Он шел ко мне под острым углом, весь из себя освещенный, мигающий, рычание мощного мотора становилось все громче, но как бы они ни пыжились, все равно «Хаммер» не скоростная машина, и, если я выскочу на шоссе первым, они в этом убедятся. Все эти декоративные «хаммеры», за исключением реальных армейских, – тачки для понта, не более того. Работая то дальним, то ближним светом, я все подбрасывал газку, и мурашки ползли по спине от мысли, что они меня держат на мушке и в любой момент могут нажать на гашетку. И тут вдруг я понял, что к гулу «Хаммера» уже давно прибавился звук еще одного двигателя. Что такое? Рискуя слететь в кювет, я оглянулся. Справа, со стороны леса, сереющим, но все еще звездным небом к нам приближался вертолет, похожий на стрекозу с горящей лампочкой в животе и двумя мигающими глазами. Не желают они меня выпускать. А если хотят замочить, почему не стреляют?

Гермошлем лежал в багажнике, и в глаза летела всякая дрянь. На тормозах я вылетел на шоссе, развернулся юзом, добивая левую подошву, и рванул в Москву по разделительной полосе. Почему они не стреляли и не стреляют теперь?

Встречный «МАЗ» предупредил о близком милицейском пикете. Интересный и символичный расклад: впереди менты, сзади бандюги. Пожалуй, впервые в жизни я предпочел бы ментов. «Хаммер» висел на «хвосте» метрах в ста двадцати, а вот вертолет был ближе, судя по хлопанью лопастей, заставлявших меня втягивать голову в плечи. Он хоть и маленький, но ходкий. Мощные фары погони через правое зеркало уже дважды ослепили меня, и пришлось свернуть зеркалу голову. И тут с неба вдруг ударил свет и заходил, заметался по трассе, высвечивая редкий ночной транспорт. Вот поймал автомобильную платформу, везущую два этажа «Жигулей», которую я только что хотел обогнать – хотел да перехотел: притормозил, ушел влево, подальше от света. А вертолетный рокот все нарастал, и лапа прожектора все щупала, щупала трассу и, наконец, выловила меня. Я летел в снопе света, бившего через левое плечо, а руки-ноги сами бросали мотоцикл вправо-влево, но прожектор меня уже не выпускал. 145… 130… 160 км/час… Я сбрасывал скорость – и он притормаживал, я подбрасывал газку – он тут же меня догонял. Да, профи сидел за штурвалом, ничего не скажешь. Первый раз в жизни я пытался смыться от вертолета.

И вот, наконец, обогнав меня, он резко пошел вниз, стал разворачиваться на ходу, опустив нос. Левый блистер был открыт – я заметил это, – и из него торчал ствол. Чуть выше виднелся белый шлем то ли пилота, то ли стрелка. Смачно стрекоча своими небольшими лопастями, он мчался боком прямо передо мной, всего-то метрами пятью выше. Идеальнее позиции не придумаешь. Шоссе в этом месте неожиданно нырнуло в низину, и сверху, с горки, я увидел стакан ГИБДД. От него в нашу сторону появилась, было, легковая машина, но, увидев маневр вертолета, притормозила. Я догонял еще одну платформу с «Жигулями» в два этажа. «Ямаха» нырнула влево, вправо, мешая волкам прицелиться, и спряталась за корму платформы. Скорость упала. Надо мной нависала поднятая задняя аппарель, слегка красноватая в свете габаритных огней. Вертолет взмыл метров на десять выше, заново отлавливая меня своим прожектором. Блин, что делать?

И, повинуясь, скорее, инстинкту самосохранения, нежели здравому смыслу, я нырнул вправо и по обочине стал обгонять платформу, рискуя слететь в кювет. Точно так же в свое время я догонял нужный вагон и шел с ним бок о бок, пока Юж его открывал. Тут не надо было ничего открывать, все было открыто. Еще чуть подкинув газку, левой рукой я намертво ухватился за ребристую стойку платформы и перекнул правую ногу к левой. Прыжок – и мотоцикл тут же слетел под откос. А я уже был на платформе, протиснулся под машину и там залег. Прощай, «Ямаха»! Где-то сзади шел «Хаммер», но отсюда мне не было видно ни его, ни вертолета, только слышалось размеренное хлопанье лопастей да стрекот движка.

