Судя по всему, сэр Перси ничуть не изменился со времени своей женитьбы, когда молодая его супруга поражала лондонское общество своей красотой и остротами, а он являлся одним из множества спутников, придававших еще больший блеск ее сиянию, ее шуткам и ее улыбкам.

Может быть, только его друзья, да и то из самых близких, понимали, что под этой эгоистичной и ленивой манерой, под застенчивым и неуклюжим поведением, под полуглупым-полуциничным смехом скрывалось теперь жаркое подводное течение страстного жгучего счастья.

В том же, что леди Блейкни влюблена в своего мужа, не сомневался уже никто. Этот неординарный феномен часто и горячо обсуждался в фривольных кругах фешенебельного общества.

«Это воистину странно, когда светская женщина так страстно влюблена в собственного мужа» – таков был всеобщий приговор веселого мирка, концентрировавшегося вокруг Карлтон-хауза и Ранелафа.

Дело не в том, что сэр Перси был непопулярен у прекрасного пола (никому из летописцев, какого бы склада ума он ни был, подобное не могло даже прийти в голову), – дамы давно бы уже покрылись слоем пыли, если бы его шутки не порхали по всему Дансинг-холлу, а его новые шелковые сюртуки и вышитые жилеты не вызывали восторгов и комментариев.

Просто это был легкомысленный круг, к которому леди Блейкни не принадлежала никогда. Всем было хорошо известно, что муж был для нее самой излюбленной и естественной мишенью, в которую попадали ее язвительные стрелы. Она и до сих пор с удовольствием пускала в него стрелу-другую, а он, как и прежде, всегда был готов совершенно спокойно пропустить их без всякого ущерба сквозь безбрежное море своего невозмутимого добродушия. Однако теперь, в нарушение всех обычаев и привычек лондонского общества, Маргарита очень редко появлялась на балах и раутах или в опере без своего мужа. Она сопровождала его на все скачки, а однажды ночью (о, ужас!) даже протанцевала с ним гавот.

Общество содрогнулось и удивилось! И попыталось объяснить это неожиданное безумство леди Блейкни ее заграничной эксцентричностью, но окончательно успокоилось, догадавшись, что этот нонсенс, скорее всего, не последний и что она слишком умная женщина, а он слишком утонченный джентльмен, чтобы долгое время поддерживать такое ненормальное положение вещей.

Но в то же самое время дамы утверждали, что эта матримониальная любовь – дело совершенно одностороннее. Никто не решался утверждать, что сэр Перси мог явиться чем-нибудь большим, кроме как вежливым наблюдателем столь явного поклонения перед своей женой. Ленивые глаза его никогда не вспыхивали при ее появлении в бальной зале, а некоторые даже знали вполне достоверно, что ее честь проводит в прекрасном ричмондском доме множество одиноких дней, в то время как хозяин отсутствует с постоянной, если даже не сказать с далеко не рыцарской, регулярностью.

Присутствие сэра Перси на празднике было для всех сюрпризом, поскольку полагали, что он ловит рыбу где-нибудь в Шотландии либо охотится где-нибудь в Йоркшире, то есть находится где угодно, только подальше от домашнего фартука своей безумно влюбленной жены.

Да, похоже, что он и сам прекрасно знал о неожиданности своего появления на этом празднике окончания лета, поскольку, когда он пошел навстречу жене и Джульетте Марни и склонился в поклоне перед ними, кивнув в ответ на многочисленные приветствия друзей, на лице его сияла явно оправдывающаяся и смущенная улыбка. Маргарита даже засмеялась от счастья, когда он подошел к ней.

– О, сэр Перси! – воскликнула она. – Ради Бога, вы видели представление? Клянусь, это самая безумная, самая веселая толпа из всех, кого приходилось встречать последнее время! Нет, вздохи и дрожь моей маленькой Джульетты подарили мне один из счастливейших дней в жизни!

И она с признательностью сжала руку девушки.

