Здесь всегда царило оживление. Как будто продолжался всеобщий нескончаемый праздник. Люди чувствовали себя раскованно. Они много ели, пили, танцевали и пели громко и допоздна. Как будто я перешла из мира ответственности и обязательств в мир без сдерживающих центров, законов и правил. Все сходило с рук, если это доставляло удовольствие. «Неудивительно, что Бо выбрал Французский квартал», – подумала я.

Наконец я пришла по адресу, который он написал в записке. Квартира была в двухэтажном оштукатуренном здании с прямоугольным двориком и маленькими железными балконами. Я почувствовала аромат мяты, растущей вдоль стен. Это было тихое место, достаточно удаленное от центральных улиц и все же находящееся в двух шагах от них, если обитателям захотелось бы вдруг погрузиться в музыку или насладиться едой. Я заколебалась.

Может быть, его там и не будет. Может быть, он тоже передумал. В окнах не было никакого признака, что в квартире кто-нибудь есть. Портьеры не шевелились. Я глубоко вздохнула и оглянулась. Если я уйду, буду ли я счастливее или начну бесконечно думать о том, как бы это было, если бы я вошла в этот дом и встретила Бо. Может быть, мы бы просто проговорили. Может быть, оба проявили рассудительность. Я закрыла глаза, как перед прыжком в воду, и вошла во двор. Я подошла к парадной двери, набрала код на табло, поднялась по узкой лестнице на площадку, нашла нужную дверь и остановилась… еще раз глубоко вдохнула и постучала.

Несколько мгновений я ничего не слышала и подумала, что его там нет. Он и в самом деле передумал. Я испытала смесь облегчения и разочарования. Внутренний голос кричал мне, чтобы я повернулась и бросилась прочь, бегом бежала назад в отель; но моя вторая половина, та, которая томилась по состоявшейся любви, наполняла меня таким отчаянием, что сердце мое готово было разорваться в груди.

Я уже было повернулась, чтобы уйти, когда дверь широко распахнулась, и я увидела Бо. На нем была белая мягкая рубашка из хлопка и брюки из дорогой темно-синей шерсти. Он часто моргал, как будто пытался сосредоточиться и поверить, что это действительно я.

– Руби, – сказал он тихо, – извини, я, должно быть, заснул в кресле, мечтая о тебе. Я думал, ты не придешь.

– Я сомневаюсь даже сейчас, когда ты уже пришла сюда.

– Но ты – здесь. Ты все-таки пришла. Заходи. Пожалуйста. – Он сделал шаг назад, и я вошла в маленькую квартирку. Там была одна спальня, крошечная кухня и гостиная, в которой французские двери выходили на балкон. Мебель и убранство были очень простые, современные и слегка потрепанные, как это бывает в отелях. Стены украшали редкие литографии, на которых были изображены фрукты и цветы.

– Ничего особенного, – сказал он, смущенно оглядываясь вместе со мной. – Просто – тихая норка.

– Странная. Здесь не хватает тепла. Он засмеялся.

– Я точно знал, что ты сразу же посмотришь на это глазами художницы. Садись, – сказал он, указывая на маленькую софу. – Ты легко доехала до города?

– Да. Я становлюсь искушенной путешественницей. – Забавно, мы оба вели себя так, будто встретились в первый раз, а он… он был отцом моего ребенка. Но обстоятельства, время, расстояния превратили нас в незнакомцев.

– Ты здесь одна? – спросил он осторожно.

– Да. Я остановилась в Фейрмонте. Собираюсь отвезти свою новую серию к Доминику. Он хочет устроить мою выставку.

– Здорово. Но предупреждаю тебя, я никому не позволю купить эти картины. Какова бы ни была цена, я их заполучу, – поклялся он. Я засмеялась. – Ты не хочешь выпить чего-нибудь прохладного? Есть охлажденное белое вино.

– Пожалуй, – сказала я. Он пошел на кухню.

– Итак, Поль знает, что ты приехала в Новый Орлеан? – спросил он, наливая вино.

– Да. Он уехал в Даллас на какие-то встречи.

– А ребенок? – спросил Бо, возвращаясь.

– С миссис Флемминг. Она чудесно заботится о Перл.

– Я заметил это. Тебе повезло, что ты нашла такого человека в наше время. – Он протянул мне бокал, и я отпила немного, он тоже пригубил вино, и оба мы не отрываясь смотрели друг на друга поверх своих бокалов. – Ты никогда еще не была такой красивой, Руби, – сказал он тихо. – Став матерью, ты расцвела.

