— Не знаю, что бы сейчас сказала Томоко, но я уверена, что со временем все перемелется. Собственно, это наше общее с сестрой мнение. Все дурное забудется, и вы поймете: все, что мучает вас теперь, не имеет значения.
— Только не говорите, что со временем все пройдет, как кошмарный сон, — голос Мицуко сорвался на крик. — Я ничего не забуду, даже когда пройдет время! Я беременна! Я ношу ребенка от этого мерзавца! Но ведь это и мой ребенок!
Юкико малодушно молчала. В это молчание врывался шум неистовствовавшего за окном дождя.
— Что же мне делать? Нужно ли мне сообщить в полицию о том, что это был Фудзио Уно? Если я сделаю это, начнется расследование. Тогда до суда мне не знать покоя. Они будут выставлять на всеобщий суд мою личную жизнь. В этом мой гражданский долг?
Слушая срывающийся голос Мицуко, Юкико закрыла глаза.
— Муж, вероятно, предвидя такую возможность, после того случая ни разу ко мне даже не прикоснулся. Теперь-то мне понятно, почему он был так холоден со мной. Он всегда был правильным, справедливым человеком. Но сейчас я думаю, что такая справедливость бесчеловечна.
— Мицуко-сан, — Юкико наконец-то обрела силы заговорить. — Это ужасная трагедия, но в этом несчастье виноват только преступник. Все мы склонны заставлять страдать своих близких, даже если на них нет вины… Вы когда-нибудь размышляли о том, как странно устроен мир? Я немного постарше вас и кое-что начала понимать. Скорее всего, вам этого никто не говорил. Об этом не пишут в учебниках, этому не учат родители. Да и вообще мир устроен не так, как написали бы в учебниках… Так что нас мучают одни и те же горькие мысли. Простите же людей за обрушившиеся на вас беды. Простите всех, кроме самого преступника. Разумеется, простите и вашего мужа, и себя! Из телефонной трубки слышались лишь рыдания, и Юкико пришлось подождать, пока Мицуко успокоится.
— Извините. Я забыла об одной важной вещи, — наконец, проговорила та.
— О какой?
— О том, что я обременяю своими страданиями незнакомого человека.
— Это пустяки. Я просто не представляла, до какой степени все ужасно. А Томоко очень беспокоилась за вас и вашего мужа. Непременно посоветуйтесь с мужем. Он лучше знает этот мир, он — сильный человек. Он будет бороться вместе с вами, если будет нужно.
— Спасибо!
— В следующий раз обращайтесь ко мне, если Томоко не будет дома. Вам нельзя быть одной. Ни в коем случае.
Когда Мицуко повесила трубку, Юкико не сразу пришла в себя. Но телефон снова зазвонил, и от этого у Юкико по спине побежали мурашки.
— Юки-тян? — послышался голос Томоко.
— Да, как дела? А у нас тут дождь пошел. — Юкико заставила себя произнести последнюю фразу так спокойно, будто, кроме дождя, неприятностей не было.
— Я звоню из автомата, — сказала Томоко.
Юкико молча слушала.
— Я только что смотрела новости… Об этом Уно. Когда к нам приходил полицейский, машина уже, наверное, закрутилась. Они его подозревали в убийстве.
— Но полицейский сказал, что он пришел задать вопросы в связи с аварией…
— Его сначала арестовали по другой причине. Такое часто случается.
— Томо-тян, не удивляйся: только что звонила Мицуко Каная.
— Что случилось?
— Мицуко-сан тоже смотрела новости. Она опознала в Уно преступника, который ворвался к ней в дом. Томо-тян, ты позвони ей. Ей очень тяжело. Тебе сказать номер?
— Я помню, не надо.
Несколько минут сестры молчали.
— Хорошо, что он не убил тебя, Юкико, — сказала, наконец, Томоко.
— Да, не убил. Конечно, я не знаю досконально его мыслей, но вот что я тебе скажу: ему это ни разу и в голову не пришло!
— Почему ты так уверена в этом?
— Он все время разговаривал со мной. Пока человек говорит, он не станет убивать. Я где-то читала, что нужно разговаривать с грабителем, проникшим в дом.
— Я сегодня все-таки вернусь домой, даже если будет поздно. Ты слишком добра к людям… Тебе следует быть осторожней. Я думаю, что это дело так просто не закончится…
— Я тоже так считаю. Он совершил убийство, сбежал с места аварии, изнасиловал Мицуко, возможно, много чего еще натворил…
После разговора с сестрой Юкико опустилась на дзабутон, на котором она привыкла сидеть, занимаясь шитьем. Только так она могла хорошенько обдумать случившееся.
Может быть, следует написать Фудзио письмо? Но если об этом прознает Томоко, то ей житья не будет.
В сложившейся ситуации самым разумным будет молчать и попытаться забыть обо всем, что связано с Фудзио Уно. Однако подобная мысль ужаснула Юкико. Фудзио Уно попал в беду. Так хорошо ли делать вид, что его будто и не было? Достойный ли это выход из положения? Справедливо, гуманно ли это?
