— Хорошо, я прочту…

— Может быть поедем в ресторан Дюваля, развлечешься немного.

— Пока не закончу домашней работы с Феклой и Гжесем, пока не подготовлю дом к зиме, не хочу никаких развлечений.

— Мне предлагают дать бетховенский концерт в Москве. Если хочешь, поедем. Николай Рубинштейн приглашает нас обоих.

— Мы едва вернулись из путешествия и снова надо ехать. Право, как цыгане! Нужно ведь хоть немножко отдохнуть и спокойно пожить, Генрик. Впрочем… извини меня, я мешаю тебе работать.

— Ты мне никогда не мешаешь. Ведь ты и я — одно, ведь это не я играю и сочиняю, это мы играем и сочиняем.

— Очень мило с твоей стороны, но почему ты иногда бежишь из дому?

— Над Невой, на берегах каналов, на островах и на мостах я ищу большую мелодию, способную выразить трагизм нашего времени. Увы, не могу найти. Я купил стихи Николая Некрасова, «Записки из Мертвого Дома» Достоевского. Я не могу прийти в себя от множества впечатлений. Очень жаль, что в Лондоне мы так мало посвятили времени второй восточной выставке. Меня очень интересуют индийцы. Может быть поедем в Индию?

— Что за идея? В последнее время у тебя масса фантастических проектов.

— Почему? Вместо того, чтобы провести лето в Германии, поедем в Индию.

— Ах, Генрик, ведь такое путешествие вокруг Африки и через Индийский океан продолжалось бы дольше, чем твой отпуск.

— Верно! — задумался скрипач. — А может быть попросить кого-либо из русских коллег к завтраку? Это было бы так приятно.

— Еще не теперь. А русский борщ можно приготовить хоть завтра.

— Вопросом меню мы займемся потом, вместе, чтобы гости остались довольны. Ведь это действительно талантливые люди и прекрасные товарищи.

Иза промолчала, — она не считалась со словами мужа. У нее было обо всем свое мнение. У них были разные вкусы. С течением времени эти различия обострялись. Сама она не могла приспособиться к жизни артистов, а муж только в их обществе искал развлечений и отдыха. Они были чужими в петербургском обществе. Но Генрик в разноязычном обществе чувствовал себя превосходно, и его все любили. Иза, наоборот, искала тишины и спокойствия. Она оживлялась толко тогда, когда ее посещала миссис Элеонора Смит, жена секретаря британского посольства в Петербурге. Иногда на квартире Венявских появлялся веснущатый, лысый, с остатками рыжих волос на голове, господин — секретарь этого посольства, чтобы выпить бокал вина и процедить сквозь зубы какую-нибудь банальную фразу. К этим визитам тщательно готовились, ибо Иза не хотела, чтобы в ее квартире встречались различные люди из числа петербургских знакомых. Мадам Смит ей нравилась, а ее мужа — секретаря, она принимала по необходимости. По-видимому, миссис Элеонора подобным же образом относилась к Венявокому, потому что когда она появлялась в доме, Венявский старался уйти куда-нибудь.

Скрипач любил побродить по разным закоулкам Петербурга. Он не любил ходить быстро. Он медленно прогуливался, присаживался на скамейки, глядел на прохожих, заходил в чайные, трактиры, общественные сады. Он не столько смотрел, сколько слушал. Слушал то, что было доступно только его музыкальному уху.

Был холодный, пасмурный, октябрьский день. Мороза не было, но сильный северный ветер пронизывал до костей. Солист его императорского величества остановился у каменной ограды на берегу Невы и не мог оторвать глаз от чаек, низко носившихся над рекой. Сильный ветер относил птиц в сторону, разгонял их. Но это только так казалось. Это они пользовались ветром, позволяли ему относить себя в нужную сторону, чрезвычайно быстро меняя направление полета.

