Алена во все глаза смотрела на пожилого ирландского дедушку, который зарабатывал себе по 2 пинты в каждом баре, весьма профессионально исполняя тирольские напевы – где только научился? Я же говорю, что от природы ирландцы очень талантливый народ. Как неотшлифованный, натуральный алмаз. И до щемящего сердце восторга непредсказуемый!

Пока Алена любовалась ирландскими талантами и рассеянно слушала рассказ Дермота о его родном городе, на улице начали сгущаться тучи. Паб полукольцом потихоньку окружили полицейские броневички, а разгоряченная молодежь так же потихоньку готовила за углом «коктейли Молотова».

В городе Дермота это случается практически каждые выходные и давно уже никого не удивляет. Полиция явно намеренно провоцировала потасовку, ибо до ее появления никому и в голову не приходило «хвататься за оружие».

Оценив складывающуюся обстановку, Дермот резко поднялся с места:

– Пойдемте-ка отсюда, девушки…

И вывел нас из паба под свет полицейских фар. Кажется, в первый раз Алена по-настоящему прочувствовала, что такое жить здесь. Не думала же она, что я все это специально для нее организовала!

Мы шли вверх, в гору по темной уже улице, и Дермот показывал нам мюрал, на котором было написано и его имя. Он немного выпил и совершенно бессовестным образом пару раз ущипнул меня сзади. Алена вроде бы ничего не заметила, а вот я обиделась . Революционеры так не поступают! Вот подожди, Дермот, доложит об этом кто-нибудь твоей жене – и правильно сделает!

Когда мы наконец подошли к дому нашей хозяйки, стоящему на холме, внизу уже шло настоящее «ледовое побоище». Только безо льда. Полицейские, как и полагается «тевтонскому ордену», наступали «свиньей» – клином, а местные жители окружали их плотным кольцом.

…. В оставшиеся несколько дней я успела найти для Алены через свои контакты настоящего ирландского танцора для пары уроков, она выступила в Белфасте с маленьким соло-концертом и, судя по всему, была своей поездкой довольна. Радовалась и я – приятно было смотреть на счастливого человека, приятно было доставить ему эту радость.

Когда Алена вернулась домой, мне все еще хотелось сделать для нее что-нибудь приятное. Мне очень хочется, чтобы и другие люди узнали и полюбили бы Ирландию так, как люблю ее я. Я спросила у Алены по электронной почте, не хочет ли она, чтобы ее музыка прозвучала в местном документальном фильме. Просто так спросила – я ведь даже еще не говорила с его авторами. Я думала, что Алене это будет приятно.

А в ответ Алена словно облила меня из холодного душа: мне пришло электронное письмо, в котором она обвиняла меня в том, что я намереваюсь … нажиться на ее музыке и чуть ли не потребовала соблюдения авторских прав.

Ребята, да вы что? За кого вы принимаете людей? Или, может, вы по себе о других судите? И какая там может быть нажива – в Ирландии вполне хватает своей самодеятельности!

У меня даже в груди сперло от обиды. Деньги были самой распоследней вещью на моем уме. Но видимо, капиталистическая зараза, от которой у людей переплавляются мозги, и им в каждом Деде Морозе начинает мерещиться педофил, а в каждом желании тебе помочь – непременно какая-то корысть, поразила уже и эту талантливую девушку – до самого нутра.

Я попробовала еще было пристыдить ее, но в ответ Алена разошлась и обвинила меня в том, что я чуть ли не насильно всю неделю пичкала ее, маленькую фею, которой хотелось поговорить с деревьями и побренчать на чужих могилах на струнах, «политикой». Сквозь обиду я даже удивилась – какая же это политика? Это была не политика, это была сама жизнь! От которой не убежать и не спрятаться.

Аленино письмо напомнило мне Зиночкино «Пойми, Александр, я вся в кино, в искусстве!» Но такая уж это была компания. Самозабвенно играющихся,представляя себя ирландцами, друидами и эльфами. «Ну-ну, играйтесь, мужички…» И барышни тоже.

Алена попыталась еще было извиниться. Но мне после этого просто не хотелось с ней иметь ничего общего.