И вот, наконец, раздалась первая очередь – да, это, скорее всего, пулемет. Сверху посыпались стекла. Стреляли по платформе, и ее водила ударил по тормозам. Прости, братан, не хотел тебя подставлять. Автопоезд занесло, слегка развернуло, и он, тормозя всеми своими колесами, протащившись метров двадцать по шоссе, наконец, встал, напрочь перегородив трассу. Я выскользнул из-под машины и скатился в кювет. Вертолет держал в пятне света переднюю часть платформы, думая, что я где-то там. И следующая пулеметная очередь пришлась как раз туда – длинная, трассирующая, она соединила вертолет с автопоездом, и от него брызнули в разные стороны металлические лохмотья. Разрывными, что ли, стреляли? Следущей очередью они прошлись уже по остальным машинам, и я слышал, как захлопали дверцы – это, наверное, водила и охранник выбегали из-под огня.

С минуту не умолкал пулемет, методично поливая каждый дециметр платформы, а потом случилось самое страшное. Из ноздри вертолета высунули шланг – я увидел его блестящий наконечник, – и на шоссе упала покатая струя, рассыпавшаяся в воздухе. Запахло бензином. Взвизгнули тормоза «Хаммера», вставшего поодаль. Его мотор продолжал работать. Открылись обе передние дверцы, и из салона выскочили двое с автоматами. А струя все падала и падала на платформу, на шоссе, опять на платформу – и все это в двух шагах от ментов. «Хаммер» попятился назад; автоматчики тоже слегка отступили и рассредоточились: один взял на себя левую обочину, второй – правую.

Наконец шланг исчез в недрах вертолета, а из него сбросили маленький черный предмет. И тут же до небес ахнуло пламя. А вертолет, отшатнувшись от огня, спокойно стал набирать высоту, приглушенно рокоча мотором в ночном весеннем воздухе ближнего Подмосковья.

Пылало шоссе.

За кюветом была лесополоса. Я и не помнил, как оказался в ней. Мчался сквозь кусты в сторону Москвы, налетая на что-то, падая и тут же вновь оказываясь на ногах. Судя по нарастающему звуку, вертолет пустился в контрольный облет. Зарево было до неба, и даже сюда доходил жар от огня. Справа, за лесополосой, чернел лес, но до него было метров сорок пустого пространства, не успеешь добежать, подстрелят. Я щучкой нырнул в кусты и там распластался, пузом вжимаясь в землю, кожей спины чувствуя, как шарят по округе глаза пилота и стрелка, усиленные прожектором.

Когда он вновь сместился к огню, я по-пластунски переполз на другую сторону лесополосы. Там передохнул, огляделся и пополз дальше, к лесу, с максимальной пользой используя все мало-мальские складки местности. Вертолет барражировал то над шоссе, то смещался правее, вовсю работая прожектором, но меня они, похоже, уже не искали. Я для них остался там, в пекле пожара. И тут рванул бензобак автопоезда. Под этот шумок последние метров двадцать до леса я проделал на такой скорости, какая не снилась никаким чемпионам.

Ну все, кажется, смылся.

Около часа я шел лесом все дальше от злополучного шоссе, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. Сначала вертолет был еще слышен, но потом, когда я замер в очередной раз, уже не смог различить в общем шуме леса его характерного стрекотания. Умылся росой, вытер о траву куртку. Ну, я и фраер! Полез в логово с пустыми руками, в одиночку, и на что надеялся? Надо было завернуть на Тушинский рынок и прикупить у хачиков хотя бы пару лимонок. Тоже мне, терминатор!

Когда я вышел из леса на очередной проселок, уже совсем рассвело. По дороге ехал мужик на велосипеде с удочками, пришпиленными к раме. На нем была телогрейка, кепка и домашние тапочки.

– Доброе утро! – вежливо сказал я. – Не подскажете, как в Москву попасть?

– Здорово! – Он остановился, полез в карман и долго там шарил. Карту, что ли, искал? Наконец достал пачку «Примы». – Вот смотри. – И стал показывать направление обеими руками. В одной были сигареты, в другой гремел спичечный коробок. – Во-он там вон свернешь на тропинку и выйдешь на железну дорогу. Пойдешь по железнодороге направо и там упрешься.

– В платформу, что ли, упрусь?

Он посмотрел на меня как на ненормального.

– Ну да.

Через полтора часа я стоял на платформе «168 км». Минут через двадцать мимо прошла одна электричка; с получасовым интервалом – вторая. Третья, слава Богу, остановилась. Я вошел в последний вагон и проспал до самой Москвы, сквозь сон думая, что теперь и податься-то некуда: никому я не нужен в этой Москве, как, впрочем, и во всех других населенных пунктах, жить как все не умею, не получается, да и не хочу я так жить, ты, Анечка, скоро улетишь к своему Ксавье, прощай, прощай, и что же мне делать дальше?