Когда он пришел в себя, то лежал на каких-то самодельных носилках, и его выносили из зала магазина. Не открывая глаз и не шевелясь, он притворился, будто все еще без сознания. Ему не хотелось ни с кем объясняться, отвечать на вопросы, он предпочел бы полностью уйти из жизни, отдохнуть на том свете.

Но, как и вчера, у него не было выбора. Носилки опустили. Он с трудом сел, осмотрелся, понял, что его принесли в чей-то кабинет. Над ним склонился мужчина, спросил, не позвать ли врача. Джереми сказал, что доктора не нужно. Солгал, что у него легкая форма эпилепсии, просто в таких людных местах припадков еще ни разу не случалось. Он в порядке и сейчас пойдет домой. В этот момент продавщица принесла ему стакан воды, и он жадно выпил воду, внезапно почувствовав сильную жажду.

– Я искал, – сказал он, – духи «Турмалин».

– Нет ничего проще, – и женщина принесла ему красную коробочку с названием, написанным золотыми буквами.

Джереми заплатил за духи и позволил персоналу вызвать такси. Сидя в машине, он не мог оторвать глаз от надписи: «Спасибо, что не курите в салоне». Спасибо, что не курите в салоне. Он не мог остановиться, все повторял эту фразу про себя, пока не сказал вслух, выходя из машины.

– Спасибо, что не курите… Ой, извините, я хотел спросить, сколько с меня?

Мужчина подозрительно на него посмотрел, возможно, из-за этой фразы, или потому, что его вызвали специально для Джереми. Мужчины ведь не падают в обморок. Женщины – да, а мужчины – нет.

Так почему же с ним это случилось? Он знал ответ, но ему требовалось еще подумать об этом, подняться к себе в сад и подумать.

Когда он вдохнул аромат этих духов, в голове вдруг пронеслось все, что произошло во время смерти его отца. Перед тем как упасть в обморок, он все вспомнил. Это не было иллюзией, видеоклипом, мелькающим перед глазами, или сказками женщин пенсионного возраста о том, как вся жизнь пролетает перед глазами. Теперь, сидя среди своих цветов, под голубым небом, он вспоминал себя в тринадцать лет. Тогда он был уже очень высокий, почти созревший молодой человек, и только скобка для исправления прикуса портила его наружность. Он с матерью в больнице, где лежит его отец с последней стадией рака легких. Всю свою жизнь Джеймс Гиббонс был заядлым курильщиком, как и его вдова, которая в свои шестьдесят сохранила отличное здоровье. В то время она была еще молода и очень несчастна. Без конца повторяла сыну, что скоро он останется единственной ее опорой и целью ее жизни.

Посещения больницы с каждым разом все сильнее расстраивали ее, и в этот раз, увидев отца, опьяненного морфием, она пребывала на грани истерики. Отец узнал сына и даже слабо улыбнулся ему, но не узнал жену. Он посмотрел на нее и не увидел, в его глазах читалось удивление, он как будто спрашивал себя, кто эта женщина. Огорченная мать разрыдалась и, пробормотав Джереми: «Буду ждать тебя дома, дорогой», выбежала из палаты.

Позже Джереми спрашивал себя: если бы мать осталась, то та женщина – сделала бы она то, что сделала? Если бы она сначала заглянула в палату и увидела мать? Он узнал в ней не очень близкую подругу матери, которая совсем перестала с ними общаться, как только переехала в другой дом два года назад. Она была очень симпатичной, лет на десять моложе его родителей. В то время он замечал красивых женщин, а сейчас почти разучился это делать. Он сразу оценил ее фигуру, аккуратно постриженные светлые волосы и длинные ноги, как у моделей, рекламирующих чулки. Ее вид даже взволновал его. Она казалась старше его лет на пятнадцать.

Сначала она не заметила Джереми. Вошла в палату, увидела отца и что-то пробормотала, очень волнуясь. Потом медленно подошла к кровати и упала на колени, схватив отца за руку и покрывая ее поцелуями. На Джереми она не обращала внимания, он был для нее инвалидной коляской или частью мебели.

Отец посмотрел на нее так нежно, что даже юный Джереми заметил в этом взгляде любовь. Но замечать – это одно, а понимать – другое. Он смутился, не понимая, чему стал свидетелем, и чувствуя себя так, будто попал на какой-то нереальный и мистический спектакль.

