Еще несколько таких выпадов – и родственники Сонни прочно решили меж собой, что Соннина жена – «Русиана лока », но я ничего не могла тогда с собой поделать. Чувство обиды, чувство душевной травмы, чувство отвращения к голландскому образу жизни были сильнее меня. Если бы у меня только была надежда, что мне не всю жизнь придется провести среди голландцев – да я свернула бы ради этого горы!
На Кюрасао я голландцев старательно избегала. Я видела, как нагло и развязанно они себя ведут. Даже те из них, кто жил на Кюрасао годами, не удосуживались хотя бы попробовать выучить язык местного населения, который я освоила безо всяких курсов за эти несколько месяцев. Просто они были абсолютно уверены, что все обязаны говорить с ними на их языке- языке хозяев. Люди, которым так не нравится, когда по улицам их собственных городов ходят женщины в парандажах, не считают для себя зазорным ходить по улицам чужих городов- где тоже, между прочим, есть свои нормы и свои ценности!- и даже оплачивать счета в тамошних банках будучи в плавках и в купальниках.
В знак протеста я выкрасила свои волосы в черный цвет – чтобы не быть на них похожей ни с одной стороны. И своего добилась: народ тут же начал кричать мне вслед «Venezolana !» , и обращаться ко мне исключительно по-испански… Со злорадным удовольствием восприняла я то, как один голландец на улице даже принял меня за местную жительницу и попытался завязать со мной разговор на папиаменто (и на голландскую старуху бывает проруха!)
Дядя Патрик с симпатией воспринимал мои подобные чудачества. Он и сам недолюбливал голландцев – его кумирами, как я уже упоминала, были янки. И даже пытался просветить меня насчет того, насколько это замечательная держава. Поскольку дело было еще до Югославии, до Афганистана, до Ирака, I let him get away with it .
Дядя Патрик искренне стремился меня развлечь: приглашал потанцевать во время своего дня рождения, на котором он был облачен в ослепительно-белый, красиво контрастирующий с цветом его кожи костюм в талию; предложил мне временную работу у себя в своей частной лавочке и даже дал бабушкин номер телефона одному русскому капитану корабля, который как раз тогда зашел в Виллемстадскую гавань. Как таможенник, дядя Патрик чуть ли не первым об этом узнал. «Мой племянник женат на русской!»- порадовал он капитана. Это сейчас такой фразой даже в Папуа Новой Гвинее никого не удивишь, а в то время капитан, несомненно, удивился. И позвонил мне.
Мы беседовали минут пятнадцать. Капитан пригласил меня в гости на корабль, но я постеснялась – кто знает, как к этому отнесется мой Отелло…
– Ну и как, нравится Вам здесь? – спросила я его, будучи сама в таком восторге от Кюрасао, что заранее предвидела, как мне думалось, что он скажет.
И услышала в ответ:
– Да, ничего, но бывают места и намного красивее.
Я даже обиделась. Я просто не могла в это поверить.
Работа в офисе у дяди Патрика была нетрудной. Я работала на телефоне в приемной и на компьютере и получала около 500 антильских гульденов в месяц (прожить на такие деньги было нельзя, но я ведь только подрабатывала на каникулах!). Фирма занималась наймом частных охранников для магазинов и прочих заведений. В то время в Европе цивилизация еще до такого расцвета не дошла: Кюрасао шагал впереди своего времени. Прямым ходом за флагманом мировой цивилизации любимчиками дяди Патрика Соединенными Штатами…
Сначала я подумала, что дядя Патрик и другие Соннины родственники (а эту фирму совместно создали четверо из них) просто очень жадные до денег. Потом я поняла, что они просто пытаются выжить: на одну зарплату таможенника и полицейского не очень-то понаразводишь у себя во дворе пальмовые сады…
Тем не менее, семейство Госепа (кстати, это была типично кюрасаоская фамилия – образованная не от мужского, как у большинства народов, а от женского имени: видимо, потому что кто у рабов мать всегда было ясно, а вот кто отец- не всегда) действительно были очень money-minded . Вся семейка. И периодически они из-за денег смертельно ругались – хотя обычно и помогали друг другу в трудную минуту.
