Мысли Уилла были близки к тому, о чем думала Бекки. Но она ошибалась, когда думала, что он попросит комнату или хотя бы подумает об этом. Он осмотрел стол, стулья, компьютер, копировальный аппарат, бумагорезку, и сразу понял, что ему здесь места нет. К тому же она сама так сказала, а слово Бекки – закон. Бедная Бекки, у нее просто не хватает денег для того, чтобы жить с ним.

Несколько недель назад, мечтая о сокровище, он думал, что все изменится, они купят дом, будут вечно жить вместе. На конверте с рекламой пиццы он написал два слова «Шестая авеню». Ему пришлось спросить у Инес, как это сделать, и приложить немалые усилия, чтобы вывести буквы шариковой ручкой. Все это для того, чтобы показывать людям, если они не поймут.

Однако он уже почти потерял надежду найти это место. Он всех спрашивал и показывал надпись, но ему говорили, что Шестая авеню находится в Нью-Йорке, или «где-то в Америке». Сначала он не верил. Уилл не легко мирился с действительностью. Он не любил размышлять и делать выводы. Закон причины и следствия не был ему доступен. Если бы кто-то вроде Джереми Квика перечислил ему все пронумерованные авеню в Америке и сказал, что раз Шестая авеню имеет номер, следовательно, она находится в Америке, то Уилл посмеялся бы и согласился, но ничего бы не понял. Сейчас он слегка отчаялся, но одно вселяло в него надежду. Вой полицейских сирен. Сирены были точно такими же, какие он часто слышал ночью, когда лежал в кровати. Он слышал это завывание, когда по Эджвер-роуд или Суссекс-гарденс проезжали полицейские машины или «скорая помощь».

Сложность заключалась еще в том, что никто из тех, кого он спрашивал, не видел фильма. Он попытался позвать в кино Кейта, когда они сидели в понедельник в квартире на Лэдброк-гроув и ели сэндвичи.

– Я не смогу пойти, Уилл. Не могу бросать по вечерам жену одну с детьми, она ведь и так с ними целый день сидит.

– Пусть они тоже пойдут.

– Нет, они не смогут. Ты не знаешь, как себя ведут мальчишки трех и четырех лет. И мы не можем просить Ким посидеть с ними. – Он замолчал, чтобы посмотреть, как отреагирует Уилл на имя сестры. – Боюсь, что она слегка разочарована. Ты ей ни разу не позвонил с тех пор, как вы ходили в кино.

Кейт подумал, что молчание сосредоточенного на шоколадке «Кит-Кат» Уилла означает, что парень чувствует себя неуверенно и стыдится. Он всегда переоценивал умственные способности своего компаньона. Если бы он в полной мере осознал всю его ограниченность, он был бы категорически против их знакомства с Ким.

– Знаешь, если ты беспокоишься, что обидел ее, просто позвони ей, я уверен, ты удивишься.

Они закончили работу в четыре часа. Начался дождь, и как только Кейт завел машину, струи залили ветровое секло. На Харроу-роуд Кейт вспомнил, что обещал жене купить хлеба и помидоров.

– Слушай, я тут сейчас остановлюсь, а ты садись за руль, и если увидишь дорожного инспектора, то отгони машину на некоторое расстояние.

Пять лет назад Уилл успешно сдал практический тест по вождению автомобиля. Но провалил письменный экзамен, и это лишило его возможности когда-либо получить лицензию. Он любил машины и мечтал побольше попрактиковаться. Сейчас он надеялся на приход инспектора, чтобы можно было отъехать за дом и там подождать Кейта.

Посидев некоторое время в машине, Уилл решил протереть стекла и зеркала, так как дождь почти прекратился. Когда он поднял глаза, то увидел на стене дома табличку, указывающую название переулка: Шестая авеню. Он закрыл глаза, испугавшись, что спит, потом снова их открыл и перечитал надпись. Шестая авеню, написано так же, как и на конверте. Знак был прикреплен не к фонарю, как в фильме, а к стене, и довольно высоко. Они, видимо, переместили его, с тех пор как сняли фильм.

Уилл собирался пересечь улицу и поближе рассмотреть знак, но в этот момент вышел Кейт с хлебом и помидорами.

– Я протирал зеркала.

– Молодец. Жена вечно твердит, что цены взлетают выше крыши, но такое обычно мимо ушей пропускаешь, пока сам не увидишь, правда?

