Так ничего и не вышло из этого моего отдыха. Мне не отдыхалось, не сиделось на месте.
Мне очень не хватало Финтана. Его мудрого совета, его спокойного тона, его уверенности в том, что справедливость на нашей планете восторжествует.
Когда я вернулась, было очень трудно настроиться на деловой темп после спокойной, сонной донегальской деревушки с ее единственным магазинчиком, совмещенным с почтой. А еще – хоть я и перебралась на Север уже некоторое время назад, только теперь я, пожалуй, начала в полной мере ощущать, насколько ненормален мир, в котором я живу: как только пересекаешь невидимую границу его с Югом, то тут же чувствуешь облегчение. Это был мир, где в порядке вещей были поджоги, отстрелы, шпики, избиения (кажется, ничего другого здесь в новостях и не показывают) – и невозможность было высказывать в открытую свои мысли. Здесь тебе грозила за это не какая-нибудь разборка на партсобрании – пуля в лоб. После Советского Союза и даже после Голландии к этому было трудно привыкнуть. Но было надо – и не для того, чтобы с этим смиряться, а именно для того, чтобы такое положение вещей в конечном итоге изменить. И я продолжала работать, брать свои интервью, делая для себя при этом заметки в памяти и не проявляя вслух гнева, когда я в очередной раз сталкивалась с интеллектуальным и моральным средневековьем…
***
…Виллем – длинный, тощий, чем-то напоминающий Кощея Бессмертного из детской сказки “Новогодные приключения Маши и Вити”, только не такой симпатичный – сидит у окна и курит. Он потягивает кофе в голландском стиле – крепкий, с молоком, но почти черный, с сахаром, но почти несладкий.
Когда живешь в Голландии, поневоле начинаешь думать, что голландцам жалко молока или сахара. Но им действительно нравится такой кофе, а мы с Виллемом – вовсе не в Голландии. Мы сидим в фойе самой часто взрываемой в прошлом гостиницы в Белфасте.
Виллем польшен моим вниманием к нему – тем, что я узнала о нем и решила взять у него интервью для ирландского радио. Ведь хотя он сам и считает себя радиожурналистом, его подлинной профессиональной “гражданской” специальностью был звукотехник на радио.
Виллем – голландец, и мы говорим по-голландски. К его большому удовольствию: приятно все-таки, когда вдали от дома незнакомый тебе человек вдруг заговаривает на твоем родном языке.
Виллем начал рассказ о себе с воспоминаний о детстве в далекой голландской провинции. Потом перешёл к собственно работе на радио. В Голландии Виллем был социалистом. Не настоящим социалистом, конечно, а сторником голландских “лейбористов”. В Северной Ирландии его симпатии повернулись на сторону местных фашистов. Не побоюсь использовать этот термин и называть вещи своими именами.
Приехал он сюда, в общем-то, из финансовых соображений: где работать «вольному журналисту»? В Израиле все “места под солнцем” голландскими журналистами уже раcхватаны, а “кушать хочется всегда”: надо же как-то зарабатывать на жизнь. Вот Виллем и решил попробовать для себя менее горячую точку: Белфаст.
– Ну и как, зарабатывается?
Виллем не улавливает иронии в моем голосе. Голландцы вообще славятся тем, что все воспринимают буквально – и мне самой приходилось бороться в себе с этой чертой после того, как я прожила в Нидерландах много лет. В Ирландии ничего воспринимать буквально нельзя. Во всяком случае, если ты хочешь её понять…
Он увлеченно начинает рассказывать мне о гонорарах. Когда что-нибудь случается – ну, какой-нибудь мощный взрыв, какой-нибудь очередной кризис в мирном процессе, очередной разгон демократически избранных местных органов власти колониaльными наместниками, – то Виллему удается быстренько запродать свой репортаж и получить круглую сумму. В другие времена ему бывает туго, и приходится затянуть пояс на и без того тощей талии. Сегодня он при деньгах, и чтобы продемонстрировать мне это, он заказывает нам обоим по ирландскому кофе – с виски…
После второй чашки ирландского кофе непривычного к виски голландца начинает тянуть на подвиги, и он стремится произвести на меня впечатление. Он рассказывает , каких местных знаменитостей ему довелось интервьюировать. Тримбл, Пейсли, Сэмми Вилсон, леди Силвия Хермон, Найджел Доддс … Я замeчаю, что юнионисты, причем крайние по своим взглядам, среди них – в преобладающем большинстве. Если Виллем и берет интервью у республиканцев, то это, как правило, диссиденты, которые ему нужны для очернения основной массы шиннфейновцев.
