— Отец, это я — Джайал.

Барон резко остановился, от неожиданности не в состоянии сделать ни шагу.

Этот голос он не слышал семь лет. Как если бы уши предали его, услышали то, что он хотел услышать. Но голос раздался снова, голос Джайала. Сын нашел его!

И пока он стоял, не в силах сказать ни слова, свет факела продолжал двигаться вперед, подходя все ближе и ближе к ним. Тем не менее стало намного темнее. Жезл начал гаснуть, а такого не было никогда, по меньшей мере с тех пор, как восемь лет назад он принес его из гробницы Маризиана в медной шкатулке.

Он хотел что-то прокричать, но слова замерзли на губах. Ум понял раньше, чем сердце. Это не Джайал.

Пришла смерть, а не его сын.

Суркут и Эндил стояли, нервно глядя на барона и чувствуя что-то нехорошее, но не зная, что делать или говорить.

Потом фигура вошла в умирающую арку света, отбрасываемую жезлом, согнутая, сгорбленная фигура, в которой не было ничего от гордой осанки молодого рыцаря, которая всегда отличала Джайала. Половину лица существо закрывало рукой от света Жезла.

Да, это был он, Двойник. Та самая тварь, которая должна была погибнуть, сгореть на погребальном костре восемь лет назад на поле Тралла: почему Манихей не разубедил его? Тот самый призрак, который Манихей изгнал много лет назад. И меч в руке твари был самым обычным оружием смертных; заржавленный, изрытый ямками клинок, а совсем не легендарный меч богов, каким должен был быть Зуб Дракона.

Но, магическое или нет, лезвие выглядело достаточно острым, а у него только затупленный Убийца Червя. Свет Жезла почти погас. Вот теперь фигура подставила свое лицо догорающему свету.

— Отец, — прошептал Двойник. — Как я искал тебя, на высотах и глубинах, по всей этой земле. Ты всегда ускользал от меня, но вот, наконец, я тебя нашел.

— Кто бы ты ни был, мерзость, не называй меня отцом.

— Ах, какие жестокие слова, — издевательски протянула тварь, — так всегда было в Тралле. И всегда ты предпочитал другой голос, голос этого молокососа, которого защищал. Не меня! Выбросил меня в Тени. Но сегодня ты насладишься моими делами, Отец. Смерть идет вслед за мной, как брат идет за тобой, и сегодня она порадуется тому, что я сделаю. Я и она — одно и тоже.

Барон покачал головой. — Пускай сама смерть решит, кто из нас будет победителем. — Он сделал выпад, пытаясь перерезать Двойнику горло. Тварь взмахнула своим мечом, клинки столкнулись, выбивая искры. Двойник легко скользнул в сторону и ударил в ответ. Барон едва успел отреагировать, кончик меча прошел через его изорванную одежду.

— Какой ты неловкий! — подколол его Двойник. — Тебе надо быть побыстрее, если хочешь остаться в живых.

Эндил и Суркут шагнули вперед. Двойник отскочил назад, увлекая барона за собой, а потом бросил фонарь на землю так, что тот упал между бароном и наступающими воинами. Фонарь разбился, горящее масло вылилось на землю, создав огненный барьер между бароном и его людьми. Эндил с Суркутом выругались, отступили и попытались каким-то образом обойти пламя, но барон, с красно-коричневым от гнева лицом, полуобернулся к ним. — Оставайтесь там. Это между нами двоими.

Двойник засмеялся, визгливо, как маньяк. — Рыцарство, Отец! Куда ж тебе без него. Продолжим. Твоих цепных псов я убью после тебя.

— Если создание тьмы может молиться, молись сейчас, — прорычал Иллгилл, опять нападая. Двойник отбил, но не слишком удачно, и клинок просвистел в опасной близости от его лица.

— Поосторожней, Отец, — усмехнулся он, — иначе ты убьешь своего сына.

— Я уже говорил тебе, тварь, что я тебе не отец, а ты мне не сын, — крикнул барон, ударяя опять.

Двойнику опять пришлось отпрыгнуть, подальше во тьму от бассейна горящего масла. Свет Жезла, который барон по-прежнему сжимал левой рукой, вообще исчез; как будто его поглотила тьма, сгустившаяся там, куда не доставал свет.

