5 августа

Господин Фудзио Уно!

Как Вы и просили, я посадила семена вьюнков. И недавно почти все вьюнки полностью расцвели.

До прошлого года мои вьюнки по утрам весело подставляли свои лепестки серебристому свету утреннего солнца, но в этом году в их синеве затаилась глубокая печаль. Бывают дни, когда мне кажется, что от этой печали нет спасения. Вместе с тем, я думаю, что с печалью нужно бороться, сколь сильной бы она ни была. Я чувствую, что знаю, как ее преодолеть.

От адвоката Кадзами я услышала, как Вы дали ложные показания. Адвокат со смехом сказала: «Наверное, он солгал, чтобы запутать полицейских». Если бы речь шла о постороннем человеке, я бы тоже рассмеялась, подумав, что не стоит так сильно огорчаться. Правда ли, что Вы сказали: «Не думайте, что я отдал вам все трупы. Неподалеку от Мороисо я закопал тело одной филиппинки, а кроме того, у Араисо — могила еще одной девушки, служившей секретаршей в какой-то конторе»?

Зачем Вы наговариваете на себя? Почему Вы так хотите привлечь к себе внимание? Ведь такое поведение особой чести не делает. Зачем выставлять себя напоказ? Человеческое счастье в том, чтобы тебя понимали близкие люди, чтобы спокойно, не привлекая внимания, жить в маленьком городке, освещенном лучами солнца и сиянием звезд. Наше с Вами восприятие жизни слишком различно.

Осенью, похоже, начнется судебный процесс по Вашему делу.

В беседах с адвокатом Кадзами я редко касаюсь вопроса о возможном исходе суда. Отсутствие надежд на оправдательный вердикт я считаю весьма прискорбным, мне горько думать об этом, я даже не могу обсуждать это с другими. Вместе с тем я прекрасно понимаю, что недовольство адвоката Кадзами по этому поводу совершенно не означает, что она потеряла желание заниматься Вашим делом.

Но это желание не продиктовано стремлением облегчить Ваш приговор. Оно не связано с Вашим приговором… Точнее говоря, оно не связано с важностью решения, которое будет принято судом по законам, установленным людьми… Оно связано с тем, как Вы проживете отпущенное Вам время.

Я не говорю Вам: «Покайтесь!» Мне не нравятся такие слова. Ваше решение — это Ваше решение, я не собираюсь подталкивать Вас к нему. Вы — хозяин оставшегося у Вас времени, поэтому от Вас одного зависит, как им распорядиться — с пользой или без пользы.

Недавно я встретилась с Х-сан, с которой Вы ездили в Иокогаму. Случайно встретилась. За это время ничто не изменилось в ее личной жизни. К тому же в нее грубо вмешались журналисты. Ее муж по-прежнему ездит к другой женщине, от которой у него родилась дочь. Он хочет видеть малышку, но в то же время он не может бросить Х-сан, которая разрешает ему видеться с ребенком. Она очень страдает, но просила меня передать Вам, что она благодарна за то, что осталась в живых. Вы убивали, но и дарили жизнь. Бог, разумеется, помнит и то, и другое.

«Как твое здоровье? Я здоров. Хотя когда-то ты писала, что для меня здоровье не имеет значения, я все же здоров. Мне ведь приходится бороться с полицейскими.

Я несколько все приукрасил, когда написал, что выдал полиции трупы, чтобы сделать тебе подарок на день рождения. Не принимай мои слова всерьез. Попробую объяснить истинную причину своего поступка.

Это случилось в мае. Я сидел в своей камере — и вдруг услышал пение камышовки. До этого дня я ни разу не слышал здесь птиц. Здание построено из железобетона, двери из какого-то отвратительного толстого железа. Но почему-то в тот день до меня все-таки донеслось пение камышовки.

Эту птицу еще называют «порхающей в долине». Какое-то время я наслаждался пением. В детстве мне приходилось гостить у бабушки в Атами. Ее парализовало, и она лежала в постели, но, глядя на меня, очень радовалась. В доме бабушки всегда было слышно камышовку. Всегда, а не только весной.

Но я ненавидел поездки к бабушке. Причина этой ненависти была крайне проста. В комнате бабушки всегда странно пахло.

Не скажу, что пахло мочой, просто стоял какой-то кисло-сладкий запах, даже одни воспоминания о нем вызывают у меня приступ тошноты. Бабушка подзывала меня и я, скрепя сердце, подходил, чтобы она обняла меня только один раз. Потом я убегал на веранду, не желая сидеть рядом с ней. И там я слушал пение камышовки.

Поэтому я признался в содеянном во имя долга перед покойной бабушкой. Это не было подарком на твой день рождения, так что не стоит меня благодарить.

Мое поэтическое творчество постепенно завоевывает популярность. Мне уже приходят заказы из еженедельных журналов. Вот мое новое стихотворение, написанное экспромтом. Я бы хотел, чтобы ты прочитала его до публикации.