«Знаешь, Алена, мне так неприятно, словно меня оплевал верблюд в зоопарке»,- написала я ей в прощальном письме. -«Давай прекратим нашу переписку. Желаю тебе творческих успехов.» ….

***

Меня невзлюбили за что-то партийные женщины- те самые, переодетые мужчинами феминистки. Причем не рядовые, а по большей части среднего звена. Соответственно, имеющие влияние. За что, ей-богу, не знаю, но это факт. Разговаривали они со мной сквозь зубы, сообщения, которые надо было мне передать, не передавали….

Впрочем, я их не виню… Когда я смотрю на них, я говорю себе с сочувствием и понимаением: “А что ещё таким остается делать ?" Белфастские красавицы, например, спокойно разгуливают по улице днем в пижамных штанах: лень переодеться. Разве я в этом виновата?

Я старалась не замечать этого и делать вид, что все в порядке. И вела себя с подобными созданиями так, словно ничего не замечаю. Подумаешь, важность – что тебя недолюбливает какой-нибудь очередной феминистский сатир женского пола!.. Lekker belangrijk .

Но когда я вернулась с Кубы, и одна добрая пожилая душа мужского пола поведала мне, что есть в партии женщина, которая вслух говорит, что я «корыстно использовала свою ситуацию», чтобы сьездить на Кубу (дело в том, что она сама давно уже мечтает туда съездить, да все никак), я взорвалась.

– Дети у нее у самой есть, у этой вашей умницы? – вспылила я.

– Нет, детей нет, – сказала душа мужского пола, заранее предупредившая меня, что не скажет мне, о ком идет речь.

– И не надо говорить, я и так знаю: это Джилл, правда?

Душа мужского пола стушевалась

– Правда… но только я тебе этого не говорил…

Какая же гадина, честное слово… Извините, но на такой случай у меня просто не нашлось другого слова. Послать бы ей кассету с песней Тупака «You wonder why they call you b***? ”- и записку «Если бы у Вас были собственные дети-инвалиды, Вы бы рассуждали по-другому.» Но я сдержалась в последний момент. Сделать это означало бы опуститься до ее уровня.

Я долго думала, в чем же тут все-таки дело. Может быть, в том, что в отличие от женщин, мужчины в партии – их мужчины ко мне как раз относились очень хорошо?

Но я ведь никогда не злоупотребляла этим. Не уводила ни у кого мужей и даже ни с кем из них не кокетничала. Держалась исключительно по-товарищески – как и с самими женщинами тоже. (Дермот – дело другое, он сам не пользовался уже среди женщин популярностью, и о наших с ним отношениях никто не знал.)

Кроме того, успехом я пользовалась вовсе не среди всех мужчин, а только среди одной весовой – простите, возрастной – категории. «Для тех, кому за 60»… Или ну самую малость меньше.

Почему – я так никогда и не узнала, но какие-то мои личные качества делали меня для этой категории республиканцев совершенно неотразимой. И смех, и грех.

Я не предпринимала для этого никаких усилий – да и зачем бы оно мне было нужно? Я просто была с этими людьми самой собой. Относилась я к ним с большим уважением, но как мужчин их не рассматривала и полагала, что они сами тоже должны трезво оценивать нашу с ними разницу в возрасте и относиться ко мне соответственно. Иногда мне тоже симпатичен какой-нибудь 20-летний парнишка, но я же не хватаю его за коленки с предложением «поехать в горы и предаться там страстной любви», как предложил мне один член местного парламента весьма преклонного возраста. Надо же соблюдать природную дистанцию, mo chairde !

Я бы подумала, что он шутит, если бы не это его жадное хватание за коленки – и не другое предложение на полном серьезе: поехать с ним на Юг, в далекое графство, где никто его в лицо не знает, чтобы продолжать заниматься там именно этим. Черт побери, да он себя в зеркало видел?!

Данный член парламента внешне напоминал Георгия Милляра в роли Кощея Бессмертного – только ростом, в отличие от Милляра, был высок. Я была хорошо знакома с его женой – красивой женщиной намного моложе его. Я знала его дочерей. Как, скажите, я должна была на все это реагировать?