Мне почему-то это не показалось таким уж смешным. Ну да ладно…
У меня в руках – копия любимого фильма моего детства – «А зори здесь тихие…», на английском языке, и я предвкушаю заранее, как понравится этот фильм Кирану. Ведь в нем есть именно все то, что он так ценит: человеческая история во время войны, интересные характеры, и смех, и слезы. Этот фильм – многогранный, как сама жизнь!
Да, он много для меня значит. Я уже рассказывала вам, как впервые посмотрела его, когда мне было пять лет. Фильм этот тогда настолько потряс меня и моих подружек, что мы, девчонки начала 70-х, потребовали ультимативным тоном от своих родителей по игрушечному автомату и все лето провели, играя в войну в густых лопухах за огородом. И, сколько бы раз я ни смотрела этот фильм с тех пор, – даже сейчас, когда мне уже за 30, – каждый раз неизменно я до сих пор плачу. Плачу от боли за непрожитые жизни. Плачу с нарастающим по мере развития событий в фильме чувством «Гады, всех не перебьете, победа все равно будет за нами!», – не только в отношении той войны,но и в отношении того, что происходит в мире сегодня. И к финальной сцене – когда Васков врывается к немцам с гранатой без взрывателя, когда звучит с экрана крик его души: «Что, не прошли? Пять девчат было, всего пять, пять девочек!…», я каждый раз уже рыдаю в три ручья, но слезы эти – не слезы отчаяния, а слезы решимости и уверенности в нашей победе. В торжестве добра над злом.
Удивительная это книга, удивительный фильм! Так о войне могут говорить только
фронтовики. Только те, кто через нее прошел сам. И мне кажется, что именно поэтому Киран должен оценить по достоинству этот фильм.
С годами я начала находить в себе все больше человеческих черточек от разных
героинь «Зорь…» одновременно. Если в юности мне были ближе скромная Лиза или постоянно погруженная в книги Соня, то становясь старше, я начала лучше понимать и казавшуюся мне раньше такой холодной Риту, и бесшабашное веселье Женьки – веселье, чтобы только не разрыдаться. «Как же ты могла, Женя?» «А вот могла. Могла!»…
Актриса Ирина Шевчук, исполнительница роли Риты, рассказывала в интервью, как плакали над этим фильмом зрители на всех континентах, где его в советские
ещё времена показывали. Потому что показанная там трагедия и утверждаемые фильмом ценности – общечеловеческие, понятные всем, утверждала она. Но всем ли? И какой была бы реакция на него не у жителей Латинской Америки или Африки, а у массового западного зрителя, – если бы этот фильм ему, конечно, был показан?
Теперь я имела возможность в этом для себя убедиться. То ли в том,
что нет таких ценностей, как «общечеловеческие», то ли в том, что «есть люди,
а есть и человеки…» То ли -и в том, и в другом.
Киран удобно устроился в полулежачем виде на диване и приготовился смотреть.
А я смотрела за выражением его лица. Его первым разочарованием было то, что
фильм оказался черно-белым:
– Не могли цветной снять, что ли?
И, как я ни старалась обьяснить ему, что таков авторский замысел – для контраста показать нашу мирную современность в цвете, а войну- черно-белой, -до него это не доходило.
Затем он начал откровенно скучать, когда в кадре появлялись воспоминания девушек об их мирной, довоенной жизни. Хотя они и были в цвете.
– Глупости всякие показывают!
Он пропустил мимо ушей мое тактичное замечание, что мирная жизнь и мечты показаны для того, чтобы мы, зрители, лучше узнали героинь до того, как им придется вступить в смертельную схватку с врагом.
– I want to see some action. And here is no action at all ! – пожаловался он. Я пообещала ему, что «action» будет во второй половине картины. Plenty of it .
Но он не дождался. Пока я отправилась на кухню приготовить чай, он промотал
кассету вперед и попал на самую, пожалуй, трагическую и прекрасную сцену в советском кинематографе о войне – сцену гибели Жени Комельковой. Рассказывали, что пленка оригинала пропала, и что Ольге Остроумовой пришлось заново играть эту сцену. Режиссер Ростоцкий не думал, что она справится с тем, чтобы сыграть такое ещё раз, но она справилась! Даже сыграла ещё лучше. Участники киносьемочной труппы плакали, глядя на то, как снова гибнет Женька. Они забыли, что это был только фильм…
– Просмотрел я этот фильм. Глупости какие-то… Девица бегает с автоматом, зачем-то поет глупую песную (это о романсе «Он говорил мне…»), сама лезет под пули. Ведь могла бы спрятаться?
