Шивон приподняла бутылку:
— Ну, за виновного!
Ребус выдавил из себя улыбку:
— Это был последний раз, когда ты его видела?
Она кивнула.
— Ну а ты?
— Ты не боялась, что он явится опять? — И перехватив ее взгляд, он тут же поправился: — Ну пускай не «боялась», но опасалась, думала об этом?
— Я принимала меры предосторожности.
— Какие же?
— Обычные. Постоянно оглядывалась. Старалась выходить и входить в дом вечером, только если кто-нибудь был рядом.
Ребус откинулся в кресле. Музыка смолкла.
— Хочешь послушать что-нибудь еще? — спросил он.
— Хорошо бы услышать, что в последний раз ты видел его в тот день, когда между вами произошла драка.
— Это было бы неправдой.
— Так когда же на самом деле ты видел его в последний раз?
Ребус вскинул голову, чтобы встретиться с ней взглядом.
— В тот вечер, когда он погиб. — Он помолчал. — Но ты ведь и раньше это знала, верно?
Она кивнула:
— Мне Темплер сказала.
— Я путешествовал по пабам и в конце концов столкнулся с ним. Мы перекинулись словцом-другим.
— Обо мне?
— О твоем подбитом глазе. Он сказал, что защищался. — Ребус помолчал. — Судя по твоему рассказу, может, так и было.
— В каком же это пабе вы встретились?
Ребус передернул плечами:
— Возле Грейсмаунта, кажется.
— С каких это пор ты пьешь так далеко от Оксфорд-бара?
Он глянул на нее исподлобья:
— Ну, может, я и желал побеседовать с ним.
— Ты за ним охотился?
— Нет, вы только послушайте этого юного прокурора! — Лицо Ребуса залило краской.
— И без сомнения, половина посетителей паба вычислила тебя как сыщика, — уверенно заявила Шивон. — Почему это и стало известно Темплер.
— Разве это — не типичный случай «давления на свидетеля»?
— Знаешь, я достаточно твердо стою на своих двоих, Джон.
— Хоть ему случалось и сбивать тебя с ног. Он настоящий хулиган, Шивон. Ты же видела его досье…
— Но это не давало тебе права…
— При чем тут право? — Ребус вскочил с кресла и бросился к столу за новой бутылкой: — Еще пива хочешь?
— Но если садиться за руль…
— Ты сама так решила.
— Правильно, Джон. Конечно, это я решила. Я, а не ты.
— Я не убивал его, Шивон. Единственное, что я себе позволил, это… — Остальные слова Ребус проглотил.
— Что ты себе позволил? — Шивон всем корпусом вывернулась на диване, чтобы смотреть ему в глаза. — Что ты себе позволил? — повторила она.
— Я пошел к нему домой. — Она лишь глядела на него во все глаза, чуть приоткрыв рот. — Он пригласил меня.
— Он пригласил тебя?
Ребус кивнул. Открывалка задрожала в его руке, и он перепоручил работу Шивон, которая, открыв бутылку, передала ее Ребусу.
— Подонок любил поиграть в игры, Шивон. Сказал, что мы должны пойти к нему и выпить — так сказать, зарыть томагавки в землю.
— Зарыть томагавки?
— Его слова.
— И вы так и сделали?
— Он был настроен поговорить… не о тебе, обо всем, кроме тебя. Служба в армии, тюремные байки, его детство. Обычная слезливая исповедь — отец бил его, матери до него дела не было…
— А ты сидел и слушал?
— Сидел и думал, как хорошо было бы врезать этому мерзавцу по первое число.
— Но не врезал?
Ребус покачал головой:
— Когда я уходил, он уже здорово набрался.
— И оставался не в кухне?
— Нет. В гостиной.
— А в кухне его ты был?
Ребус опять покачал головой:
— Не был.
— Ты рассказывал это Темплер?
Ребус поднял было руку, чтобы потереть лоб, но вовремя спохватился, вспомнив, какой жгучей болью грозит ему это движение.
— Отправляйся-ка домой, Шивон.
— Сначала мне пришлось разнимать вас, а после ты уверяешь, что он пригласил тебя к себе, что вы с ним пили и болтали. И ты думаешь, что я тебе поверю?
— Я не прошу тебя чему бы то ни было верить. Отправляйся лучше домой.
Она встала:
— Я могу…
— Я уже слышал, что ты можешь твердо стоять на своих двоих, — с неожиданной усталостью в голосе сказал Ребус.
