это пересуды, слухи, невероятность правды и достоверность вымысла: говорят, в крушинском лагере евреи схватились с немцами, часть погибла, зато кое-кто сбежал, а в Крынках, говорят, евреи немцев перестреляли и подались в лес все до одного, от старухи до младенца; говорят, в Мехове бургомистр стал расстреливать еврейских детей и тут их отец ножом - представляете? - ножом перерезал ему горло; говорят, в ченстоховском гетто Мендель Фишлевич и Айзик Файнер тоже пытались ножом убить эсэсовца; говорят, по дороге в концлагерь некоторые выпрыгивают на ходу из вагона; говорят, возле Парчева партизанский отряд, больше тысячи евреев, все вооружены, колотят немцев, а в районе Люблина отряды Самуэля Эгера, Кагановича, Вольфа Глайхера, а возле Ядова Моше Зеленец, ему двадцать пять лет, собрал евреев, бывших солдат, крепкие ребята, дай им бог здоровья; говорят, в грубешовских лесах был бой, убиты семьдесят наших, варшавских,

только один уцелел, а Зося Ямайка, - вы знали Зосю Ямайку из группы “Спартак”? - она погибла в бою как герой, и Людка Арбейтсман тоже, и Малгося Залштейн, Ида Малкин, о, чтобы всех вспомнить, надо вот такую голову иметь; говорят, в Кракове еврейские боевики и с ними один наш, “Антек” его кличка, устроили налет на “Цыганерию”, знаменитый ресторан, коньяк, девочки, любимое место немецких офицеров, из них гранатами такой фарш сделали, лучше вашей бабушки, сейчас вся Польша ахает; и действительно, польской гордости пришла пора изумленно оглянуться на презренных евреев, их первыми оглушил нацизм и они первыми опомнились драться: “Героизм евреев

да послужит нам примером”, - писала подпольная польская пресса;

это отречься от матери-спекулянтки, чья нажива – нужда нищих, презреть отца, который холопствует в Юденрате, расправиться с братом, тиранящим подневольных рабочих в угоду немцу-фабриканту, прикончить друга, если он агент гестапо или якобы тайной “Антикоммунистической лиги” (затея провокатора Ганцвайха: воюя с коммунистами, изнутри подорвать БОЕ); это кулаками заткнуть продажные еврейские глотки, по указке нацистов чередующие скулеж безнадежности и вранье о благополучии переселенных людей; это ударить листовкой: “...имеются полные списки всех тех, кто служа немцам, забыли, что они евреи и люди! <...> если они не прекратят своей гнусной деятельности, будут все расстреляны”;

это для боевиков бесплатно хлеб от пекарей, обувь от сапожников;

это сверхмуравьиное (не сверхчеловеческое!) упорство в создании подземного города: вырыть логово, укрепить железобетоном стены, в потолки замуровать рельсы, соорудить бойницы, склады, жилые пещеры и места лазаретов, связать их системой лазов и переходов под землей, по чердакам, крышам, сквозь проломы в стенах, сообщить с “арийской” стороной, с выходом к рекам и отстойникам стоков через канализационные туннели - вот чем на глазах у оккупантов тайно, почти без техники и материалов, месяцами занимались Моисей Ягодзинский, Гольдман и многие другие инженеры и строители; а чтобы сточные каналы стали дорогами, следовало вычленить из лабиринта канализации нужные трассы, изучить их составить схемы, планы, карты, и разведчики - часто дети, щуплые, пронырливые, - погружались в подземную мразь, выворачивали ноги на выбоинах, оскользались на округлостях стен, проваливались в ямы, захлебывались в отходах и пробивались к просветам канализационных люков, а иногда теряли путь, сходили с ума в вонючей темноте или застревали на повороте трубы и новые лазутчики отправлялись вытаскивать труп, чтобы заблокированный канал не выпер жижу на улицу и не привлек враждебное внимание, они выволакивали наверх тело - случалось, любимой

девушки, случалось, ребенка, - облепленное экскрементами, с лицом, обглоданным крысами, и находили мужество вернуться в черный смрад канала, чтобы впоследствии ничтожное, дециметрами измеряемое, пространство между кирпичным сводом и потоком грязи стало артерией, питающей гетто помощью “арийской” стороны, чтобы брели по каналам, спотыкаясь о трупы утопленников, беглецы и боевики, чтобы остряки гетто назвали крестный тот путь “еврейской автострадой спасения”;

это дети на улице играют, разделясь на “немцев” и “евреев”: “немцы” бьют “евреев”, гонят на “переселение” - игра без смеха, без баловства игра, отдых от работы лазать через стену гетто на “волю” и обратно, с едой, с лекарством, с запиской, с патронами на хилом тельце под лохмотьями одежды;

это песня с примерно таким текстом: “Кто без оружия битву ведет, того легкой смертью судьба не обидит. Но не напрасно кровавый льем пот: утро стучится у наших ворот, утро, которое нам не увидеть”;

это слова Анелевича в начале сорок третьего года: “Вижу, что благодаря нашей работе пробуждается новый гордый сильный еврейский человек, который сумеет бороться за свою жизнь”; “Помню разговор с Анелевичем, - напишет позднее Рингельблюм. - Он был уверен, что ни он, ни его бойцы не переживут ликвидации гетто, что сгинут как бездомные псы... <...> ...но национальное достоинство заставляло евреев сопротивляться и не дать вести себя на бойню”;

это лозунг - извечная формула: “Выжить свободными или свободными умереть!”

это - Организация Евреев.

БОЕ: это мне, благовоспитанной девочке, научиться стрелять, швырять гранату, таиться в развалинах, ползать в грязи, рвать ножом горло, перевязать товарища - к январю сорок третьего года нас, обученных боевиков, стало пятьдесят групп;

это устав: “Оружием считаются огнестрельное оружие, топоры, ножи, кастеты, едкие вещества, горючие материалы и прочее”; среди прочего: “гранаты гетто” - кусок трубы с динамитом внутри или жестянка с железками и болтами, обернутая в пропитанную взрывчаткой бумагу, “коктейль Молотова” - бутылка с жидкой смесью, загорающейся при ударе, мина из двух металлических пластин с динамитом посредине и детонатором (при снаряжении иногда взрывалась, калечила); в тайных мастерских Эфраим Фондаминский, Моисей Ягодзинский, Мордехай Тененбаум и их товарищи трудились над самодельным этим оружием и ремонтировали присланное с “арийской” стороны;

это устав: “Каждый член “шестерки” должен быть вооружен. Каждый участок должен быть обеспечен оружием...”, нет задачи важнее вооружения, о том крики ближним полякам и дальним нью-йоркским евреям, но отклик скуден, можно на “арийской” стороне изловчиться купить у частных лиц или итальянских солдат пистолет, патроны, даже пулемет, да денег мало: с бедняков гетто взять нечего, а богачу раскошелиться, что в кипяток нырнуть, - и тогда приходит пора праведного грабежа, сюжеты детективного кино: 30 января в два часа ночи в квартиру кассира Юденрата Меламуда стучат евреи-полицейские, у них письмо Председателя Юденрата Лихтенбаума, он требует немедленно

явиться в кассу и выдать деньги представителю гестапо, кассир добросовестно исполняет приказ - только бланк письма Юденрата краденый, подпись Лихтенбаума поддельная, полицейские шапки гостей Меламуда сняты с охранников Юденрата (их связали и рты им заткнули), а деньги, сто тысяч злотых, вместо представителя гестапо получил Герш Берлинский, командир операции; кассир Меламуд с мешком на голове был возвращен домой невредимым, что вряд ли утешило Лихтенбаума, как и протокол, составленный наутро гитлеровцами, которых он вызвал, - в драку с БОЕ немцы не рвались; навел боевиков на кассу печатник Юденрата Шимон Маюфес, член БОЕ, он затем занялся разведкой банка гетто; банк взяли под командованием Израиля Канала десять лучших бойцов, в гриме и масках, с несколькими гранатами и единственным револьвером, взяли посреди белого февральского дня, в районе, нашпигованном охраной и немцами, и телефон, имевшийся в банке, не выручил - Давид Новодворский выстрелил в воздух, случившийся вблизи народ послушно рухнул на землю, дежурные полицейские в герои не рядились и девушки Това и Мирка понесли в котелке для еды 100 тысяч злотых, а Герш Берлинский, Павел Брыскин и “Стах” прикрыли отход; еще БОЕ отняла 710 тысяч злотых у богатого Отдела Снабжения Юденрата; и сам Лихтенбаум частично оплатил ненависть гетто к себе, отдал 50 тысяч, правда, после того, как БОЕ подержала одну ночь заложником его сына, вослед папе дружившего с немцами;