В долину одиночества спускаюсь,

одолевает душу щемящая тоска.

Я с грустным чувством друзей своих теряю -

И каплет кровь борьбы с виска.

Если кто-то из еженедельного журнала захочет приобрести это стихотворение, ты можешь, как и раньше, продать его. И возьми себе комиссионные.

Как поэт, я здесь знаменит. Охранник, дежурящий по ночам, иногда просит меня прочитать его стихи.

Ты, наверное, слышала, что уже назначено первое судебное слушание по моему делу. Я хотел пригласить тебя и даже попросил заказать для тебя пропуск в зал суда, но мне отказали, сославшись на то, что таких пропусков не выдают. Ужасные правила. В суде должны присутствовать обвиняемый и истцы. Кроме них, никто пропусков в зал суда не получает. Если ты хочешь попасть в зал суда, то тебе нужно выстоять очередь и участвовать в жеребьевке. Однако на мой судебный процесс рвутся представители многих средств массовой информации, хотят прийти и другие люди, поэтому выиграть в жеребьевке, говорят, будет немыслимо трудно.

Прости, что в силу этих причин не смогу послать тебе входной билет.

К тебе больше не приходили эти придурки-журналисты? Я беспокоюсь. Меня выводит из себя невозможность быть рядом с тобой и оберегать тебя от них».

10 сентября

Госпожа Юкико Хата!

Я очень близко принял к сердцу то, что услышал от адвоката Кадзами. Она сказала, что ты и не собиралась приходить на заседание суда.

Если хорошенько вдуматься, то ты, наверное, права. Явившись в суд, ты опять окажешься под прицелом мерзавцев-журналистов. Они решат, что женщина, которая так переживает за меня, что пришла на первое же слушание, наверняка моя любовница.

Но ведь ты мне не любовница. Не знаю, чьей любовницей ты была, но уж точно не моей. Я хотел, чтобы ты стала моей, но не решался прикоснуться к тебе, потому что чувствовал, как ты близка к Богу. А я не могу соперничать с Богом.

Последнее время я лгал тебе. Я делал это не со зла. Я нахожусь в таком жалком положении, что просто иногда хочу пустить людям пыль в глаза. Если бы я сказал, что хочу встретиться с тобой, у меня, наверное, испортилось бы настроение, вот я и написал, что сожалею о невозможности пригласить тебя.

На самом деле все не так. Я с нетерпением ждал первого судебного слушания. Думал, что смогу увидеть тебя. Только по этой причине ожидаемый суд был для меня радостным событием. Если бы суд отложили, это, возможно, продлило бы мне жизнь, но мне это безразлично. Я бы отдал всю свою оставшуюся жизнь за возможность встретиться с тобой.

Мне уже все равно. Никто не может меня понять. Я дьявол-душегуб, а среди людей, должно быть, нет никого, кто бы понял душу дьявола.

Поэтому и госпоже Кадзами, и тебе, поскольку ты говорила, что платишь ей, будет неприятно узнать, что у меня нет никакого желания бороться. Потому что тогда я встану на одну доску с полицейскими, а мне это противно.

Я иногда задумываюсь о прошлом. Обычно мужчины рассказывают о прошлом своим детям. Они хотят, чтобы дети помнили о прошлом и, в свою очередь, рассказывали о нем своим детям. Дети так устроены, что, слушая все эти россказни, засыпают. Но и во сне они все равно запоминают эти сказки. Чистые, как кристаллы, сказки.

Я любил деревья. Не лазить по деревьям, а именно сами деревья. Особенно мне нравилось большое дерево на вершине холма — дерево с раскидистой кроной, в тени которого летом лежали коровы. По небу плыли белые облака. Когда я умру, стану деревом. У меня не было детей, поэтому моя тень даст приют детям и рабочему люду.

Я хочу рассказать тебе о своем детстве.

Мне случалось спорить с друзьями о том, как долго я смогу прошагать по железнодорожным путям. Мне бывало так страшно, что, казалось, сердце вот-вот выскочит из груди…

Однажды я выбрал «свое» дерево — олеандр на кладбище. Рассматривая олеандры, я заметил, что цветы у них сильно различаются по окраске. Я тайком поливал олеандр с необыкновенно красивыми красными цветами…

Как-то я подобрал маленького енота. Сначала я даже не понял, что это за животное. Вроде и не собака, не кошка, не заяц…

В двенадцать лет я едва не утонул в море. Лучше бы мне умереть тогда. В девятнадцать я страшно отравился каким-то странным блюдом из потрохов, которое подавали в забегаловке неподалеку от легкоатлетической площадки. Лучше бы я умер тогда…

Я получил словарь, который ты мне послала. Видимо, ты прислала его потому, что в моих письмах страшно много ошибок. Если в этом письме ошибок меньше, считай, что это благодаря твоему словарю.