Покончив с ужином, Джереми, Чендлер и с ними Френки проследовали в бар и заняли угловой столик, окруженный несколькими стульями. Чендлер начал уже заказывать, но остановился и посмотрел на Джереми.

– К нам движется кусок старого жмыха и с ней эта мрачная ее приятельница. Полагаю, что встреча неизбежна. Лучше подождем и узнаем, что заказать им.

Они поднялись из-за стола. Чендлер улыбаясь показал на места за их столом.

– Добрый вечер, леди. Садитесь. Изобель, вы сегодня особенно обворожительны, осмелюсь вам сказать.

Кокетливо хихикая, Изобель уселась и подняла глаза на Чендлера.

– Могу поспорить, что вы говорите это всем девушкам, Чендлер. Я просто балдею от ваших шуток. Должна сказать, что я считаю себя полноправным членом клуба, и мне не нужны приглашения.

Чендлер громко засмеялся.

– Какой класс, Изобель! Я обязательно должен это запомнить, чтобы потом рассказать всем девушкам.

Насмешливая улыбка постепенно исчезла с его лица, и он обреченно вздохнул.

– Что вы будете пить, моя дорогая? Я имел в виду, дорогие.

Карлотта села рядом с Джереми и, заливаясь краской, не поднимая глаз, тихо сказала:

– Я должна поблагодарить вас, Джереми, за великолепный день. Каждое мгновение доставило мне огромное удовольствие.

Он придвинулся к ней ближе.

– Я очень рад, и… я должен изви… Изобель положила свою вялую ладонь на его руку.

– И я тоже благодарю вас. Все было великолепно и живописно. А вы слышали, как арабы перед ужином выкрикивают свои молитвы луне? Это так роумантично, не правда ли?

Джереми удивленно поднял брови.

– Да? О… конечно, романтично… да… да… Он вопросительно посмотрел на Чендлера.

На лице Чендлера, как всегда, ничего нельзя было прочесть, но в глазах появилась живая искорка.

– Да, – произнес он сухо. – Я тоже считаю, что это очень романтично. Но заметили ли вы грязные тряпицы, висящие на деревянных сооружениях, похожих на виселицы, наверху минаретов? Это ведь команда изготовиться к молитве. Я думаю, что их хотя бы раз в год стирают. И, разумеется, у муэдзина не может быть такого мощного, всепроникающего, сверхчеловеческого голоса. Знаете, как это происходит? Он спокойно сидит с микрофоном где-то посреди мечети, а повсюду в городе развешаны громкоговорители.

Изобель повернулась на стуле.

– Ну почему, почему вы разрушаете все это волшебство и роумантику. И все равно, мне это очень и очень нравится.

Глаза Джереми блуждали поверх головы Изобель. И зачем только эта женщина влезла. Такой был подходящий момент извиниться перед Карлоттой, попросить прощения за то, что я не понял… Но то, что он увидел у двери, заставило его на время отвлечься от этих мыслей.

– Ого, доложу я вам, – восхищенно произнес он. – Кстати, о волшебстве, предлагаю взглянуть на Малагу.

В дверном проходе стояла Малага, как всегда с гордо поднятой головой, и рыскала глазами по столам. На ней была роба длиной до пят из кораллово-розовой серебряной парчи. Полы снизу доверху были застегнуты на множество крошечных пуговок, величиной с горошину. Ее стройная талия была перехвачена черным бархатным кушаком, обильно украшенным золотом и серебром. На ногах вышитые черные бархатные бабуши.

Обнаружив их, она начала движение через зал, провожаемая восхищенными взглядами. Молодой араб в белой шелковой джеллабе даже приподнялся со стула, с полуоткрытым ртом и горящими словно маслины глазами.

Джереми и Чендлер встали. Джереми сделал поясной поклон и подал стул.

– Малага, ты, как Шахерезада, явилась к нам из «Тысяча и Одной Ночи».

Она пожала плечами и села.

– А я чувствую себя как приемная дочь Бабы-Яги.

Она не спеша и зорко оглядела зал.

– Что это за Богом забытое место? Кругом ни одного мужчины.

Губы Чендлера скривились в радостной улыбке.

– Благодарю, дорогая. Надеюсь, ты разрешишь этому евнуху, а может, я для тебя голубой? – заказать тебе что-нибудь? Кстати, откуда все это убранство? Ты выглядишь, как наложница из гарема. И я не видел тебя за обедом, И к слову о немужчинах, где наш Грег?