— Отрекайся от меня сколько хочешь, — ответил Двойник, внезапно опуская руку в мечом, так что его грудь осталась без зашиты, конец меча барона был только в трех футах от нее. Теперь тварь говорила медленно и спокойно. — Отрекись от меня и убей меня. — Барон остановил клинок. — Убей, и убьешь своего сына, Джайала.

— Что? — воскликнул барон.

— Да-да, уши тебя не подвели. Быть может ты удивляешься тому, что гниющее тело, которое ты бросил на груду трупов в Тралле, все еще живо. — Двойник вскинул голову, его кадык прыгал от сдерживаемого смеха, единственный глаза с насмешкой глядел на Иллгилла. — Почему? Да потому, что любой из нас двоих не может жить на этом плане без другого, вот что наделала твоя магия. Убей меня, Барон и убьешь Джайала, где бы он ни был. Он упадет как бык под топором мясника.

Меч барона задрожал. Теперь он понял. Это и было то проклятие, о котором его предупреждал Манихей. Теперь он должен решать. Оставить эту паскуду жить или убить ее, но вместе с ним и Джайала? Внезапно его осенило. Жезл! Он разделил этих двоих. Не выгонит ли он эту тварь обратно в Тени? Барон посмотрел на артефакт в левой руке. Но сейчас это только мертвый кусок металла, потерявший вся свою магию, которая сверкала в нем долгие годы. Неужели присутствие Двойника лишило его силы?

Он никогда так и не узнал этого. Пока он думал, Двойник прыгнул вперед. Кончик меча пронзил сгнившую кожу кольчуги на шее Иллгилла. Барон увидел не рану, а гейзер крови, внезапно хлынувший на его лицо.

Его рот открылся с мучительным, быстро оборвавшимся криком.

Крик разбудил Уртреда: он видел сон, и в его спящем сознание крик стал долгим заунывным воем Волка Фенриса в Лесу Лорн: вой зимнего ветра, сначала шепот, потом ворчание, и, внезапно, душераздирающий крик, взорвавший лес.

Глаза Уртреда резко открылись и он сел, не понимая, где он и что с ним. Оказалось, что он сидел на циновке, лежавшей на открытом воздухе. С неба светила полная луна. Прямо перед ним была черно-белая шашечная доска: белая заснеженная поляна, на которой стояли черные деревья. Маска слетела. Он подобрал ее и надел, с бьющимся сердцем. Почему он сбросил ее? Какое-то мгновение он никак не мог вспомнить, где находится. Потом память вернулась. Фенрис уничтожен. И Лорн. Они на северной опушке леса. Гарадас и его люди привезли их сюда на собачьих упряжках. Ага, скорее всего вой собак проник в его сон. Их лай метался по залитой лунным светом поляне, иногда в него вклинивалось случайное рычание или шорох цепей, которыми их привязали к деревьям.

Этот гам мог бы разбудить мертвых, но нет, он слышал еще что-то, что заставило его проснуться, выдернуло его из сна, шум человека. И еще до того, как собаки начали лаять.

Он встал на ноги, потянулся всем своим длинным телом, плед, под которым он спал, упал на землю, голая грудь внезапно стала мерзнуть. Откуда же пришел звук, из лагеря или снаружи, из-за периметра? Уртред уставился в темноту. Свет луны сверкал на девственном снегу, покрывавшем землю, и освещал поляну, окруженную соснами, каждое дерево четко вырисовывалось в серебряном свете. Луна на ущербе. Скоро рассвет.

Он повернулся к северу, к Бронзовому Воину. Тот стоял на страже, в точности на том же самом месте, куда он встал вчера за закате. Воин выглядел как статуя, стоявшая на маленьком каменном возвышении в пятидесяти ярдах отсюда. Тридцать футов в высоту, твердый металл, сиявший серебром в свете луны, на руках — массивные наручи, на ногах — огромные наколенники. Его голова медленно повернулась на шейных шарнирах к Уртреду, и, внезапно, глаза открылись и из них вырвались красные лучи, окатив молодого жреца рубиновым светом. Лучи пронзили даже маску, наполовину ослепив Уртреда.

Уртред наклонил голову: еще один шок, на его одеяле кто-то сидел. Таласса: в рубиновом сиянии глаз Воина копна ее волос сверкала как медь. Теперь он понял, почему Бронзовый Воин смотрел в его направлении — он смотрел не на него, а на Талассу. Только тут он вспомнил прошлый вечер. Когда все огни погасли, она пришла к нему.