Еще до школы я успела поездить по стране. В 4 года я впервые увидела море. Черное. Это была моя первая поездка на пассажирском поезде с ночевкой, и мне ужасно хотелось спать на верхней полке! Но мама разрешила сидеть на ней только днем: видно, побаивалась, что я могу с нее во сне скатиться. Мне ужасно понравилось пить чай в поезде, и даже сахар-рафинад кусочками казался каким-то особенным, вкуснее чем дома. Помню, как я не отрывалась от окна и как ночью просыпалась от странного громкого голоса, раздававшегося из рупора на платформе. Помню, как им пошли объявляться такие таинственные, незнакомые названия: Армавир, Туапсе…
Вообще-то мы собирались в Сухуми, но потом остановились на Гаграх. Мама повезла меня к родственникам жены ее институтского тренера по легкой атлетике, которые на лето сдавали свой дом отдыхающим. Марина, хозяйка дома, была наполовину грузинка, наполовину армянка, и она от души покатывалась, когда я с серьезным видом объясняла ей: «Сначала мы хотели в Сухуми поехать, но потом решили, что там к нам грузины будут приставать, и поэтому приехали к вам». «Будут-будут, они такие!»- не переставая смеяться, подтвердила она. Естественно, никто к нам не приставал, если не считать того, что застенчивые красавцы – местные рыбаки пытались привлечь мамино внимание тем, что один раз посадили на заборчик дома, где мы жили, маленького живого краба.
Когда я первый раз увидела море, то по словам мамы, на одну секунду зажмурилась, а потом с радостным воплем бросилась бежать прямо в воду – и бежала пока меня не накрыло с головой. Хорошо, что мама вовремя рванула за мной вслед…. А потом я начала собирать гладкие морские камни – которые тоже до этого никогда не видела. Набрала огромный мешок и на полном серьезе намеревалась все их повезти с собой! Мама выбросила тайком половину.
Дом стоял совсем рядом с морем. Пять минут ходьбы вдоль пыльной улицы, над которой по вечерам кружили самые настоящие летучие мыши и светляки. Во время шторма в доме было слышно, как шумят волны. Собственно, дома были даже два: основной, в котором зимой жили сами хозяева, и малюсенький, в который нельзя было войти, не согнувшись в три погибели, куда они же перебирались на все лето. Нас как-то позвали туда смотреть телевизор. Между домами был сад, с невероятно ароматными чайными розами и другими растениями, которые я раньше никогда не видела: кипарисами и лаврами
.»Это, что ли, бабушкина лаврушка, с которой она суп варит?” – с удивлением спросила в первый же день у мамы я. В первый раз попробовала я там и сладкие до приторности тутовые ягоды. Питались мы в местной столовой: вкусно, дешево и очередь небольшая. А еще мама покупала фрукты на рынке, и врезались мне в память вкусная тбилисская копченая колбаса и грузинский хлеб-лаваш. Красивые грузинские традиционные дома с нависающими над улицей балконами и горы – ведь их я тоже увидела впервые. Меня поразил вид облака, висящего где-то посредине горы, и горной верхушки, возвышающейся над этим облаком. В горах то здесь, то там мелькали крыши саклей и белые шкурки овечек. Один раз на проезжую часть перед нашим автобусом выбежал, к моему восторгу, настоящий ослик! За ним, пыхтя, бежал его хозяин. Автобус дружно заржал.
Мне казалось очень забавным, что в абхазском языке многие слова такие же, как в русском, только с добавлением «а» в начале слова: «абазар». И я экспериментировала: «апочта», «апоезд», «асамолет»….
Я не различала, кто вокруг меня был абхазец, кто- грузин, кто-русский. Лучший друг моего отца у нас в городе был абхазец. Отец вырос в Абхазии. За грузином была замужем прабабушка, на грузинке был женат бабушкин брат. В то время никого из нормальных людей это не волновало. Благодаря горбачевским «общечеловеческим ценностям», перенятым, очевидно, у Маргарет Тэтчер, Абхазия превратилась в подобие Ольстера. Бабушкиного брата – того самого, что был женат на грузинке и прожил в Абхазии всю свою жизнь – в начале 90-х годов убили абхазские соседи: его хотели «этнически вычистить» из дома, который он построил своими руками, Старик сказал: «Ребята, вы что, с ума сошли? Никуда я отсюда не поеду. Это мой дом». Через два дня его труп нашли подброшенным через российскую границу…. Его дети сегодня живут в России со статусом беженцев. А Грузию наводнили всякие «цивилизованные гуманисты»- старьевщики, вроде голландской миссионерки Сандры Рулофс , пытающиеся учить местных жителей, как им надо жить…
Жили же без нее – и очень даже здорово жили. Не верите мне – так спросите любого нормального грузина, узбека, чукчу, русского, который сам помнит то время: не по учебникам, изданным на деньги Сороса, не по книжкам Радзинского, не по фильму «Воры в законе», не по телепрограммам Сванидзе и уж само собой, не со слов Сандры Рулофс или ее супруга.