— Я хотела сказать, что если ты хочешь, я могу помыть посуду.
— Не надо. Я сам ее вымою утром. Давай-ка лучше заляжем спать. — Он прошел к большому окну в эркере и стал глядеть вниз на пустынную улицу.
— Во сколько мне за тобой заехать?
— В восемь.
— В восемь так в восемь. — Она помедлила. — У такого, как Ферстоун, должны быть враги.
— С большой долей вероятности.
— Возможно, кто-то увидел вас вместе, а потом выждал, когда ты уйдешь, и…
— До завтра, Шивон.
— Он мерзавец, Джон. Я хочу постоянно слышать это от тебя. — Голос ее задрожал. — За его смерть мир только спасибо скажет.
— Не помню, чтоб я так отзывался о нем.
— И тем не менее ты так говорил, и не так давно. — Она направилась к двери. — Ну, до завтра!
Он выжидал, слушая, когда щелкнет дверной замок. Вместо этого откуда-то из глубины квартиры раздалось журчание воды. Он сделал несколько глотков лагера, глядя в окно. На улице она не появилась. Приоткрыв дверь гостиной, он услышал шум наполняемой ванны.
— Ты что, и спинку мне потереть надумала?
— Это, конечно, не входит в мои служебные обязанности. — Она искоса взглянула на него. — Но сменить одежду тебе не мешает. Я помогла бы тебе достать чистую.
Он мотнул головой:
— Ей-богу, я и сам справлюсь.
— Я задержусь, лишь пока ты будешь мыться. Хочу убедиться, что ты сможешь вылезти из ванны.
— Все будет отлично.
— И все-таки я подожду.
Подойдя к нему, она вырвала из его неверных рук бутылку лагера и поднесла к своему рту.
— Не переусердствуй с кипятком, — предупредил ее Ребус.
Она кивнула, не отрываясь от бутылки:
— Меня одно интересует.
— Что именно?
— Как ты управляешься в туалете?
Он прищурился:
— Как и любой другой мужчина.
— Что-то подсказывает мне, что дальнейшие расспросы были бы неуместны. — Она отдала ему бутылку. — Пойду посмотрю, не слишком ли горячая вода на этот раз.
Позже, кутаясь в банный халат, он глядел, как она вышла на улицу, как посмотрела по сторонам, как оглянулась, хотя ее преследователь теперь и оставил ее в покое на веки вечные.
Но Ребус знал, что людей, подобных Мартину Ферстоуну, по улице шатается много. Что их тьма и тьма. В школе их дразнят. Вечно становясь козлами отпущения, они прибиваются к бандам, где их поначалу тоже в грош не ставят. Но, закалившись в должной мере, они и сами начинают тяготеть к насилию и мелкому воровству, так как другой жизни они и не видывали. Ферстоун рассказывал ему свою историю, а Ребус слушал.
— Небось думаешь, мне надо к врачу, башку проверить, да? А я скажу тебе, что одно дело, как ты себя ведешь, и совсем другое — что у тебя внутри в башке происходит. Похоже на бред, да? Может быть, и так, потому что я уже здорово набрался. А ты, если хочешь залакировать, то пожалуйста — виски еще полно. Ты только пальцами щелкни, а то я, знаешь, не очень-то привык угощать, как хозяину положено. Разболтался тут, а ты… ты, если что, не стесняйся. — Он все говорил, говорил, а Ребус слушал, потягивая виски, чувствуя, что больше пить не в силах.
Ферстоуна он нашел лишь в пятом из пабов. И когда монолог собутыльника наконец иссяк, Ребус, подавшись вперед, наклонился к нему. Они сидели в продавленных креслах, разделенные кофейным столиком с картонной коробкой вместо одной ножки. Два стакана, бутылка, переполненная пепельница и Ребус, наклонившийся вперед, чтобы подать наконец голос впервые за эти полчаса:
— Марти, давай забудем эту историю с сержантом Кларк, засунем все это куда подальше, ладно? Ну не нарочно я это, погорячился, вот и все. А у меня есть вопрос, который я все задать тебе хотел…
— Какой? — Ферстоун сидел осовелый в своем кресле с сигаретой, зажатой между большим и указательными пальцами, глаза его слипались.
— Я слыхал, что ты с Павлином Джонсоном знаком. Что о нем скажешь?
