Тырунеш никогда не забывала отца и то, за что он боролся. А еще она хорошо запомнила, как ее старшая сестра, отучившаяся в Москве и такая гордая этим (народное правительство стремилось дать высшее образование как можно большему числу женщин), вернувшись уже при новом режиме, так и не смогла найти никакой работы. Новой Эфиопии образованные женщины были не нужны. В ней вернулись к прежним, феодальным нравам с их «у бабы дорога – от печки до порога»…
Сестра ее после этого страдала жестокой депрессией. Вышла замуж, родила ребенка, но продолжала мечтать о том, какой замечательной могла бы стать ее жизнь, если бы она могла работать по специальности. Могла, да не стала. И однажды ночью сестра Тырунеш выпрыгнула из окна…
– А какой судьбой Вас занесло на Антилы? – поинтересовалась я.
– Когда я выросла, закончила школу и начала учиться в университете, мне встретился антильский студент… Мой теперешний супруг.
Арлон Франсиска был из очень видной антильской семьи. Из местных политических кругов. Так сказать, местная элита. Но, по словам Тырунеш, он был простым и славным парнем. Только совершенно не интересующимся политикой.
Я вздохнула. История повторяется…
В этот момент на площадку перед рестораном ввалились два джи-айя . В точности таких, каких я видела когда-то в детстве на карикатурах у Херлуфа Бидструпа – наглых, развязанных. Считающих, что весь мир должен с радостью облизывать им сапоги. Таких, от которых тщетно пыталась закрыть свою дверь когда-то матушка Дания. «Этого можно было ожидать. Приоткрыла дверь – и теперь их уже не остановишь!» – пророчески написал под этой своей карикатурой великий датский художник…
Мне стало не по себе. Не от страха, нет: я почувствовала быстро нарастающее чувство гадливости. Когда я в последний раз была на Кюрасао, их здесь не было и в помине, а теперь, ишь ты, разгуливают как у себя дома. Даже «арийцы» при виде их попритихли.
До этого я видела их лицом к лицу только в одном месте. В корейском Пханмунчжоме, на 38-ой параллели… Там они вели себя настолько же по-хозяйски. Дуболомы Урфина Джюса. И еще я вспомнила, что в очень подходящем для того месте провела последнее 11 сентября. В музее, разоблачающем зверства американской военщины на корейской земле…С минутой молчания памяти ее жертв.
… Нас предупредили знающие люди, что музей в Синчхоне – не для слабонервных. Я до этого бывала уже в музеях, созданных на месте фашистских концлагерей (Саласпилс, который в современной Латвии чуть ли не объявили пионерлагерем; 9-ый Форт в Каунасе) и считала себя достаточно подготовленной к тому, чтобы посетить этот музей. В конце концов, нам ли, из трагической и героической истории своей собственной страны хорошо знающим, на что способны фашистские изверги, бледнеть и почти падать в обморок в таком месте? Но именно так отреагировал на увиденное и услышанное в Синчхоне, несмотря даже на заблаговременное предупреждение, Донал….
Дело тут не только в том, что в Западной Европе фашисты зверствовали все-таки не в таких масштабах, как на Восточном фронте, среди славянских «недочеловеков» – и зачастую в отношении лишь отдельных групп тамошнего мирного населения (вот в западноевропейских школах и рассказывают весьма избирательно на уроках истории только лишь о газовых камерах и холокосте, зачастую не упоминая даже роль коммунистов в организации сопротивления) Дело еще и в том, что подсознательно современному западному человеку, даже прогрессивному, очень нелегко привыкнуть к мысли, что Соединенные Штаты Америки,- так сказать, олицетворение современной западной демократии и свобод, – на деле являются таким же «мировым жандармом» как гитлеровская Германия в конце 30-х-начале 40-х годов.
Одно дело – знать, что это «Империя» теоретически, по книгам Чомского и антиглобалистским лозунгам – и совершенно другое дело – увидеть своими глазами «инструменты демократии», ею применяемые на практике. Такие, например, как собранные в Синчхонском музее металлические предметы, найденные в черепах погибших от пыток корейцев, включая женщин и детей. Или коллекция волос, срезанных с трупов убитых американцами корейских женщин. Или груда обуви замученных в американских застенках…. Тех самых, о которых говорится в приказе американского командующего войсками в Корее Харрисона от 17 октября 1950 года: «Мой приказ -это закон. Не соблюдающие его будут расстреляны. Уничтожайте всех красных бандитов, чтобы освободить Северную Корею от коммунистических чудовищ. Охотьтесь на них и убивайте всех членов Коммунистической партии, государственных служащих и членов их семей. Убивайте и симпатизирующих им».