– Да, всегда нужно самому увидеть, – сказал Уилл, кивая, но думая совсем не о помидорах.

Несмотря на то, что Джереми явно произвел на полицейских хорошее впечатление, он беспокоился, что они придут снова, с обыском. Он мог бы, конечно, попросить их показать ордер, но это сразу бросит на него тень подозрения. Криппен подумает, что Джереми есть что скрывать. А ведь так оно и было.

Нужно, по крайней мере, спрятать подальше эти разоблачающие штуковины. В шкафу в гостиной у него был сейф, из тех, что обычно стоят в спальнях отелей. Очень простой, с четырехзначным кодом. Джереми ни разу еще им не пользовался. Он решил не выбирать в качестве шифра свой день рождения, как это делают многие. Это слишком просто. Если у Александра день рождения четвертого июля, то код должен быть 4755. Любой полицейский, даже не слишком умный, быстро догадается. А день рождения Джереми? Тот же, что и у Александра? Возможно, нет. У себя дома, в Кенсингтоне, он сначала выбрал свой год рождения 1955, как код для сигнализации, но оказалось, такой уже существует, и он сменил его на дату, когда Джереми убил Гейнор Рей, свою первую жертву: 14 апреля 2000 года – 1440. Может, и здесь этот же использовать? Нет. Если они его узнают, то могут догадаться, хотя и неясно, как.

Он вынул предметы из ящика стола и поместил их в сейф. Он не сразу закрыл дверцу сейфа. Может, вообще не стоит их хранить у себя? Но этот риск приятен, хочется продлить удовольствие. Это не просто «маленькая радость», он ощущал нечто большее. С тех пор как им завладела эта болезнь, мания, он понял, что нужно добавить в нее игру, загадку, тайну. Иначе в один прекрасный день он совершит самоубийство. Иногда, в тяжелые моменты, он подумывал о том, что пора избавить мир и бедных женщин от себя. Но Александру умирать не хотелось, не сейчас, хотя порой даже он считал смерть единственным выходом из положения. Но он хотел, чтобы умер не он, а Джереми.

Итак, код для сейфа. День рождения матери? Не пойдет. Может, номер ее дома плюс почтовый индекс? А дни рождения жены и любовницы он уже не помнил. Лучше всего просто выбрать удачный год или просто выдумать его. 1986 год был для него вполне удачным. Тогда он получил диплом, переехал в Челси, избавился от старого «остина» и купил новую машину – голубой «фольксваген». Это случилось в марте, хотя день он точно не вспомнил. Да и не важно. Пусть будет третье марта. Он набрал число 3386, затем открыл свой блокнот на второй странице. Там он написал Челси, Остин и якобы чей-то телефон: 0207 636 3386. Чтобы запись выглядела убедительнее, он добавил фиктивный электронный адрес: [email protected].

В то время Александр начал хорошо зарабатывать и мог позволить себе все что угодно. И он позволял. Отпуска за границей, дорогие театральные ложи, хорошая мебель, лучшая одежда. Он даже начал коллекционировать дорогие первые издания классиков. Затем появился Джереми, который убивал девушек Он стал убивать их в самое спокойное и приятное для себя время. Он убил пятерых. Эта цифра его иногда пугала. Слишком опасно, слишком много, не так давно мужчин за это вешали. Да и сейчас в США за это вешают, казнят на электрическом стуле и в газовой камере. Но когда он думал о каждой из своих жертв, то почти не боялся. Он чувствовал не больше страха, чем до, во время и после убийства. Это просто то, что требовалось Джереми. Вскоре он понял, что ощущает после совершенного: расслабление, как после секса. Он просто расслабляется – не более того. Но в то же время он знал, что хотя он и является двоими мужчинами: один из которых убивает, а другой ни в чем не виновен, на самом деле они оба живут в нем одном.

Зулуета был целеустремленным. Он неплохо продвинулся по служебной лестнице и намеревался до тридцати лет стать инспектором уголовной полиции. Криппен учил его, что для этого требуются две вещи – много работать и вцепляться в каждую мелочь и каждое сомнение, словно бультерьер в кость. Этих псов разводила жена Криппена. Как всякий восточный человек, Зулуета считал, что Зейнаб Шариф очень красивая женщина, но еще он считал, что она лгунья. Что-то в ее поведении его настораживало. А какой смысл врать полиции? Скорее всего, она и работодателя своего обманывала.