Грею понадобился один взгляд, чтобы понять ее состояние.
– Это не первый шаг, Анник. Ты точно знаешь, что делаешь.
Она почувствовала себя лучше. Тиллмен в парижском досье Фуше был отмечен как ненадежный, бесполезный шпион. При необходимости любой французский агент мог назвать его имя.
– Ваш месье Тиллмен – худший тип предателя. Он работает только за деньга. Он продает нам британские секреты, затем продает французские секреты Романовым и секреты всех – Габсбургам. Он предает всех хозяев. Я не могу дать вам никаких доказательств. У меня в голове только имя.
– Доказательства я получу. Теперь, когда у меня есть имя, будут и доказательства.
Грей обнял ее. Не прикосновение любовника, а дружеская поддержка товарища перед боем. Все это время он смотрел в окно, проверяя каждый угол, словно это действительно поездка на поле битвы.
Гальба тоже изучал улицу.
– Нас пока не преследуют. Роберт, твое мнение, осмелится ли Камминге бросить мне прямой вызов? С ним были двенадцать человек в форме. Он политик весьма осторожный, но сейчас хорошо владеет ситуацией. Попытается ли он взять ее силой? Мы готовы к любым возможностям, кроме этой.
Они проехали еще одну улицу. Грею хватило времени подумать.
– Он собирался. Иначе бы не взял с собой целый отряд морских пехотинцев. Но потом изменил свое мнение, когда Анник бросила ему маленькую гранату. Он не может рисковать, ставя на плохого игрока. Кроме того, он боится, что я пристрелю его.
– Ты можешь?
Грей не потрудился ответить.
Вскоре они подъехали к церкви, старой, маленькой, стиснутой домами, с названием «Сент-Одран» на воротах.
– Мы действительно собираемся в церковь?
Они так говорили, но Анник не приняла это всерьез.
– Соприкосновение с учрежденной религией не оставляет внешних шрамов, – ответил Гальба, беря шляпу.
Она пошла между двумя вооруженными до зубов мужчинами к дверям церкви и почти сразу увидела Эйдриана. Он был в задних рядах и выглядел уличным котом, приглашенным на чай.
– Вы убьете меня своими загадками, – прошептала она Грею.
– Выгляди благоговейной, – посоветовал он.
После чего оставил ее рядом с Гальба и куда-то ушел. Но Анник спиной чувствовала его бдительный взгляд.
Едва они вошли в церковь, Гальба превратился в успешного городского торговца, немного хитрого, как лиса, но своего человека в этом собрании мелких буржуа. Он стал гордым дедом, ведущим в церковь красивую молодую внучку.
Итак, она играла красивую молодую внучку и держала английский молитвенник, который он протянул ей. Поискав в своей памяти, Анник заключила, что впервые присутствует на церковной службе. Она, как все прихожане, вставала, садилась, преклоняла колени, пытаясь связать это с тем, что происходило за стенами церкви, и терялась в догадках.
Пока священник что-то долго говорил, Анник медленно листала молитвенник и запоминала текст. Никогда ведь не знаешь, что может пригодиться. Гальба невозмутимо высидел долгую непонятную службу, пока все не встали, не спели и не потянулись к выходу. Несколько минут спустя в маленькой церкви уже не было никого, кроме них.
Попрощавшись у двери с прихожанами, священник вернулся к ним.
– Мистер Гальба, мистер Грей, – поприветствовал он и взял Анник за руку.
– Это мисс Джонс, – сказал Гальба.
Что за имена выбирает британская разведка!.. Иногда ее поражало своеобразное чувство юмора этих шпионов. Священник ласково улыбнулся ей:
– Я совершал бракосочетание вашей матери. Как я понимаю, вы хотите посмотреть записи. Они в ризнице. Следуйте за мной.
Анник шла как в тумане. Значит, Маман вышла за кого-то замуж? Ее удивил не сам факт, а то, что это произошло в Англии. Но ее мать совершила много интересного в своей жизни, так что все возможно, даже в Англии.
Ризница оказалась маленькой комнатой, заставленной шкафами с выдвижными ящиками. На столе лежала большая раскрытая книга.
– Мистер Гальба сказал мне, что ваша мать недавно умерла. Позвольте выразить мои соболезнования. Я хорошо ее помню, хотя она не была одной из моих постоянных прихожанок. Очень красивая молодая дама. Кстати, вы на нее похожи. Вот запись. – Он указал на строку.
