Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Дом поражает прежде всего своей прохладой – ибо жара в Тринидаде стоит ужасающая, даже в декабре. Но рабовладелец жил на холме, а двухэтажный его дом насквозь продувается свежим ветерком. Здесь все продумано – для собственного комфорта. Рабы размещались на первом этаже, -- вместе со скотом. Экскурсовод по музею – интеллигентная пожилая женщина рассказывает нам, из каких стран была ввезена сюда та или иная мебель. Она общается с нами через Марию – из-за языка. Кайл продолжает задавать самые нелепые вопросы, но сбежать от него нет никакой возможности, ибо мы единственные два англоязычных туриста в нашей группе.

Все, что я могу сделать, – это понимающе переглядываться без слов с не говорящей по-английски нашей провожатой, которой эти вопросы задаются: вот, мол, какие ходячие недоразумения бывают на белом свете! Между нами устанавливается такое взаимопонимание без слов, что в конце экскурсии она осторожно оглядывается и манит меня к себе рукой. Я подхожу, а она ловко ныряет рукой под подушку на музейной кровати рабовладельца и вытаскивает из-под нее… кучу белых кружевных носовых платков, которыми так славятся тринидадские рукодельницы. На пальцах она объясняет мне, что сама вязала эти платочки короткими тропическими вечерами, и что они всего по 2-3 доллара за штуку… Краем глаза я вижу, что точно такие же “тайные экскурсии”под подушки и в шкафы устраивают для отведенных в сторонку туристов и другие экскурсоводши… Причем каждая из них действует так, словно она – единственная рукодельница в этом коллективе.

Кайл тем временем восторгается каменной ванной рабовладельца, выделанной из целого куска мрамора. В отличие от современных ванн, в ней нет отверстия с пробкой: рабы просто ведрами таскали воду на второй этаж, наполняли её, а затем таким же образом опустошали.

– Такое обращение с людьми, в течение столетий, – это хуже любого холокоста! – говорю я громко и вижу, как Кайл молча багровеет…

У нас остается ещё около часа для свободной ходьбы по городу. Он потрясающе красив, но я чувствую себя здесь ужасно неловко и боюсь поднять глаза на местных жителей – ибо впечатление такое, что весь город ведет на туристов настоящую охоту! Нам просто не дают прохода, предлагая самые различные товары собственного производства, и уже через 10 минут я оказываюсь нагруженной корзинкой из пальмовых листьев (мне было жалко дедушку, который их продавал!) и сфотографированной на маленьком ослике… Я никогда до этого на ослов не влезала и ужасно боялась сломать терпеливому симпатичному животному шею!

Повсюду в Тринидаде – базары с местными кружевными изделиями. И меня вдруг пронзает острое чувство: люди продают здесь, как и у нас, и во многих других странах, за бесценок сделанное своими собственными талантливыми руками, – и все эти люди в мире кормят огромную армию самопровозглашенных “элитных” бездельников и дармоедов, разных там супермоделей и охранников, от которых обществу пользы меньше, чем от козла молока! До какой же степени тяжело болен сегодняшний мир, если столькие из нас даже не замечают всей этой уродливой абсурдности!

Я сижу на веранде маленького ресторанчика в ожидании всей группы. Нас развлекают пением местные музыканты, а затем с кухни приходит повар в белом колпаке и тоже начинает петь. Да ещё как! Но мне невесело. Все острее и острее ощущаю я, что быть туристом из “богатой страны” отвратительно. Я чувствую себя так, словно эксплуатирую всех этих людей. Я не хочу, чтобы вокруг меня прыгали на задних лапках. Я не хочу быть такой, как эти западные туристы, все поголовно выглядящие, как сошедшие с карикатуры! Я не хочу вообще быть туристом – я хочу быть одной из них, из местных людей!

Я делюсь своими мыслями с Марией, и она пытается меня утешить:

– Не надо так … Люди так себя ведут потому, что мы, кубинцы, очень гостеприимны и делимся с гостями самым лучшим…

– 

Я смотрю на своих согрупников – и они становятся мне все противнее. Вокруг нас – талантливые люди, народ, который столько всего может сделать своими руками, а что можете вы, – кроме эксплуатации и грабежа других народов?