Скрипач наблюдает за одной из них. Она еле-еле держится над самой волной и с берега кажется, что неспокойная волна обдает ее водой. Но вот чайка быстро и почти вертикально взмывает вверх, держа в клюве добычу. Порывистый ветер дует изо всех сил, гудки корабельных сирен пронзают воздух, смешиваются с жалобными криками чаек. Иногда птица часами сидит на воде, поджидая свою жертву, какую-нибудь плотву или окуня. Это очень волнующая картина, такая охота. Белые крылья проворных чаек в холодный осенний день, над волнующейся рекой, вызывают в уме скрипача какие-то звуковые ассоциации. Он поглощен танцем чаек. Посмотрел на корабли, катера, словно прощался с ними. Пройдет неделя — две, и мороз покроет реку льдом, чайки улетят к морю.

Скрипач вошел в ближайшую чайную. Правда, не очень это хорошо, что солист его императорского величества посещает такие третьеразрядные места. Но Венявский не любит подчиняться правилам. Входит в чайную, усаживается за свободный столик. Чайная состоит из двух комнат для посетителей и кухни. За стойкой — хозяин в красной рубахе, подпоясанной шелковым шнурком. Бородатый, с маленькими, бегающими глазками, с большими, словно лопаты руками, он высоким фальцетом приветствует входящих гостей.

— Чего изволите?

На стойке — тарелки с копченой рыбой разных сортов и разной цены. На стене буфета висит варшавская колбаса, на полках в строгом порядке — бутылки с водкой и другими напитками. Есть ром, арак, коньяк. Много рюмок больших и малых, стоят синие головы сахара, в корзинах — баранки, булки и обыкновенный черный, ароматный разовый хлеб. Жестяная кварта и такой же вечно мокрый поднос, хотя хозяин и вытирает его своими громадными ручищами. Гостей обслуживают половые — ребята в белых рубахах и плисовых черных шароварах. На ногах удобные тихие сапожки. Гости призывают их:

— Эй, человек, тарелочку щей.

— Для вас щи всегда готовы. А что подать на закуску?

— Как всегда пол-бутылочки и вот эти копченые рыбки.

— Слушаю!

Венявский заказывает у человека те же блюда.

У стойки ежеминутно меняются гости. Забегают на шкалик водки, закусывают ломтем черного хлеба с солью, иногда воблой. Расплачиваются и бегом направляются к лошадям. Оставлять рысака без надзора запрещено. Городовые охотно ловят кучеров, оставляющих без надзора своих лошадей. А «мерзавчик» — небольшая бутылочка горькой — манит извозчика, весь день гоняющегося за седоками.

Половой принес Генрику рюмку водки, селедку, хлеб. Водка обожгла Венявскому горло. Тарелка щей с куском говядины своим запахом возбудила аппетит. Щи очень вкусные. Может быть жирноваты для скрипача, но он ест с аппетитом. Недаром холодный ветер отхлестал его со всех сторон. Половой вежливо спрашивает:

— Огурчика к мясу хотите?

— Тащи, брат, только потверже, чтобы хрустел…

Гости у столиков чмокают, потягивая чай с блюдечек. Большинство пьет вприкуску. Однако есть и такие чудаки, которые кладут сахар в чашки и не спеша, смакуя пьют золотистую жидкость.

То один, то другой гость, разомлев от чая и выпитой водки, начинает петь:

Эх, вдоль по матушке, по Волге…

Пропоет сочным басом одну фразу и продолжает попивать чай, хотя товарищи просят:

— Пой брат! Будет теплее в трактире. Хозяин выглядывает из-за стойки, смотрит, не слишком ли нагрузился гость, не надо ли призвать его к порядку. Скрипач ест говядину с огурцом. Кушание ему очень нравится. Уже давно не приходилось ему есть так хорошо приготовленное мясо. Может быть заказать еще рюмочку, под такую мягкую, вкусную говядину.

— Щи у вас замечательные, — говорит он половому.

— У нас всегда такие щи. Только по пятницам бывает уха. Приходите на уху. Лучшей ухи и у родной матери не скушаете! Настоящая деревенская уха, — половой расхваливает кухню своей чайной, и мчится с чайником, из под крышки которого вырывается пар.

— Эй, человек, подай-ка баранки, — заказывает Генрик.

Половой мгновенно повернулся на пятках, так что заскрипел песок, которым посыпан пол, и немедленно поставил на стол Генрика корзинку с баранками.

Скрипач осторожно, чтобы не обжечься, попивал горячий чай, и продолжал свои наблюдения.

— Может быть купишь бухарский ковер? — предлагает желтолицый купец.