При тусклом свете из ромбовидного окна Анник увидела, что «октября 3, 1781, Люсиль Алисия Гриффит сочеталась браком с Питером Даффидом Джонсом». На свете не так много Люсиль Алисий. Похоже, Маман действительно вышла за кого-то замуж.
– Крещение. – Священник перевернул огромную страницу и провел указательным пальцем по строчкам. – Здесь. Вот это. – Слегка выцветшая запись мелким аккуратным почерком: Анна Кэтрин Джонс.
Ее окрестили. Как странно. Гальба отвел священника в сторону и заговорил с ним.
– Ты признаешь это оригиналом? – спросил Грей.
– Что?
Анник не думала об этом, она вела пальцами по странице. Гладкость под кончиками пальцев свидетельствовала, что чернила не повреждены. Никакой предательской шероховатости. Цвета поблекли от времени, но везде одинаковы. Переплет не тронут. По запаху – старый.
– Все настоящее. Я не понимаю.
– Не подделка. Не замена. Ты признаешь это подлинным? – Анник кивнула.
– Ребенком я была в Англии. Я помню это где-то на грани воспоминаний. Но я не знаю, что родилась тут, в Лондоне. Почему я должна была родиться в Англии?
– Мы все где-то родились. Пойдем отсюда.
Снаружи дожидался Эйдриан, прислонившись к стене, наблюдая за всем бесстрастным и плотоядным взглядом ястреба. Он сказал несколько слов Грею.
– Драка во дворе церкви, – сообщил им Гальба, когда они сели в карету.
Возвращались другим путем. Гальба держал пистолет на коленях. Грей положил свой рядом на сиденье. Анник ощущала присутствие людей на улице, сопровождающих карету с двух сторон, защищавших ее. Она чувствовала, как прибой уносит ее в океан событий, которых она не понимала.
Микс-стрит была свободна от шпионов. По лестнице ее проводили в дом люди с серьезными лицами, а также Дойл, выглядевший дружелюбным и расслабленным. Анник, поглощенная собственными мыслями, даже не заметила, что возвращается в свою тюрьму.
Пока Джайлс отпирал дверь, ведущую во внутреннюю часть дома, она сказала то, что занимало ее всю дорогу из церкви:
– Питер Даффид Джонс. Кто-нибудь сообщил ему, что моя мать умерла?
Ей ответил Гальба:
– Он тоже умер, Анник. Питер Джонс был твоим отцом.
Невозможно представить, чтобы они не знали. Это всем известно.
– Моим отцом был Жан-Пьер Жано, его также звали Пьер Лалюмьер. Он был героем революции. Его повесили в Лионе вместе с другими лидерами восстания, когда мне было четыре года.
– Пьер Лалюмьер и Питер Джонс – один и тот же человек. Он из Уэльса. Постой минуту. Я тебя пока разоружу.
Анник подняла рукав, чтобы Грей мог отстегнуть ножны.
– Это не имеет смысла. Мой отец – баск… или, возможно, гасконец. Вы говорите, мой отец из Уэльса? Почему он должен быть валлийцем? Я никогда в жизни не знала ни одного валлийца. Это просто глупость.
– Я валлиец, – сказал Гальба. – Идемте наверх.
– Меня это не удивляет. Полагаю, их много в Англии, они соседи. Но зачем валлийцу жить во Франции? Почему он должен притворяться французом? – Она уже поднималась по лестнице, когда ей пришла в голову следующая мысль. Анник остановилась. – Если это правда, то я законнорожденная.
Она положила руку на стену, чтобы убедиться, что в жизни осталось нечто прочное, заслуживающее доверия. Грей ждал рядом, во взгляде его сквозила тень насмешки.
– Это имеет для тебя значение?
– Не думаю. – Она прислушалась к себе и не заметила никакой разницы. – Просто до сих пор я об этом не задумывалась. – Анник поднялась еще на пару ступенек. – В таком случае у меня есть настоящее имя… Джонс… Это имя? Ни одного человека на земле по-настоящему не зовут Джонс. Это нелепо.
Они вошли в большую светлую комнату с пятью высокими окнами и с видом на улицу сквозь белые шторы. Анник еще не была здесь. Камин, широкие кожаные кресла, на стене коллекция холодного оружия, книжные полки с книгами. Овальный дубовый стол был пуст, за исключением стопки папок. Она чувствовала запах кофе, табака, кожи. Домашние запахи.