С одним таким «коммунистическим чудовищем», которому чудом удалось выжить, нас познакомили в музее. В то время ему было 5 лет. Американские «культуртрегеры» насильно оторвали детей Синчхона от матерей и сожгли заживо и тех, и других – отдельно друг от друга… Выжили только два ребенка. Невысокий, морщинистый мучжина, легко узнаваемый по его детской фотографии на стенде, рассказал нам, как ему удалось остаться в живых, стоя под сводами здания, из которого он более 50 лет назад с трудом выбрался – по трупам более 100 таких же малышей, каким был тогда он сам… В другом здании, неподалеку, среди 400 молодых матерей, погибла и его мама…
В январе 1951 года генерал Риджвэй издал такой приказ войскам ООН (именно под знаменем «нейтральной» ООН совершались в Корее массовые убийства мирного населения и другие военные преступления!): «Стреляйте в любого мирного жителя, подозреваемого в том, что он коммунист, – не беря его в плен. Китайцы и корейцы вмешне только немногим отличаются от зверей. Используя такой человеческий сброд, Советы уничтожают наших людей, сохраняя при этом своих собственных»…
Но, в отличие от гитлеровских молодчиков, ни один из «героев» этой войны не был – а по заслугам бы!- повешен… Стоит ли после этого удивляться тому, что у корейцев есть песни «15 миллионов станут бомбами и пулями» и «Тот, кто провоцирует нас, не избежит смерти!»? Как бы мы чувствовали себя сегодня, если бы нацистская Германия не была уничтожена в 1945-м, а продолжала существовать и по сей день и угрожать нашей Родине?
От советских военных музеев Синчхонский отличается, я бы сказала, особой наглядностью: еслу у нас только рассказывалось о том, каким пыткам подвергали фашисты советских патриотов, то здесь все это было наглядно изображено – при помощи фотографий, различных предметов и картин… В каждом новом зале Донал становился все бледнее и бледнее. У него был такой вид, словно ему вот-вот станет дурно. Меня не тошнило -но в моем сердце разгоралось чувство ненависти и жажда правосудия…
Музей в этот выходной день был переполнен школьниками. Что ж, если не показывать детям, кто угрожает и сегодня их родной стране, с какого рода типами им придется иметь дело, – не скрывая при этом всех ужасов, – то зло от этого само по себе не исчезнет. С ним надо бороться. Можно сколько угодно зарывать голову в песок, убеждая себя, что уж сегодня -то американцы «не такие», что они теперь «стали нашими партнерами», как пытаются внушить сейчас нам в Восточной Европе, что они «тоже люди» – суть Соединенных Штатов Америки от этого не меняется. Пройдет еще лет 10 – и точно такой же музей можно будет открывать в Ираке… И лучше уж смотреть правде в лицо.
Американцы любят твердить, что Корейская война – война «забытая».
Это для них и для их европейских союзников она «забытая» (ведь так хотелось бы забыть свое позорное поражение!), а для нас – очень даже хорошо знакомая нам, по книгам и учебникам истории!
Когда мы прощались с нашими гидами в Синчхоне, мимо нас проехал грузовик, полный пионерами. Пионеры, весело галдя, замахали нам руками. А я смотрела на них – таких веселых и жизнерадостных- а перед глазами у меня стояли корейские малыши, насаженные американскими недобитыми «рэмбо» на штыки в далеком 1951…
Американцы нагло пришли в чужую страну якобы для ее «освобождения», отказались из нее уходить, напакостили в ней, разделили ее надвое, превратив одну ее часть фактически в свою колонию – и еще после этого удивляются, почему их в Корее, мягко говоря, недолюбливают? Да, им очень хотелось бы, чтобы эта война стала «забытой». Но преступления оккупантов, как и героизм защитников своей родной страны, не забываются!