– Ну, а ты? Кого тебе удалось записать? – спрашивает он. Я, конечно, преуменьшаю свои достижения и скромно говорю:
– Ну, например, Мэри Нэлис .
– Крутая бабушка!- с уважением в голосе (не к Мэри, а ко мне, что мне это удалось!) говорит Виллем . И тут же сам начинает монолог о шиннфейновцах; о том, какие они, по его мнению, “сталинисты”.
– Эх, Виллем , не видел ты настоящих сталинистов! – вздыхаю я. Для меня-то они как раз «недостаточно сталинисты»…
Он все ещё ничего не понял и по-прежнему хочет произвести на меня впечатление. Рассказывает о том, где он живет: в центре Южного Белфаста, в районе, который опаснее Шанкилла и называется Виллидж – Деревня. Лоялистская деревня. Все здесь знают друг друга, и любой появившийся новичок проверяется досконально. Виллидж “прославился” тем, что недавно отсюда , учинив погром, прогнали единственную здесь африканскую семью, которая и понятия не имела, в какой гадюшник её поселили социальные службы. Когда я напоминаю Виллему об этом, он только отмахивается. И приглашает меня с собой завтра – интервьюировать Пейсли-сына:
– Я вас познакомлю! – Виллем явно думает, что я должна ну просто умереть от счастья!
– Знаешь, Виллем, у меня как-то несколько другие идеалы,- отшучиваюсь я. -Когда я была молодой, я мечтала встретить в своей жизни Патриса Лумумбу…
– Лумумбу? – восклицает здорово уже набравшийся Виллем .- Да это был фрукт тот ещё!
Хотя почему-то в чем. именно заключается это “тот ещё”, он не спешит мне объяснить.
Он торопится говорить о себе. А то вдруг я не успею оценить, какой передо мной талaнт, – ведь мне уже скоро пора домой. Когда он только что появился в Виллидж, для того, чтобы он там поселился, требовалось разрешение высшего собрания местных лоялистов! И они ему это разрешили! Зато теперь у него ни с кем нет никаких проблем, отношения просто замечательные.
– Ну, а как насчёт того африканца, Виллем? – говорю я, но он меня самовлюбленно не слышит. Подумаешь, какие мелочи! Ведь вокруг него – такие герои!
Когда вы начинаете читать его материалы повнимательнее, то в глаза начинает бросаться, что Виллем далеко не так нейтрален в освещении конфликта, как он хочет казаться, и как – в теории, конечно! – полагается западному журналисту. Ещё более это бросается в глаза в ходе разговора с самим Виллемом. Особенно если вы сначала не высказываете вслух своих собственных взглядов…
В своих “сбалансированных” произвeдениях Виллем идет даже дальше, чем. британские СМИ или североирландская полиция, которые знают, что за клевету и недоказанные обвинения им придется отвечать по закому, а потому камуфлируют свою пропаганду под “мы верим, что” или в избытке пользуясь условным наклонением глаголов. Просто он уверен, что никто из его «жертв» не прочитает написанное им – на другом языке.
В одном таком репортаже Виллем голословно обвинил Финтана и его друзей в “обучении латиноамериканских террористов в изготовлении автобомб в обмен на наркотики”. Ну уж ты хватил, Виллем! Финтан и наркотики – это все равно, что Джордж Буш, прочитавший полное собрание сочинений Ленина. Из области ненаучной фантастики!
Как раз в те дни в Северной Ирландии полицией была обнаружена и конфискована самая крупная за всю историю партия наркотиков. Принадлежала она, между прочим, тем, кому Виллем так рьяно симпатизирует: лоялистам. Но пишут здесь об этом исключительно мелкими буквами. А сам Виллем , естественно, молчит об этом в тряпочку вообще. Зачем ссориться с соседями?
На День Королевы, национальный праздник в Нидерландах, именно Виллем был одним из главных инициаторов его празднования местной голландской общиной… в оранжистском холле…Более сектантское место трудно было бы подобрать!