В Библии много говорится о том, как относился Иисус к грешникам. Выбор Христа, чуждого порочных чувств, был болезненным, но разумным.
«И когда Иисус возлежал в доме, многие мытари и грешники пришли и возлегли с Ним и учениками Его. Увидев то, фарисеи сказали ученикам Его: для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? Иисус же, услышав это, сказал им: не здоровые имеют нужду во враче, но больные, пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию».[47]
Однако Иисуса и Юкико разделяла бездна. Она была обыкновенной женщиной, которая страшилась, что спасение грешника может погубить ее саму.
Продолжая размышлять об этом, Юкико приняла ванну, постелила постель и стала готовиться ко сну. Ночь обещала быть холодной. Поверх любимой пижамы она накинула ватную куртку, но и тогда ее продолжал пронизывать холод. Юкико устроилась около жаровни.
Она подумает над этим завтра. В любом случае сейчас она ничего не может предпринять. Но в ожидании Томоко она для собственного успокоения все-таки решила совершить то, к чему не прибегала с детских лет. Она рискнула написать послание, которое она, возможно, никогда и не отправит; а если и отправит, оно, скорее всего, не дойдет до адресата…
«Господин Фудзио Уно!
Сегодня по телевизору много раз показывали Вас и повторяли Ваше имя. Я увидела новое, неизвестное мне лицо. В какой-то момент мне даже стало трудно дышать. Я не могла поверить своим ушам; но и я, и все остальные люди узнали о том, что Вы совершили.
Я не могу постичь, почему Вы убили мальчика — так же, как это не понимают прочие люди. Бывает так, что взрослому человеку хочется убить другого взрослого человека из зависти. Но, убивая ребенка, Вы поставили себя на одну доску с ним. Неужели у Вас не достало сил терпеть тяготы этого мира?
Было время, когда Вы еще не так глубоко разочаровались в жизни. Если бы Вы осознали, как недостойны люди, как жестока судьба, Вы бы ничего не ждали. Тогда обманутые надежды не породили бы в Вашей душе такого неистового гнева…»
Капли дождя стучали по крыше.
«Ко мне приходил полицейский, чтобы задать вопросы относительно той аварии, во время которой Вы наехали на велосипедиста. Он пришел проверить Ваши показания, узнать, правду ли Вы говорили. Зачем Вы сказали, что помогали мне работать в саду? Я хорошо помню, как Вы говорили, что не любите работать в саду. Не Вы ли выбросили семена вьюнков, которые я Вам дала, и сделали это только потому, что не хотели тратить на них время?!
Я рассказала полицейскому все, как было. Я не умею просчитывать, что следует сказать, а чего лучше не говорить. Может быть, Вы решили, что было бы неплохо, если кто-то по-дружески замолвит о Вас несколько добрых слов. Но давайте откажемся от хитростей. Я думаю, что следует жить, не прибегая к уловкам.
Я не слишком удивилась, узнав о том, что Вы совершили. Люди всегда вели себя одинаково — как великие, так и падшие. Но ни Вы, ни я не годимся на роль исчадия ада. Мы с вами всего лишь маленькие люди. Вы убили ребенка только потому, что Вы — маленький человек.
Я решилась писать еще по одной причине. Я должна сообщить еще об одной вещи. Не так давно в Йокосуке Вы ворвались в дом одной молодой женщины и на глазах у ее ребенка, еще младенца, изнасиловали ее.
Сегодня она на грани безумия. Она узнала в Вас человека, который надругался над ней.
До того как Вы ворвались в эту квартиру, супруги жили в мире и согласии, доверяли друг другу. Однако сейчас все рухнуло. Муж ушел из дому, он винит себя в том, что испытывает неприязнь к жене, но ничего не может с собой поделать.
Эта семья, скорее всего, не заявит на Вас в полицию — у них не осталось сил на новые страдания, поэтому я и пишу это письмо. Пока эта женщина не подаст заявления об изнасиловании, Вам не предъявят еще одного обвинения. Я где-то вычитала, что, даже если полиция и узнает о преступлении, без заявления пострадавшей Вас нельзя привлечь к ответственности.
Вы, наверное, даже не осознаете, что натворили, убив ребенка. Если бы мальчик остался жив, он бы рос, превращался во взрослого человека, играл, смеялся, любил, работал, страдал и радовался многие десятки лет. Однако Вы решили за него и отобрали у него жизнь. Кто дал Вам право принимать такие решения?
Я не понимаю причин, толкнувших Вас на убийство. Но Вы еще и разрушили жизнь молодой семьи. Они уже никогда не вернут прежнего взаимного доверия. Вы и у них отняли часть жизни.
Я не собираюсь призывать Вас к исправлению для видимости. Вам нужны не исправительные работы, Вам необходимо испытать глубокое очищающее страдание, хотя общество потребует от Вас именно исправления… Но человек, не способный оценить даже собственные действия, не способен ощутить и очищающую силу страдания. Люди, не понимающие, какой великий смысл заключен в печали и в страдании, достойны сожаления…»
