Дойл тоже где-то в доме. Против нее выступают самые грозные враги. Здесь нет роли, которую она могла сыграть. Нет лжи, которую она могла придумать, чтобы обмануть этих проницательных, терпеливых людей. Она мышь в доме, полном котов.

Гальба легонько постучал по столу, чтобы привлечь ее внимание.

– Мадемуазель, поверьте, мы желаем вам добра. Я не причиню вам ни малейшего вреда, ни при каких обстоятельствах. Я понимаю, вы испуганы. Но у вас будет время, чтобы привыкнуть к ситуации.

Вот и начинается допрос. Какое-то время они будут учтивыми.

– Не так уж она для меня и нова, эта ситуация. – Голос у нее, слава Богу, не прерывался. – Я и раньше бывала в руках людей, которые чего-то от меня хотели, месье Гальба. Я не обманываю себя. В конце концов, становится больно.

– Ради Бога, – пробормотал сзади Грей.

Открыв книгу, Гальба пролистал несколько страниц и резко захлопнул ее.

– Не могу поверить, чтобы ваша мать вырастила вас в убеждении, что в этом доме британская разведка пытает людей. Для меня это невероятно.

– Вряд ли моя мать вообще что-либо говорила о британской разведке. Она ведь не работала против вас. Так же, как и я.

– Кто-нибудь когда-нибудь выдвигал подобные обвинения против моей службы? – В тоне Гальба слышалось раздражение.

Методы допроса британской разведки стали в настоящий момент срочным делом, занимавшим все ее внимание. Анник подгоняла и подгоняла свой мозг, пока он не заработал. У военной разведки Англии плохая репутация. Но люди Гальба?.. На поле сражения были смерть и жестокость, в конце концов, они играли не в детские игры, но в ее памяти не было упоминания о пытках.

– Я об этом не слышала, – призналась Анник.

– Тогда не болтайте мне глупостей. Даже в испуге дочь вашей матери должна иметь больше ума. – Гальба покачал головой и сделал отметающий жест. – Я убираю это. Вы устали, потрясены, имели дело с такими варварами, как Леблан. Это подрывает ваше трезвое суждение. И в одном вы правы. Я имею в виду, что, в конце концов, вы будете сотрудничать со мной.

Кожа у нее была холодной везде, за исключением тех мест, где прикасался Грей. Она гадала, сможет ли упасть в обморок.

– Вы хоть покормили ее за целый день? – Гальба взглянул на Грея и сразу продолжил: – Глупо спрашивать. Разумеется, кормили, зная, что ее ждет. – Он сделал тот же нетерпеливый жест. – Но вы не дали ей умыться и сменить одежду. Уведите ее, пусть успокоится. Она не может думать в таком состоянии, а я не могу сосредоточиться, глядя на нее. – Пронзительные голубые глаза под седыми кустистыми бровями изучали ее. – Мадемуазель Вильерс, мы не будем серьезно разговаривать, пока вы не обретете самообладание. До вечера или, возможно, до завтра. Вам требуется время для продолжительного размышления.

Анник сидела онемевшая, неподвижная, пока Грей не поднял ее со стула.

– И вот еще что… – Гальба погрустнел. Он передвинул чернильницу и смотрел на нее. Губы сжаты, утолки рта опущены, словно чернильница разбила многие надежды. – Мы слышали о гибели вашей матери, только не знаем, как это случилось. Вы не расскажете мне?

Боль опять прозвонила в ней, словно колокол. Прошли уже недели, а боль все не утихала.

– Ее карета упала со скалы. В море. Она погибла. Близ Марселя.

Ее Маман, такая отважная, избежавшая стольких опасностей, умерла, потому что с гребня холма скатился камень. Бессмысленная смерть. Насмешка богов.

– Вы уверены, что она умерла? Никаких сомнений? – Она кивнула. – Мне очень жаль, – тихо сказал Гальба. – А теперь идите. Мы поговорим позже.

Грей вывел ее из комнаты. Эйдриан проводил ее взглядом, но Гальба сидел, глядя в книгу, с абсолютно спокойным лицом.

Это Роберт шел рядом с ней и открыл дверь на лестницу, ведущую в подвал. Это Роберт утешал ее улыбкой, как будто все в этом мире правильно и хорошо.

Но всю дорогу она чувствовала хватку Грея.

Как правило, все тайное и неприятное делают с людьми в подвалах, думала Анник. Ничего удивительного, что Грей и ведет ее туда. Правда, он не был сырым и ужасным, скорее, это полуподвал. Коридор устлан ковром, на стенах обои с голубым цветочным узором. Все обманчиво заурядно. Только вот арочные окна, расположенные высоко на стенах, закрыты железными решетками, глубоко уходящими в кирпич.

Не сбежишь. Все предусмотрено. Она сама и все, что ей известно, теперь в полном распоряжении британской разведки. Закрытые двери по обеим сторонам коридора выглядели угрожающе.

– Там не комната для пыток. – Грей был раздосадован. – Слева – мастерские. На другой стороне – хранилища. Полные бумаг. Никакой подземной темницы в доме нет. Я не Леблан.

– Конечно, вы более хитроумны, чем он. Намного хитроумнее.

Анник обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Грей открыл последнюю дверь справа и первым вошел в комнату. Она понятия не имела, что ее ждет, но все-таки не могла представить, чтобы Грей причинил ей боль. Или Роберт. Кем бы он ни был.

– Вы не настоящий. – Она стояла в пустом коридоре. Но бежать некуда. – Я рву сердце на части из-за обманщика. Марионетки. Я как девочка из сказки, влюбившаяся в фигуру на башенных часах. Порой я считала себя очень умной, но я глупа даже больше, чем грязна.

Он вернулся к двери. У него было лицо Роберта, но это не Роберт.

– Я не фигура на часах.

– Да. Вы не существуете. Вы ничто, месье Грей. Вы призрак, тряпка, хлопающая на ветру.

– Я Роберт Грейсон Монклер Фордем. Все, что я вам говорил, – правда. Мои родители, братья и сестры, дом в Сомерсете, озеро с форелью, пони, которого я научил трюкам. Я двадцать шесть лет был Робертом Фордемом. До существования Грея.

– Вы лгали мне. Вы до зубов набиты ложью. – Он улыбнулся, продемонстрировав эти зубы.

– Тогда мы с вами пара. Вы еще боитесь?

– Конечно, боюсь. Я не слабоумная, чтобы не бояться.

– Вы уже в безопасности. Вы знаете, что я не трону и волоса на вашей голове. Входите.

Он взял ее за руку и втянул в комнату, где, к ее удивлению, оказалась ванна. Сияющее чистая, роскошная и поразившая Анник больше, чем если б это была темница.

– Ванна, – глупо сказала она.

– Так оно и есть. Надеюсь, вы сочтете ее бесконечно успокаивающей.

– Я не хочу успокаиваться. Я хочу бежать.

Он засмеялся. Он предал ее, заманил в этот дом, сделал пленницей и теперь смеялся над ней. Он совершенно бессердечный, как фигура на башенных часах.

В комнате, обшитой панелями, было два арочных окна, тоже с решетками. Сквозь матовые стекла Анник не могла ничего увидеть, но, судя по расположению солнца, окна выходили на юг. Красный турецкий ковер покрывал черно-белую плитку. В камине только начинал разгораться огонь, рядом с ним стояло высокое зеркало на подвижной раме, в котором отражалась комната. Ванна оказалась большой, с высокими бортами овальной лоханью блестящего красно-коричневого цвета. Из стены выходили странные трубки с пробками на них.

– Выглядит как дорогой бордель, за исключением этого. – Анник жестом указала на трубки. – Похоже на часть пивоварни, которую я видела однажды в Мюнхене. Что вы с этим делаете?

– Лохань для мытья. Вы что, думаете, я варю тут заключенных в кипящем масле? – Грей открыл краны. Потекла вода, это было логично, хотя она не понимала, как ее греют. – Мой палач тренируется по средам на мелких животных. Так что вам придется иметь дело со мной. Если интересуетесь насчет воды, то за стеной находятся кухонная плита и бак с горячей водой. У меня хитроумный водопровод, чтобы слуга не бегали туда-сюда с ведрами.

Слуги, которых можно подкупить. Они подумали обо веем.

– Понимаю.

– Я и не сомневался. Ванна за минуту наполнится, а вы пока разденетесь. – Грей дрожал от страстного напряжения. Внутри у нее росло ответное напряжение.

– Вы думаете, что между нами все так просто? Вы скажете, и я разденусь?

– Я думаю, что между нами все чертовски сложно. И всегда так было. – Он закрыл краны и попробовал воду. – А почему?