Мимо ресторана проезжает грузовик с кузовом, заполненным местными рабочими – веселыми, простыми. Я с тоской смотрю на него: как мне хочется вскочить за его борт и умчаться отсюда вместе с ними!

.. Мы возвращаемся в Гавану через Сьенфуегос. В его окрестностях нам показывают единственную на Кубе атомную электростанцию, которую Фидель велел сразу же закрыть после катастрофы на Чернобыльской АЭС. В Сьенфуегосе перед нами предстает множество красивых зданий – в одном из них раньше размещалось казино, принадлежавшее сыну диктатора Батисты. Сегодня на Кубе казино – совершенно справедливо, на мой взгляд! – запрещены. На прощание мы прогуливаемся по самому длинному на Кубе бульвару….

Дорога обратно в Гавану кажется поистине бесконечной. Мы потихоньку начинаем изнывать в автобусе. От мрачных мыслей спасает только зрелище крестьян, в сумерках убирающих сахарный тростник – и как они дороги мне, как приятно мне их видеть, как хочется мне остаться среди них!

Автобус подпрыгивает на каких-то кочках в темноте, когда я неожиданно для себя открываю, что сосед Кайла справа по автобусу – наш человек! Немец из ГДР! Он тоже в восторге и с удовольствием переходит со мной на русский.

– Ну, Женечка, – с милым акцентом говорит он минут через 15, – Давайте выпьем!- и достает в темноте из кармана бутылку кубинского рома.

– На брудершафт!- отвечаю я, и рука моего нового знакомого, Рональда (“Меня зовут Рональд, как Рейгана, а моего брата – Михаэль, как Горбачева!”- шутит он) тянется ко мне с пластмассовым стаканчиком – через вконец напуганного, оказавшегося зажатым посреди “социалистического лагеря” Кайла! Он напуган многим: и тем, что мы пьем алкоголь в темноте, и тем, что мы говорим на непонятном ему языке, И тем, что мы, совершенно очевидно, коммунисты, и абсолютно непонятным ему – “как это русские могут дружит с немцами после войны?”….

После одной маленькой рюмочки нам становится весело, и мы предлагаем Кайлу к нам присоединиться. Но он запуган настолько, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из автобуса!

– Мне так приятно по-русски поговорить, – заявляет мне Рональд.- Есть у нас такие, кто говорит, что нам было плохо раньше, но я так не думаю. Отлично было – и много здесь кубинцев встретил, которые у нас учились, и они тоже так говорят…

На горизонте показываются огни Гаваны. Мы затягиваем хором “Интернационал” – каждый на своем языке. Да, нескоро наш канадский знакомый забудет эту поездку!

***

…. Мне бросилось в глаза на Кубе, что детям так нравится в школе, что никто не спешит домой после уроков. А еще – что я ни разу не видела на улицах Гаваны плачущего ребенка – только счастливые, смеющиеся детские лица; что улицы Гаваны поражают своей чистотой по сравнению с другими крупными городами мира; что люди здесь постоянно чем-то заняты: стригут газоны, прокладывают новые трубы… Все вокруг буквально светится от ухоженности – даже при финансовых трудностях и нехватке краски для домов.

Как может человек в здравом уме и трезвой памяти добровольно хотеть бежать от такой жизни? Беда в том, что некоторые кубинцы думают – как думали в свое время и многие россияне -, что их СМИ лгут, рассказывая о капиталистической действительности. Тем более когда на остров 24 часа в сутки вещает сладенькие сказочки "Си-Эне-Эне ан эспаньол"…Цену этим сказочкам мы, россияне, как и другие жители восточноевропейских стран, теперь уже хорошо знаем.

Хорошо, что есть на свете коммунисты другого типа, чем те, кто предал своих товарищей, как Горби, решивший, что отныне он – "господин", превратившись на самом деле в последнего холопа у дверей заморских Змеев Горынычей. Хорошо, что есть такой остров – Остров Свободы, чьи коммунисты не покупаются!

… Уезжая из клиники, мы чуть не плакали. Долго прощались со всеми и с каждым по отдельности. Особенно бурно – с уборщицей, которая каждый день до блеска надраивала полы у нас в палате. Она обнимала Лизу на дорогу, желая мне «еще много детей». У нее самой были две дочки.

256
{"b":"108871","o":1}