– Закажи мне бренди, и большой, – она говорила раздраженно, почти вызывающе. – И прежде чем ты покажешь здесь свои фокусы, я покажу несколько своих. И еще в запасе у меня есть. Мы с Грегом обедали во французском ресторане, в новом городе. Оба вышли, разумеется, на охоту. Попался один свободный кадр, к тому же чертовски хорош собой. Но оказалось, что его интересует Грег, а не я. Представляете! А, как известно, Грегу мужчины не нужны, ему мальчиков подавай, и он отправился за ними, на охоту. Знаете, он сказал, что здесь есть детские бордели и с мальчиками, и с девочками. В общем, на любой вкус, кроме моего.

Изобель в молчании внимала Малаге. Затем пальцами потрогала ее рукав.

– Мне кажется, это одеяние довольно дорогое. Как оно называется? Я знаю, что те, с капюшонами, называют как-то вроде джеллибэгс.

– Понятия не имею, – скучным голосом проговорила Малага, – я купила это сегодня на киссарии, когда мы после полудня шлялись с Грегом по медине.

Чендлер посмотрел на одеяние Малаги с видом знатока.

– Это прекрасно, Малага. Он повернулся к Изобель.

– Это называется кафтан. Одежда для дома. Та, что на Малаге, предназначена для свадеб и других торжеств. Знаете, когда они ветшают, примерно лет через двадцать – а фасоны здесь не меняются, – их продают евреям, а те каким-то способом сжигают ткань и выплавляют золото и серебро, из которых потом делают украшения.

Подбородок Изобель опустился еще ниже, она восхищенно закивала.

– О, как это интересно. Чендлер, вы знаете так много потрясающих вещей.

Чендлер смотрел на нее не мигая.

– А я вообще потрясающий.

Изобель с минуту не сводила с него глаз, не меняя выражения лица, а затем глупо хихикнула.

– Я просто балдею от вас. Сколько умного можно услышать, общаясь с вами.

Она обернулась к Малаге и шаловливо погрозила пальцем.

– Вам надо быть осторожной, а то, как бы какой лихой араб не похитил вас.

Малага полузакрыла глаза.

– О Боже, – голос ее был хриплым, – да это было бы счастьем. А зачем, вы думаете, я так нарядилась?

Она придвинула свое лицо вплотную к Изобель.

– А вам приходилось когда-нибудь переспать с арабом?

Изобель подалась назад на своем стуле. Губы ее округлились в испуге:

– О-оо!

Наклонив голову набок, Малага снова полузакрыла глаза.

– Трудно даже вообразить, как это будет фантастически, потрясающе, незабываемо прекрасно. Уверена, они знают все приемы и ухищрения, существующие на свете, о которых наши англичане, да и американцы – у обоих вместо крови моча, – и понятия не имеют. А если что и знают, так они ведь слишком стыдливы и респектабельны, чтобы продемонстрировать женщине это. Для наших мужчин, англосаксов, главное следовать традициям; мамочка и папочка – это у них прежде всего. Все, что было хорошо для папочки, будет хорошо и для меня. А ну-ка повернись, дорогая Мейбл. Да не двигайся ты так быстро – это ведь неприлично. Вот почему так много среди женщин лесбиянок.

Чендлер коротко рассмеялся.

– Не хочешь ли ты сказать нам, что в душе – вряд ли это удачное слово – ты лесбиянка?

Глаза Малаги вспыхнули.

– А почему бы и нет? Что дает вам, грязным мужикам, право считать, что вы незаменимы? А может быть, гораздо приятнее трахнуть женщину, или, когда женщина трахает тебя? Что вы знаете об этом? А почему бы не попробовать и то, и это, а? Разве вы знаете… оглядела стол и, щелкнув пальцами, показала на Френки. – Может быть она предпочитает женщин, или Карлотта. Что вы думаете о гомосексуализме, Карлотта?

– Я… – она говорила с трудом, – я не очень-то много знаю о половых извращениях, но я осуждаю это, – она повысила голос, – и питаю отвращение ко всему такому. Сама мысль об этом мне противна.

Малага захохотала.

– Ага, мне кажется, леди протестует. Ей не нравится.

Карлотта покраснела и попробовала засмеяться. Изобель медленно повернулась и внимательно посмотрела на нее. Чендлер раздраженно вздохнул.