Шовелен взял одну, осторожно вынул ее из ножен и стал тщательно разглядывать узкое стальное лезвие.

– Выполнены в несколько старомодном стиле, сэр Перси, – заключил он, стараясь в манере поведения ничем не уступать оппоненту. – Да и тяжеловаты немного по сравнению с теми, к каким привыкли мы во Франции. Но сталь, несомненно, превосходной закалки.

– По правде говоря, главное здесь не в закалке. Эти шпаги сделаны по последней моде вот уже двести лет тому назад.

– А, да, я вижу здесь надпись, – согласился Шовелен, поднося шпагу поближе к глазам, чтобы лучше рассмотреть гравировку.

– Это имя ее первого владельца. Я сам, путешествуя по Италии, купил их у одного из его потомков.

– Лоренцо Джованни Ченчи, – медленно прочел Шовелен итальянское имя.

– Величайший негодяй из всех, какие когда-либо топтали землю. Ах, месье, вам, конечно, лучше нашего известна его история. Насилия, грабежи, убийства – ничем синьор Лоренцо не брезговал… Ни чашами со смертельным ядом, ни отравленным лезвием.

Перси говорил легко и беззаботно, тем простым и шутливым тоном, который не покидал его на протяжении всего вечера, в своей обычной, тягучей и ленивой манере. Однако после этих слов Шовелена передернуло, и, резко вложив шпагу в ножны, он вновь положил ее на стол.

Затем француз бросил быстрый и подозрительный взгляд на Блейкни, поставившего колено на вышитое сиденье и навалившегося на спинку кресла, – он беспечно поигрывал другим клинком, как две капли воды похожим на только что положенный Шовеленом.

– Хорошо, месье, – после короткой паузы сказал сэр Перси, столкнувшись с напряженным взглядом противника. – Вы довольны оружием? Которая из двух будет вашей, а которая – моей?

– Честно говоря, сэр Перси… – пробормотал все еще колебавшийся Шовелен.

– Нет, месье, – с милым простодушием прервал Блейкни. – Я знаю, что вы хотите сказать… Между этими близнецами нет, конечно, никакой разницы… Обе одинаково изящны… И все-таки вы должны выбрать одну из них, а я – другую. Ту или эту, какую хотите… Вы возьмете ее с собой сегодня же и поупражняетесь со стогом сена или с веретеном… Она будет принадлежать вам до тех пор, пока вы не воспользуетесь ею для нападения на мою недостойную особу. До тех пор, пока вы не притащите ее на южный вал Булони под колокольный звон вечерни… До тех пор, пока не скрестите ее с обесчещенным близнецом… Итак, месье, они совершенно равнозначны… по силе… по весу… по закалке… абсолютная пара… И все-таки я прошу вас выбрать.

Он взял обе шпаги, поставил остриями ножен вниз и, беспечно балансируя, протянул французу. Шовелен вонзился глазами в огромного человека перед собой, в то время как тот разглядывал его тщедушную фигурку.

Теперь сам провокатор столкновения выглядел совершенно растерянным. Хотя он и был из тех людей, которые силой своего интеллекта, энтузиазмом, жестокой властью создали новую анархическую Францию, разрушили трон и казнили короля, все же, оказавшись лицом к лицу с этим манерным фатом, этим ленивым авантюристом, он колебался, тщетно пытаясь разгадать, что происходило под широким и чистым лбом, в глубине синих и сонных глаз.

Он готов был отдать несколько лет жизни за одну только возможность заглянуть на мгновение внутрь этого отчаянного ума, уловить мимолетное движение, выдавшее бы врага хоть на секунду, заметить дрожание век или рук. Какой грандиозный умысел мог скрываться в голове сэра Перси Блейкни, когда он предлагал противнику одну из двух шпаг, некогда принадлежавших Лоренцо Ченчи?

Быть может, за этим таилась мысль о грязной игре, о смертельном яде – что еще могло зародиться в изобретательном мозгу утонченного английского джентльмена?

Конечно, нет! Шовелен попробовал пожурить себя за ненужные страхи, ибо это было похоже на сумасшествие – думать об итальянских ядах, о Ченчи или о Борджиа здесь, в сверкающей огнями английской гостиной. Однако, поскольку Шовелен был дипломатом, мастером фехтования словами и взглядами, он был обязан, хотя бы как посланник Франции, знать, читать и выведывать. Он вновь заставил себя вернуться к равнодушному смеху и меланхоличным манерам, заставил свои губы мягко и приятно улыбаться, глядя на беспечную физиономию врага.