– Тэсс, – хрипло прошептал отец, – Тэсс. – Затем, собравшись с силами, продолжил: – Как хорошо, что ты пришла. – Эти несколько слов забрали у него все силы, и он закрыл глаза.

Джереми очнулся от воспоминаний, пошевелил ногами, потянулся и спустился в комнату, чтобы налить себе джина с тоником. По дороге обратно в сад он сделал первый глоток на ходу. Людям, умеющим ценить первый глоток, трудно понять алкоголиков. Что может быть лучше этого первого глотка, мгновенно наполняющего тебя энергией и желанием жить.

Он стоял на крыше, разглядывая садик Инес и соседний, примыкающий к нему. Зелень там была слишком буйной и неухоженной. Один куст покрыт огромными белыми бутонами, а рядом пышная сирень. Сад находился, вероятно, перед домом на Сент-Майкл-стрит. В верхнем окне дома появилось лицо темнокожего человека, которого он где-то видел – только где? При каких обстоятельствах? Человек посмотрел на него и исчез.

Джереми снова сел, с трудом возвращаясь к воспоминаниям о Тэсс и отце. В том, как это все вернулось к нему, было что-то мистическое. Раньше он в такую мистику не верил. В прошлом что-то потерялось, восстановилось во сне, и теперь он все помнил, благодаря обычным духам.

Она около получаса молча сидела у постели отца. Оба просто смотрели друг на друга. Лицо ее выражало желание, и даже страсть. А во взгляде отца сквозила какая-то безнадежная тоска и любовь.

– Может, я пойду? – спросил Джереми. Он был слишком молод, и испытывал в этой ситуации одно лишь недоумение.

– Алекс, – сказал отец (он всегда его так называл), – задержись, пожалуйста. Проводи Тэсс до дома. Мне будет легче, если ты о ней позаботишься.

Позаботиться о ней? В тринадцать лет? Но он остался и дождался, пока Дуглас Гиббонс уснет. Это было его последнее свидание с отцом. Он взглянул на Тэсс, а она на него, и оба одновременно кивнули друг другу. Он не улыбнулся из-за железки на зубах. Он сопровождал ее, сидя в ее же машине. Она жила за городом. Он отметил про себя, что у нее маленький захудалый домишко. Как многие в его возрасте, он был снобом.

Она предложила ему чай или кофе, но вместо этого принесла коричневый и сладкий херес. Он никогда не пробовал такого раньше, и херес сразу ударил ему в голову. Тогда-то он по-настоящему заметил ее ноги, их непохожесть на мужские, а также ее грудь, на которую боялся смотреть. Она заговорила с ним так, как не должна была говорить с ребенком, но он это понял намного позже. Она словно забыла, что Дуглас Гиббонс, ее любовник был его отцом, и что Джереми пора возвращаться к жене Дугласа – его матери. Она рассказала, что они с его отцом были страстно влюблены и что его отец собирался уйти к ней из семьи, но ему помешала болезнь. Тэсс без стыда говорила о том, как они занимались сексом, и как это было чудесно. Джереми смутился, потому что эти рассказы его возбудили.

Допив второй стакан, она сказала, что хочет переодеться наверху. Что платье слишком узкое, а туфли натерли ноги. Она долго не возвращалась, и когда он уже стал решать: идти домой или позвать Тэсс, – ведь она могла уснуть, – сверху раздался ее голос.

– Так ты поднимешься?

В комнате пахло духами. С этим же запахом она входила в палату его отца и вставала рядом на колени. Сейчас она лежала в кровати, натянув на себя одеяло.

– Я так устала, просто вымоталась.

Он встал рядом. Тэсс взяла его за руку и села. Одеяло соскользнуло у нее с плеч, и Джереми увидел ее голую грудь. Он почувствовал, как кровь приливает к голове, и понял, что сильно краснеет. Он старался не смотреть на ее грудь, но не мог.

– Ты побудешь со мной, ладно? Я так одинока. Теперь буду вечно одинока, – она имела в виду смерть отца, но даже эти слова не испугали Джереми.

– Ты так похож на Дугласа. Он в твоем возрасте, наверное, был точь-в-точь, как ты.

Он кивнул, сжав губы.

– Я так хочу, чтобы ты лег рядом и обнял меня. Ненадолго. Сделаешь это?