– О, не смущайте меня так перед сэром Перси, – попросила Джульетта, бросая застенчивые взгляды на стоящего перед ней элегантного кавалера, тщетно пытаясь увидеть в беспечной и фатовской внешности этого вертопраха хотя бы какой-нибудь след отчаянного человека, смелого авантюриста, выхватившего ее и возлюбленного прямо из колесницы, везущей к смерти. – Я знаю, я должна теперь веселиться, – продолжала она, пытаясь улыбнуться. – Я должна теперь все забыть, кроме того, чему я обязана…

Ее начатая сентенция была прервана смехом сэра Перси.

– Боже, еще и думать о том, что надо помнить! – сказал он громко. – Вот мои друзья, например, уже битых полчаса требуют замороженного пунша. Я, видите ли, обещал им найти палатку, где подают эту благородную жидкость. А где-то через полчаса здесь должен появиться его королевское высочество! Уверяю вас, мадемуазель Джульетта, что сразу же после этого я буду предан страданиям проклятых, поскольку наследник британского трона всегда расположен испытывать жажду, когда я уже насытился, и это является для меня тысячекратно увеличенными танталовыми муками! Или же наоборот – он насыщен, когда мой разгоряченный аппетит страстно требует удовлетворения, – в обоих случаях моей персоне выпадают самые страшные страдания!

– Я вижу, что вы во всех случаях предпочитаете болтать вздор, сэр Перси! – весело парировала Маргарита.

– А за каким занятием ваша честь предпочли бы видеть меня в столь жаркий день?

– Пойти со мной и посмотреть палатки, – ответила она. – Я умираю от любопытства увидеть толстую женщину, и тощего мужчину, и ребенка с поросячьим лицом, и гигантов, и карликов! А вы, месье Деруледе, – добавила она, поворачиваясь к молодому французу, стоящему рядом, – пригласите мадемуазель Джульетту послушать игру на клавесине. Полагаю, что ее уже утомила моя компания.

Празднично одетая группа распалась. Джульетта и Поль Деруледе только и ждали случая, чтобы погулять, взявшись за руки, а сэр Эндрью Фоулкс всегда следовал за своей молодой женой.

Маргарита на мгновение перехватила взгляд мужа. Рядом никого не было.

– Перси!

– Да, д'рагая?

– Когда ты вернулся?

– Сегодня утром.

– Ты пересек Канал из Кале?

– Из Булони.

– Почему ты не сообщил мне раньше?

– Я не мог, д'рагая. Я прибыл в нашу городскую квартиру, переодетый субъектом жуткого вида… И не мог появиться перед тобой, пока не смыл всю эту французскую грязь с лица. А после этого мной сразу же завладел его королевское высочество. Он очень хотел знать новости о герцогине де Верней, которую я имел честь сопровождать из Франции. То небольшое время, которое я потратил, рассказывая ему все, что он хотел от меня услышать, украло у меня возможность застать тебя дома, и я решил, что увижу тебя здесь.

Маргарита ничего не ответила, однако ножка ее нетерпеливо постукивала о землю, а пальцы нервно теребили золотую бахрому шарфа. Выражение радости и счастья, казалось, неожиданно исчезло с ее лица, и меж бровей легла глубокая морщинка.

Она коротко вздохнула и бросила на мужа быстрый взгляд.

Он, добродушно и, быть может, несколько саркастически улыбаясь, посмотрел на нее сверху, отчего складка на ее лбу стала еще глубже.

– Перси! – решительно сказала она.

– Да, д'рагая?

– Для меня эти беспокойства ужасны. Ты был во Франции уже дважды в течение последнего месяца, ты с такой легкостью рискуешь своей жизнью, будто она мне совсем не принадлежит! Когда же ты оставишь эти безумные авантюры и предоставишь другим возможность воевать и спасать свои жизни, как им заблагорассудится?

Она говорила со всевозрастающей горячностью, хотя голос ее едва ли был громче шепота. Даже в своем страстном и неожиданном гневе она не забывала хранить секрет мужа. Он промолчал, внимательно рассматривая ее прекрасное лицо, на котором так ясно читалось теперь душераздирающее беспокойство.

Затем он отвернулся и посмотрел на одиноко стоящий балаган с только что укрепленным плакатом со словами «Придите и посмотрите на изображение настоящей гильотины!»

Перед балаганом стоял человек, одетый в рваные бриджи, во фригийском колпаке, украшенном трехцветной кокардой. Он с силой бил в барабан и торопливо выкрикивал: