Старики — они как треснувшая чайная чашка. Треснувшая чашка уже не может служить как прежде, но, с другой стороны, она ведь еще не разбилась. Одно неосторожное движение — и чашка развалится на части.

До того случая с вареньем Юкико не приходилось бывать в доме Ивамуры. Невежливо без какого-либо важного дела вторгаться в дом здорового человека, даже если это старик. Юкико слышала, что нередко соседи навещают своих пожилых соседей; а бывает и так, что родственники ненавидят своих стариков. Юкико же не хотела делать ничего лишнего. Легко прослыть хорошей и доброй, навещая покинутого человека, но чужой дом есть чужой дом, и о своей жизни люди кому попало рассказывать не станут. Вот Юкико и убеждала себя, что не должна вмешиваться в чужую семью.

— Бабуля, можете не беспокоиться о доме. Я газ перекрыла, дверь заперла, — сказала Юкико.

Хацу Ивамура прошептала:

— Хорошо. Спасибо, — но слова благодарности вышли какими-то формальными, пустыми.

— Вы меня узнаете? — Юкико только что сказала свое имя, но ей хотелось удостовериться, что Ивамура понимает, кто она такая, так что она еще раз назвала себя.

— Как вы сказали? Что-то я не припомню…

— Я ваша соседка, Хата!

И снова реакции не последовало. Юкико поняла, что Ивамура действительно не в себе.

— Тяжело лежать под капельницей? — спросила Юкико.

— Нет…

— Вы скоро поправитесь и вернетесь домой. Кушайте хорошенько.

— Да…

Дальше разговор не пошел. Еще недавно Хацу вела себя иначе. Когда она просила Юкико открыть ту банку с вареньем, она явно осознавала, что доставляет Юкико беспокойство. Сегодня все было по-другому.

В этот момент в палату вошел врач. У него были большие глаза и какое-то ребячливое выражение лица. Он взглянул на кровать Сакаэ Мукаи:

— А госпожи Мукаи нет?

— Я совсем недавно видела ее в коридоре, — с готовностью сказала Юкико, цепляясь за возможность переговорить с врачом. — Вы доктор Нагата?

— Да, он самый… — подтвердил тот.

— Я соседка вашей пациентки — Хацу Ивамуры. Это я помогла отправить ее в больницу на «Скорой помощи». Ее дочь еще не приходила, и я бы хотела передать ей, как обстоят дела…

— Знаете ли, у нее все-таки возраст… Но она в сознании.

— Она очень изменилась за эти сутки.

Врач пока не знал, что Ивамура плохо воспринимает окружающее.

— Сейчас мы делаем анализы. Я поговорю с дочерью, когда та придет.

— Спасибо, доктор.

Юкико стало ясно, что нет смысла продолжать разговор. И дело было не в том, что, как говорила Сакаэ Мукаи, доктор Нагата — невоспитанный грубиян или он был невежлив с Юкико. Просто говорить было не о чем.

Врачебная тайна есть врачебная тайна. Никто из медперсонала не станет рассказывать постороннему о состоянии больного. Больше здесь Юкико ничего не держало, так что минут через пять, когда вернулась Сакаэ Мукаи, Юкико поднялась:

— Очень прошу, позаботьтесь о ней!

— Уже уходите? — спросила Сакаэ. — Тогда я дам вам адрес доктора, вы ведь просили, — сказала она громко, ничуть не беспокоясь о том, что ее кто-то услышит. Сакаэ выдвинула ящик тумбочки, порылась в нем и, вытащив газетную вырезку, на полях которой был записан адрес, отдала ее Юкико:

— Можно взять?

— Конечно. Моя невестка уже переписала.

Юкико не помнила, просила ли она у Сакаэ адрес. Она только интересовалась, можно ли обратиться к Сакаэ в случае необходимости. Однако Сакаэ поняла ее по-своему, поэтому Юкико не смогла отказаться.

— Я передам его дочери Ивамуры, — сказала Юкико. — Бабуля, вот вам молоко с клубникой! — Она вынула пакет молока.

— Она говорит, что ничего не хочет, — заметила Сакаэ.

— Захочет, как только увидит дочку. А потом, может, и вам захочется? Не стесняйтесь!

— Вы разрешаете?

— Конечно. Не нести же это домой.

