго определенный момент внимание участника ритуала к определенному образу (картине, мифологеме), числу и т.д» {541}. «Принцип действия нашего текста чрезвычайно прост. И, однако, понять его - в том смысле, в каком мы говорим о "понимании" литературного текста, - невозможно, поскольку между излагаемыми в нем «предпосылками» и результатом стоит не умозаключение, а определенная деятельность, корую, вообщегворя, восприизвести мы не умеем.. Вместо описания упанишада предлагает нам рецепт, и в этом ее необычность и для нас некая недосягаемость» {542}.
Эзотерические тексты, моделирующие перестройку сознания, призваны совершить своего рода “инициацию”. Философии этот «процесс перестройки сознания адепта через его инициацию в “тайную доктрину” космогонического и антропогонического содержания»{543} может дать интереснейший антропологический, психологический, феноменологический материал, но сам по себе философией он не является.
Если такие тексты счесть обычным, учительным инструктажем, то мы рискуем ошибиться в его восприятии и приписать ему то, чему на самом деле этот тест учить не собирался. Так, например, проповедь радикального имморализма в некоторых эзотерических культах было не инструкцией для поведения в быту, а лишь учебным, инициационным средством для пантеистического воспитания адептов (надо сломать все барьеры межуд собой и Единым, в том числе свое самосознание и в медитативном труде снять вообще все разделения, все дробления – в том числе и различение добра и зла). В гностических текстах женское божество называет себя и блудницей и святой, и невестой и женихом, бесстыдной и скромной, войной и миром{544}. В другом гностическом же гимне тот, кого они именовали Иисусом, повелевает ученикам вести вокруг себя хороводы и на все его взаимоисключающие возгласы отвечать “Аминь”{545}.