Я говорю, что если бы он не залезал вперед, а посмотрел бы весь фильм, то понял
бы, почему она не стала прятаться. Но на него это не производит большого впечатления.
– Нет, я видел достаточно…- и он встает с места – переключить канал. По Би-Би-Си сейчас начнут показывать «Форрест Гамп»… Вот это действительно фильм!
Я не удивилась бы подобной реакции от среднего американца, у которого представления о реальной жизни и о человеческих страданиях с детства сложились на основе смеси «Друзей» с «Терминатором» и «Молчанием ягнят». Или от среднего британца, до сих пор уверенного, что Британская империя была благом для большей части человечества, которое просто-напросто «не доросло до его музыки», и что это они «победили в войне». Но передо мной был представитель угнетенной, колонизированной нации, причем той её части, которая активно боролась со своим колонизатором, – причем знакомый, хотя и частично, с ролью советского народа во Второй Мировой – и тем не менее, он не способен был понять всю трагическую мощь этой картины, которая была вполне, однако, доступна для понимания костариканцев и мозамбикцев…
В чем. же секрет? В том, что, как писал певец прелестей британского колониализма Редьярд Киплинг, «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и они никогда не сойдутся…» (если мы к Востоку отнесем и современный Юг, а под Западом будем подразумевать и индустриализованный Север)? Или в том, что в странах колонизированных учат историю по учебникам колонизаторов? Но если люди не верят учебникам в том, что касается их собственной истории, то почему они верят тому, что те же самые учебники рассказывают об истории других?
Или же дело в другом – в том, что современное поколение, в том числе и в нашей собственной стране, уже просто-напросто не знает, что такое настоящая война, настоящий патриотизм, настоящее бескорыстное самопожертование?
Но не им судить сегодня о нашей истории. О великих и трагических её страницах.
Как пел Игорь Тальков, солнце заходит на западе, чтобы снова взойти – на востоке… Если только там к тому времени, конечно, ещё останутся такие, как Женька, Рита, Лиза, Галя, Соня и их старшина Васков…
Я даже не стала обижаться на Кирана.
Зато в других вещах он понимал меня с полуслова.
Когда он вышел на минутку в ванную, я решила его напугать – чтобы немного разрядить обстановку. Дело в том, что в воздухе висела какая-то напряженность, и мне от этого было немного не по себе.
Дверь в комнату открылась, и я прыгнула из-за нее прямо под нос Кирану как лев – с коротким воинственным криком, как в детстве:
– Ам!
От неожиданности он вздрогнул. Я оказалась от него так близко, что мое лицо было где-то у него под подбородком. Оба мы засмеялись, посмотрели еще раз друг на друга – и как-то буднично так поцеловались. Как будто это было чем-то само собой разумеющимся. Напряженность вдруг исчезла, и мне стало так легко, как не было уже давно.
– Shall we go upstairs ? – тихо спросил Киран, когда мы остановились, чтобы перевести дух.
– Какой ты догадливый, Киран! – обрадовалась, что ничего не надо говорить я….
… Через 9 месяцев родились мои близняшки – Фидель и Че…
****
…Когда я обнаружила, что беременна, я, как это ни странно, не только не испугалась, а даже не удивилась. Вместо этого я обрадовалась. И тому, что у меня еще будет теперь возможность пережить вместе с этим ребенком все то, чего мне не доведется уже никогда пережить вместе с Лизой, и тому, что можно будет взять небольшой отпуск на работе (я очень устала за эти годы, как физически, так и эмоционально), но больше всего – тому, что Лиза теперь не будет одна, когда я состарюсь. Мысли о том, что с ней будет, когда меня не станет, были самыми страшными для меня мыслями. А теперь… Всю беременность я была просто счастлива! У меня было ощущение какой-то теплой защищенности ото всех зол в мире.