Он коснулся одной из шпаг длинным ногтем холеного пальца.

– Стало быть, вы выбираете эту, сэр?

– Нет, ту, которую посоветуете мне вы, сэр Перси. На которой из этих двух, по вашему мнению, еще не выветрился за двести минувших лет яд Ченчи?

На лице Блейкни не дрогнул ни один мускул. Он разразился игривым смехом, несколько даже глуповатым и застенчивым, после чего тоном живейшего удивления сказал:

– Черт возьми! Сэр! Да вы сплошной сюрприз… Клянусь! Мне бы такое никогда даже в голову не пришло! Я назвал бы это блистательным… Что скажете, джентльмены? А вы, ваше высочество? Какой оригинальнейший строй ума у моего нежного друга, не правда ли? Так какую же шпагу вы берете, месье? Черт побери, я вынужден потребовать этого, не то мы совсем утомим наших друзей..

– Эта будет вашей, сэр, раз вы ее взяли, – не выдержал наконец он, когда Шовелен взял одну из шпаг. – Теперь по бокалу пунша… Нет, месье, ваша последняя шутка чертовски очаровательна… Нет-нет, сэр, вы не можете, вы не имеете никакого права отказать нам в бокале пунша. Да, месье, остроты, подобные вашей, порой возбуждают неслыханный аппетит… Буду вам очень признателен, если вы повторите шутку…

Затем сэр Перси, повернувшись к принцу Уэльскому и друзьям, сказал:

– Но после этого бокала, надеюсь, мы с вами вернемся к дамам?

Теперь, после того как инцидент был исчерпан, можно было подумать, что главные действующие лица покидают сценическую площадку.

Небольшая толпа, собравшаяся вокруг столика, постепенно раскололась на группы. Смех и беспечные разговоры, затихшие на время от гнетущего предчувствия непонятной опасности, вновь возобновились. Легкость Блейкни вернула всем благодушие, ибо если уж он не воспринял всерьез этот вызов, то остальным и подавно не о чем было беспокоиться. И вся молодежь была рада присоединиться к бокалу пунша, с таким грациозным весельем предложенного гостеприимным хозяином.

Лакеи распахнули настежь двери, вновь раздались звуки танцевальной музыки, и только некоторые из мужчин продолжали молчать, сторонясь праздника, разгоревшегося с новой силой. Первым из них был его королевское высочество, казавшийся очень встревоженным. Он взял сэра Перси под руку и очень серьезно о чем-то заговорил с ним. В отдаленном углу будуара тихо беседовали лорд Энтони Дьюхерст и лорд Гастингс, а сэр Эндрью Фоулкс, бывший самым близким другом хозяина дома, судя по всему, был не прочь сказать пару ласковых слов бывшему послу Франции.

Последний жаждал лишь уединения. Приглашение Блейкни присоединиться к дружескому бокалу пунша он не мог воспринять всерьез и теперь просто хотел побыть один, дабы получше обдумать все случившееся.

Лакей уже ожидал его, он взял из его рук злополучную шпагу, принес плащ и шляпу, после чего вызвал карету. Шовелен, исполнив формальности прощания с хозяином и гостями, быстро прошел через опустевшие комнаты к ведущей в холл лестнице.

В его расчеты сейчас совершенно не входило возможное столкновение с леди Блейкни; не потому, что он испытывал угрызения совести, нет, он просто боялся какой-нибудь неожиданной выходки с ее стороны, которая могла бы нарушить стройность его тонко спланированной игры. К счастью, никто и не интересовался его темной, бесшумно передвигавшейся фигуркой, явно стремящейся избежать какого бы то ни было общения.

В холле его уже поджидала Дезире Кондей. Ей тоже хотелось как можно скорее покинуть дом Блейкни. Шовелен проводил ее до коляски; а потом и до квартиры, снятой им и находящейся неподалеку от ричмондского дома сэра Перси. Было еще нечто, что надо было сообщить ей, – пара кое-каких последних инструкций.

В целом он был доволен своей вечерней работой. Молодая актриса прекрасно его поддержала и выполнила свое задание очень ловко и хладнокровно. Странно было лишь то, что сэр Перси, сознательно или нет, но слишком охотно, прямо-таки с готовностью попал в расставленную ловушку.