Но на лавочке уже сидел кто-то. Завидев меня, он поднялся мне навстречу, опираясь на палку, и у меня оборвалось сердце и нехорошо засосало в желудке. Это был Дермот Кинселла по прозвищу Хром-Костыль.

– А, Женя! Слан . Присядем? – сказал он. Так, словно мы расстались только вчера и причем друзьями-не разлей водой.

– Зачем? – спросила я. Мне было сильно не по себе. Не потому, что я в свое время исчезла из поля его зрения так же неожиданно, как в нем появилась, а потому что я хорошо помнила, каким беспощадным, даже жестоким он может быть, если кто-то не в том месте перешел ему дорогу. С таким человеком не очень-то приятно встречаться в лесу зимой один на один да еще после ссоры. Особенно начитавшись британских таблоидов.

– Поговорить, – Дермот был невозмутим.

– По-моему, я уже все тебе сказала.

– Нет, не об этом. Насчет этого ты можешь не беспокоиться.

– Тогда о чем? Ты, кстати, как здесь оказался? На вертолете?

– Вроде того… А к слову, ты совсем никогда не скучаешь по тем временам?

– Вот видишь, опять ты за свое…

– Нет, это я не в том плане… Это я о политике.

– Если совсем честно, то интеллектуально мне тебя иногда не хватает. Устала быть окруженной людьми, которые не знают, кто такой Пушкин и разницу между Кубой и Колумбией. Не говоря уже о том, что не с кем поговорить о гражданской войне в Чаде и об идеях чучхе. Но я бы на твоем месте не стала строить для себя на этой почве большие надежды…

Он засмеялся – резким, коротким смешком и стряхнул со лба упавшие с елки снежинки.

– Хорошо, что мы друг друга так понимаем. Неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы еще иметь иллюзии, что ты можешь испытывать ко мне какие-то другие чувства?

– Нет, я хорошо знаю, что ты очень умный человек. И уважаю тебя за это.

– Тогда скажи лучше, почему ты удалилась от нас в политическом плане? Тебе не нравятся результаты мирного процесса? У меня так и не было возможности поговорить с тобой и как следует объяснить тебе нашу стратегию…

– А что тут надо объяснять? Результаты, по-моему, говорят за себя сами. – И я сама удивилась тому, как спокойно я говорю о том, что еще пару лет назад вызывало во мне такие бурные переживания. – Почему не нравятся? Добиться того, чтобы стать равноправными британскими гражданами- это дело большое. An achievement in itself . Очевидно, стоящее того, чтобы положить за него 3 с половиной тысячи человек. Да и вообще, кто такая я, чтобы выносить свои суждения? Я не имею на то права. Я не жила здесь во время военных действий. Я не ирландка, даже по бабушке. По вашим понятиям, a major handicap . Мы с вами не одной крови, ты и я. Это не моя страна. И это, естественно, ваше дело, как вы тут хотите жить, чьими гражданами быть, и какие у вас жизненные приоритеты. Так что все в порядке. No hard feelings .

Он был явно слегка ошарашен моими словами – видимо, ожидал, что я начну с жаром обличать республиканский оппортунизм, и на этот случай у него уже была заготовлена речь. На то, что он от меня услышал, ответа у него явно запланировано не было. Мне даже стало его немного жалко.

– Я не со злом это говорю. Я просто долго слишком близко к сердцу принимала происходящее здесь. А не стоило. Мне понадобился почти год, чтобы эмоционально дистанцировать себя от здешних событий. («It took me ages to detach myself emotionally from your whole shebang! »- мелькнуло у меня в голове, но я сдержалась.) Зато теперь, когда мне это удалось, я намного лучше себя чувствую. Никаких больше фрустраций. And I would like to keep it that way .

«И никаких иллюзий насчет того, что в Европе еще якобы остались настоящие революционеры «- про себя подумала я. «-Они вымерли вместе с динозаврами, и расстраиваться по этому поводу не имеет смысла. Надо просто признать этот факт – и двигаться дальше. Можно убиваться до бесконечности, но что это изменит?» I wanted to find real comradeship… all I found was a sect of blinked experts in boasting and chest-beating . Я вовремя прикусила язык.

– И больше тебе нечего сказать?