– Мне повезло, Бо. Я легко могла бы стать падшей женщиной, борющейся за жалкое существование в бухте… Пока дождалась бы своего наследства, вот так-то.

– Я знаю, – ответил он. – Руби, чем же я могу возместить тебе все это? Как мне найти извинение, которое ты могла бы принять?

– Я уже говорила тебе, Бо. Я не виню тебя ни в чем.

– Но должна. Я чуть не разрушил наши жизни, – сказал он, глотнул немного вина и сел рядом со мной.

– Где Жизель? – спросила я.

– Наверное, развлекается с кем-нибудь из своих старых друзей. Какое-то время она была другой, особенно когда приехала во Францию. Она убедила меня, что повзрослела из-за всех неприятностей и бед в семье. Она была уязвимая, милая и, хочешь верь, хочешь – нет, чуткая. Правда заключается в том, что она меня подцепила или, может быть, я… может быть, я позволил ей это сделать. Я чувствовал себя очень одиноким и подавленным, после того как ты вышла замуж, понял, что потерял единственного человека, с которым жизнь моя была бы полноценной. Я чувствовал себя маленьким мальчиком, который упустил шнур от бумажного змея и напрасно бежал за ним. Он видел, как ветер уносит его, только это – твое лицо уносил от меня ветер.

– Я стал больше пить, чаще бывал на людях, пытался все забыть. Потом явилась Жизель, и передо мной вновь возникло твое прекрасное лицо… Твои волосы, твои глаза, твой нос, хотя Жизель по сей день полагает, что ее нос – меньше, а глаза – ярче.

– Собственно говоря, – продолжал он, пристально глядя в свой бокал, – один из моих школьных друзей в Париже, который изучал философию, говорил мне, что большинство мужчин влюбляются в женщин, напоминающих им первую любовь, похожих на ту, которая покорила их в юности, которую они не смогли удержать и потом всю жизнь пытались завоевать. Это было похоже на правду, и я позволил себе сблизиться с Жизель опять.

– Такова моя история, – сказал он улыбаясь. – Ну а твоя?

– Моя проще, Бо. Я была одна с ребенком, напугана. Поль всегда был рядом, помогал. Все в бухте знали, как мы были увлечены друг другом раньше, и полагали, что Перл – его ребенок. Поль предан мне и, несмотря на мои протесты, готов приносить жертвы. Я не хочу причинять ему боль, если мне это удастся.

– Конечно, нет, – сказал Бо. – Он – очень приятный человек. Я получил большое удовольствие от общения с ним, и я завидую ему.

Я засмеялась.

– Что такое?

– Это именно то, что он мне сказал о тебе.

– Почему?

Я, не мигая, смотрела ему в глаза, повернув время вспять.

– Потому что он знает, как сильно я тебя люблю, как всегда тебя любила и буду любить, – произнесла я.

Этого было достаточно, чтобы разрушить стену неловкости между нами. Его глаза вспыхнули, и он поставил стакан, чтобы обнять меня. Наш страстный поцелуй после бесконечной разлуки так сильно ошеломил и потряс меня, как будто это был наш первый поцелуй.

– О Руби, моя Руби, я думал, что навсегда потерял тебя. – Он касался губами моих волос, глаз, носа. Он целовал мою шею, подбородок, осыпая меня поцелуями, как будто изголодался по любви так же, как и я, и как будто боялся, что я – иллюзия и в любой момент могу снова исчезнуть.

– Бо, – прошептала я. Я хотела беспрестанно повторять его имя. Слетая с моих губ, оно восстанавливало мои силы, наполняло счастьем, подтверждало, что это не сон, что я на самом деле здесь, в его объятиях.

Он встал, держа меня за руку, и повел в маленькую уютную спальню. Полуденное солнце проникало сквозь тонкие занавески из хлопка, заливая комнату светом и теплом. Я не открывала глаз, пока он раздевал меня. И вот мы уже были рядом в постели, и тела наши сплетались, как по волшебству. Мы стонали, шептали слова любви и обещания, которые уносились в вечность.

Сначала наши ласки были лихорадочны, но постепенно они становились спокойнее, мягче. Он прижал свои губы к моей груди и скользнул вниз, покрывая поцелуями живот. Я уронила голову на подушку и почувствовала, как погружаюсь в мягкий матрас под тяжестью его тела. Я вскрикнула, почувствовав, как его мужское естество проникает в меня, а он успокаивал меня ласковыми и нежными словами.