На следующий год мама повезла меня в Ленинград, к родственникам. Тетя Ира, дочка бабушкиного брата Ильи (того самого, которого сослали на Урал) все еще жила там со своей семьей. Она и ее муж были железнодорожниками. Жили они в центре, на Канале Грибоедова. Их дочь Оля в том году заканчивала школу. Оля была умная, резкая, острая на язык девушка. Ко мне она относилась хорошо. Помню, как поразили меня белые ночи, разводящиеся мосты, Эрмитаж и особенно, конечно, как всякого ребенка – Петродворец и путешествие туда на катере на подводных «крыльях»! Ленинград был большой, просторный, насквозь пронизанный ветрами, холодный и очень чистый. Я впервые увидела легендарную «Аврору» и Смольный. Огромное впечатление на мое детское воображение произвела личность Петра Первого. Странно, но после всех услышанных о нем легенд и рассказов он стал для меня настолько живым человеком, что я даже немного побаивалась Медного Всадника, встречаясь со взглядом его суровых медных глаз. По вечерам я читала Олины книжки: поэзию Бернса и Шекспира в переводах Маршака и четырехтомник политических в основном карикатур датчанина Херлуфа Бидструпа, который дал мне очень ясное представление о происходящем в мире.
Когда я вернулась домой, долго удивляла своими рассказами Марусю. В Петра Первого, Алексашку и Екатерину мы тоже начали играть….Петр казался мне ужасно привлекательным. В нем было столько человеческой силы, такая воля!
Я чувствую, как клонится моя голова на подушку. Надо мной вырастает знакомое усатое черноглазое лицо. Петр! Эх, Петруша, слишком мало ты пожил в Голландии, чтобы ее понять… Когда я там была только по студенческому обмену на пару месяцев, она мне тоже нравилась…Я пытаюсь открыть рот, чтобы рассказать ему, какая же она на самом деле, эта его «земля обетованная» – и засыпаю…
.. Просыпаюсь я с тяжелой головой около 11-и…. Вот тебе и вкусненький ликер… Скорее вставать! В час меня ждет на О’Коннор-стрит Амандина, и мы отправляемся в дублинский зоопарк!
Амандина оказалась хорошенькой, невысокой круглой брюнеткой с живыми карими глазами. Застенчивая, милая девушка. Ее родители – португальские иммигранты, но сама она уже родилась во Франции. Я вспомнила фотокарточку Вилла Шарки из Роскоммона. М-да, и что она нашла в этом душном козле? Любовь, видимо, действительно зла. Она явно нервничала в предверии нашей встречи – не переставая теребила уголок своей сумки – и поэтому пришла не одна. Ее спутник – веселый и разговорчивый парень, которого сразу за версту было видно, что он ирландец: курчавый, рыжий и конопатый франкофил по имени Тайг . Тайг виртуозно говорил по-французски, что очень необычно для ирландца: здесь мало из местных знает какие бы то ни было языки, кроме английского. Оказалось, что Тайг -инженер и ужасно любит Францию и все французское. С Амандиной они просто друзья. Она все время пытается говорить по-английски – практикуется, а он перебивает ее и переходит на французский – ему тоже хочется попрактиковаться. Я знала эти оба языка, так что мне было все равно.
У меня есть нелепая, возможно, привычка: когда я встречаю человека из другой страны, вспоминать вслух, что я знаю о ней, какие фильмы из этой страны я видела, какие книги читала, есть ли у меня там знакомые. Иногда это производит на людей впечатление – например, на эфиопов, которые бывают приятно поражены моими познаниями о Теводросе и Менелике , о битве при Адуа и об Аксуме . Кстати, привычка эта есть не только у меня: мой брат, например, пытаясь поразить своими познаниями Сонни, подготовил к его первому приезду со мной в Россию целую речь по истории и географии… Венесуэлы. Сонни не мог понять, в чем дело, и зачем это Петя рассказывает ему, кто там в Венесуэле президент, и какие партии в парламенте. А Петя просто не нашел никакой информации о самих Нидерландских Антиллах и решил, что информация о соседней стране тоже произведет на мужа его сестры достаточное впечатление…