Чем ближе я их узнавала, тем больше меня удивляло замужество Сонниной мамы с сеньором Артуро. У Зомербергов не было с Госепа ничего общего. Зомерберги были по большей части интеллектуальные бессеребренники – именно то, чем так боялся стать сам Сонни… Брак сеньора Артуро с Луизой Госепа был для него вторым. Она была на 15 лет моложе его. Видимо, его действительно привлекла в ней только ее внешность. А вот что привлекло ее? Его солидность? Ее родственникам он не нравился, и они плохо это скрывали.
А еще я узнала то, что мне так не хотел почему-то рассказывать Сонни: оказывается, Зомерберг – фамилия не кюрасаоская, а… арубанская! Он был того же происхождения, что и мой кумир Бобби! Видимо, потому Сонни и не хотел в этом признаваться: «Бони М» он не переносил на дух:
– Они – такие глупые, как вы, европейцы, хотите, чтобы были мы все! Вы просто такими хотите нас видеть.
I do see his point. I just never looked at it that way when I was a child .
Я была очень близка к тому, чтобы посетить Арубу – «родину героя»- опять-таки благодаря дяде Патрику, который уже даже договорился, чтобы нас взял туда на пару дней какой-то попутный корабль. Но опять-таки ничего не получилось из-за Сонни…
…Работать у дяди Патрика мне нравилось. Я целый день вкалывала на компьютере, поглядывая время от времени вниз с балкона двухэтажного просторного здания, окруженного высокими пальмами,которые по утрам поливал Жан. Один раз дядя Патрик попросил Жана покрасить забор, и Жан старательно покрасил его – с одной стороны.
– Все равно с другой не видно!- объяснил он мне.
Мимо дома проходила оживленная дорога на Вестпюнт. На дорогах на Кюрасао часто происходили несчастные случаи. Вдоль дорог продавали билеты местной лотереи, выиграть в которую шанс был намного выше, чем в Европе. Но шанс того, что с тобой на дороге что-нибудь может случиться, был еще выше.
Периодически приходили соллиситанты – подавать заявления на работу в качестве охранника. Я только принимала у них заявления, интервью проводил сам дядя Патрик. Особенно отчетливо мне запомнился один из соллиситантов: в резиновых шлепанцах-«вьетнамках» на босу ногу, с воткнутой в шевелюру расческой и с лицом пофигиста. Его буквально за руку притащила в офис его беременная жена. Она же отвечала за него на все вопросы. Мне было ее очень жалко.
– Может, наймете-таки его, сеньор Патрик?- спросила я вечером после работы. – Жалко женщину, она так старалась! В конце концов, какая там особая работа?
Сеньор Патрик снисходительно улыбнулся и произнес длинную пространную речь, из которой следовало, что с человеческой точки зрения он совершенно со мной согласен, а вот с точки зрения бизнеса -нет. А мне виделся один только голодный маленький ребеночек… Плевать я хотела на какой-то там бизнес, если он останется голодным! Он себе, в конце концов, жизнь не выбирал.
Конечно, не все были настолько американизированными на острове, как дядя Патрик. Отношение к голландцам на острове было чаще всего умеренно-неприязненное. Но отношение к вопросу о независимости было более сложным: несмотря на всю неприязнь к колонизаторам и на осознание фактов дискриминации и эксплуатации, ее мало кто безоговорочно хотел. Люди просто не верили в свои силы. Они приводили в качестве примера другие небольшие карибские страны, жизнь в которых после достижения ими независимости, мягко говоря, лучше не стала. Естественно, самая старая в полушарии независимая страна – Гаити – была в этом отношении просто кричащим примером. Но сказывалась все-таки и американизация молодого поколения здесь – чуть ли не с пеленок. Уроженец Кюрасао растет на американской культуре в гораздо большей степени, чем европейские дети. В атмосфере восхищения американцами и почти религиозного трепета перед ними, которые те создали в отношении себя сами. «Сам не похвалишься, кто тебя похвалит?»- как любил повторять бабушкин брат. Это про янки. Жители Кюрасао видели в них, казалось, некий противовес голландцам и старались сыграть на этом противопоставлении. Чаще всего – не очень-то удачно.