Может, Сакаэ приняла ее предложение полакомиться молоком с клубникой за то, что та дала ей адрес Нагаты. Что ж, пусть будет так, решила Юкико.

Вернувшись домой и моя под краном руки, Юкико думала, что со вчерашнего утра минули уже сутки. За это время она успела выслушать рассказ Томоко о семье Каная, помогла отправить Хацу Ивамуру в больницу и сходила проведать ее. Эти сутки не принесли ей денег, но и пустыми назвать их тоже нельзя. Вместе с тем они ей напомнили душный, безветренный день, когда будто пытаешься собрать воедино рассеянную по дому незримую пустоту.

Хотя работа над очередным кимоно совсем не продвинулась вперед, она не убирала его со стола. В кухне грязной посуды не было, но тряпочка, которую Юкико каждый день аккуратно простирывала, валялась грязная.

Юкико любила выражение: «Один день — одно доброе дело». Это не означало, что она прямо-таки стремилась ежедневно сделать что-то хорошее, — просто одно дело в течение дня. Например, сегодня нужно сходить к зубному врачу, а завтра — срезать разросшиеся побеги с куста азалии перед воротами. Если сделать хотя бы это, то можно будет позволить себе награду за собственные труды. Хорошо, когда удается сделать что-то одно. Если пытаться переделать кучу дел, то ничего хорошего не выйдет. Лучше сделать что-то одно, но хорошо.

В этот день Юкико не сделала ни одного действительно нужного дела, поэтому ощущала психологический дискомфорт. Она подумала, что стоит начать с уборки кухни, а потом уже заняться чем-то Другим, но в этот момент из прихожей послышался голос владельца винного магазина.

— Как там наша Ивамура? — спросил молодой человек, взглянув на Юкико.

— Успокоилась, но вроде как не в себе.

— Она ведь уже в годах. Может, это и хорошо, что она в таком состоянии…

После этого разговор свернул в мрачное русло.

— Я вообще-то собирался пораньше зайти, но случилось несчастье. Мой приятель задавил женщину. Она работала в универсальном магазине. Про это даже в газете написали. Ведь виновник несчастья — Учитель начальных классов.

— Да вы что! Она жива? — Юкико вспомнила, что уже дня два не читала газет.

— Травма очень серьезная. Говорят, что водитель в сущности невиноват, потому что пострадавшая лежала прямо посреди дороги. Отключилась.

— Странно как-то. Как это — отключилась? Она что, пьяная была?

— Этого я не знаю, но виновник происшествия — мой хороший знакомый, он — учитель, замечательный, серьезный человек.

— Сочувствую.

— То одна беда, то другая. А тут сразу две. Мой приятель, подумав, что задавил ее насмерть, попытался улизнуть и уже отъехал от места происшествия километра на два. В это время другой водитель обнаружил пострадавшую, а вот мой приятель сбежал. Причем перед тем как сесть за руль, выпил целую кружку пива. Хоть он и не был пьян, но получается, что вел машину в нетрезвом виде.

— Вот оно как… — Юкико глубоко вздохнула.

— Его жена сказала так: «На него просто умопомрачение нашло. Он ведь учитель, а учителя все время живут под стрессом». Но подобное объяснение никого не удовлетворит. Человек, который постоянно испытывает стресс от профессии, не может быть школьным учителем. Так решит большинство людей. Но ведь любой человек совершает ошибки, хотя и не такие трагические, не так ли?

— Его уволят?

— Я не знаю. Но если его посадят, то преподавать он потом, вероятно, не сможет.

— Если он хороший учитель, то родители учеников могут подать ходатайство о смягчении меры наказания. Люди как-то душевно очищаются после таких потрясений. Вот и ваш знакомый станет еще лучше как человек и как учитель.

— Моя соседка тоже так считает. Но среди родителей попадаются довольно странные люди. Они полагают, что нельзя заступаться за человека, повинного в трагедии, даже если он — учитель их детей. В последнее время развелось много таких «умников». Они воображают, будто бы болтовня о справедливости возвышает их. Но я думаю, что человеческая жизнь зависит от кармы. В тот день как раз пошел сильный дождь, не было видно ни зги. Если бы не дождь, думаю, он бы увидел женщину — и ничего бы не случилось. Он говорит, что машина пошла юзом.