– Мне много чего есть сказать, но какой в этом смысл? Твоей позиции это не изменит, и твои аргументы все как один будут подогнаны под то, чтобы ее оправдать. А где не получится подогнать, там будут притянуты за уши. Иначе ведь окажется, что ты зря прожил жизнь. Лишать человека такой иллюзии жестоко. И я думаю, что не стоит этого делать. А на меня твои аргументы не подействуют. И мы оба это знаем. Какой же толк в дискуссиях?

– Это очень здравая с твоей стороны мысль,- сказал он наконец таким тоном, что было неясно, говорит ли он всерьез или с издевкой.- Чужому человеку многое из того, что сейчас происходит, может показаться нелогичным. Свои – и то многие сомневаются.

Вот чем отличается революционер – сам-то он никогда в своей правоте не сомневается! И уверен, что неправы все те, кто с ним не согласны… Эх, не быть мне революционером!

– Спасибо за подтверждение – того, что я вам чужая, – сказала я, почувствовав, как у меня кольнуло в сердце. Хотя я и знала, что это так, еще ни один из них не говорил мне это открытым текстом. – Единственное, за что я обижаюсь на вас – это за то, что вы ложно дали мне почувствовать, что я была вам нужна, когда на самом деле моя помощь вам совсем и не требовалась. Это называется «emotional abuse ”, голубчик. Но об этом тоже нет смысла теперь говорить. Что было, то было. Zand erover , как говорят голландцы.

Если он осмелится сейчас хоть словом упомянуть Ойшина, то я…

Но вместо ответа Дермот заулыбался широко, как на именинах и шумно хлопнул себя ладонью по толстой ляжке.

– То, что надо! Дело в том, что нам как раз именно нужна твоя помощь.

– Опять ваши «сказки Венского леса»? Опять – «из России с любовью»?- разозлилась я.

– Нет-нет, на этот раз дело предстоит совершенно другое!- он посерьезнел.- Нам нужен свой человек в одной из стран Карибского бассейна…

– I beg you pardon ?

– Наши венесуэльские друзья знают, что против их страны опять что-то затевается и попросили нас помочь с информацией. Как ты знаешь, под боком у Венесуэлы – две американские базы ВВС. Когда нам передали эту просьбу, то мы сразу подумали о тебе….

– Мы – это кто? Ваш бородатый дендрофил ? Или «Бойцы вспоминают минувшие дни»…?

– Именно. Считай, что о помощи тебя просит The Old Boys Club !- он озорно подмигнул.- Ну, говоря точнее, о тебе подумал я. Ты ведь уже знакома с регионом, знаешь языки….

– И как это вы мне вдруг доверяете? Ведь я же добровольно и давно вычеркнулась из всех ваших списков. На митинги не хожу, «одобрям-с» не кричу…. Даже не голосую больше за вас – и не делаю из этого секрета.

– Вот именно потому и доверяем, что секрета не делаешь. И самое главное как раз в том, что ты «вычеркнулась», как ты изволила выразиться, – не только из наших списков. Теперь ты совершенно вышла и из поля зрения бритов. Теперь, когда ты не общаешься со мной и за нас не голосуешь, они уверились в том, что ты была всего-навсего еще одной иностранной искательницей приключений, которую потянуло на ирландскую экзотику. Тем более, что твое собственное поведение… гм… только помогло подкрепить эту легенду. И не бросайся на меня с кулаками: это не я так думаю! Это даже хорошо, что они такого мнения. Просто замечательно. Мы проверили по своим каналам, и ты – как раз именно то, что нам надо. Всех наших, знающих испанский язык, или имеющих хоть какие-то контакты в регионе, они знают наперечет. Тебя сняли со счетов. Мы тебя подготовим в одной нейтральной стране, поедешь с нашим человеком, но он будет держаться в тени. Он просто будет тебе вроде наставника, у него большой опыт, хотя и не за границей. И на нем будет держаться связь.

– А что я там, по-вашему, должна делать?

– Ты просто будешь там жить. И наблюдать. Наблюдать, устанавливать нужные нам контакты – и передавать информацию. Все. Этого и так будет предостаточно. Твоя помощь может оказаться незаменимой!

– А дети?

– О детях не беспокойся. Ты их будешь видеть не меньше 2 – нет, 4-х раз в году. Они будут жить в безопасности, в нейтральной стране, и мы к ним выпишем твою маму. Или найдем им няню, по твоему выбору. Получат первоклассное образование. И за ферму тоже не беспокойся. За ней тоже будет уход.