– Дикари! – обиженно крикнул Рудаки Аборигенам, закутался в плащ и опять сел на свой спальник. – Дикари, – бормотал он, – никакого уважения…

– А вот я их сейчас, подай-ка свою дубину! – бросил Штельвельд Иванову.

Но Иванов протянуть ему дубину не успел, крики прекратились так же внезапно, как и начались. Аборигены опять уселись в кружок у потухшего костра, уставившись в одну точку, как будто это не они только что вопили и бегали как оглашенные.

Скоро стало опять тихо вокруг, только собачья грызня где-то в лесу за озером не прекратилась, но, похоже, отдалилась.

– Жуть какая эти Аборигены, – тихо сказала Ира и поежилась, – я их боюсь.

– Я вас понимаю, Ирочка, – согласился Рудаки, – мне тоже жутко было, когда я тут один сидел.

– Известны случаи нападения на женщин, кума, – ехидно заметил Иванов, – а ты, Аврам, зря боялся – мужиков они не трогают.

– Врешь ты все, Иванов, – парировала Ира и спросила, помолчав немного: – А когда же этот Нема придет? Поздно уже.

– Кто знает – часов-то нет, – ответил ей Рудаки, – обещал ночью, а когда… Я тут уже часа полтора.

– В ожидании Годо, – задумчиво произнес Штельвельд и засмеялся. – А вы с Ивановым издали очень были похожи на героев этой пьесы.

– По пьесе сначала мальчик должен прийти… – рассеянно заметил Рудаки и добавил неуверенно: – Мы же вроде выпить собирались.

– Точно, – тут же откликнулся Иванов, – это моя вина, сам предлагал и забыл, сейчас исправлюсь, – и стал разливать самогон по кружкам, потом вдруг остановился и сказал: – Тише, там кто-то идет, вон там, слева, смотрите, – и показал рукой с бутылкой.

Все посмотрели туда, куда показывал Иванов, и увидели, что по тропинке вдоль озера, сильно пошатываясь, бредет человек в длинном то ли пальто, то ли плаще и криво надетой кепке с длинным козырьком.

– Это же Урия, – воскликнул Рудаки, – Урия, коллега мой, я его пригласил, да забыл вам сказать, надеюсь, вы возражать не будете, он тоже хочет отсюда линять, вот я и предложил…

– Мог бы и предупредить, – проворчал Иванов, – помню я твоего Урию, как же.

А Штельвельд сказал:

– Да и я его знаю, встречались, большой любитель по этому делу…

– Имя какое странное, Урия, – заметила Ира.

– Да Юра он, Юрий, – пояснил Рудаки, – просто прозвали его так – Урия. Он хороший парень, компанейский, я его давно знаю, – и добавил как самый веский аргумент: – И Ива его знает.

Тем временем «компанейский парень» Урия – носатый человек средних лет в долгополом пальто шинельного сукна и покроя и черной «бейсболке» с вензелем Нью-Йорка – достиг костра Аборигенов и, споткнувшись, ухватился за одного из них, чтобы не упасть. Абориген пошатнулся, а Урия, обняв его одной рукой за плечи, достал пачку сигарет и стал совать ее под нос Аборигенам, приговаривая:

– Здорово, хлопцы, здорово. Отдыхаете тут? Не холодно, а? Ну, вот, закуривайте, мужики, согреетесь.

Аборигены продолжали сидеть, не меняя позы, все так же уставившись в одну точку, только тот, которого Урия обхватил за плечи, молча старался освободиться.

– Гордые… ну, ладно… – продолжал бормотать Урия, потом оставив того Аборигена, за которого ухватился вначале, схватил за плечо другого, встряхнул его и громко, как глухому, крикнул ему прямо в ухо:

– Слышь, мужик, тут лысый один должен быть, не видел?

– А вот и мальчик, Володя, – тихо сказал Рудаки Штельвельду и позвал: – Урия!

Урия обернулся и радостно закричал:

– Аврам! Здоров, профессор, а я тебя ищу! – и тут жепожаловался на Аборигенов. – Эти молчат… гордые… я им сигарету, а они молчат… ну ладно… твои товарищи, что ли? Гордые… а я мужик простой…

– Это же Аборигены, Урия, ты что, не узнал? – Рудаки встал со своего спальника и махнул рукой, приглашая к костру. – Давай, Урия, иди сюда! – И когда Урия неуверенно подошел, сказал: – Вот, знакомься, – мои друзья, оба Володи, правда, этот и на Вольфа откликается. А это Ира. Впрочем, вы, кажется, знакомы… Это Урия.

– Здравствуйте, – Урия тяжело плюхнулся на землю возле самого костра и, окинув компанию тяжелым и не совсем осмысленным взглядом, сказал: – Я помню твоих товарищей – красавцы, седые красавцы, как пилоты Люфтганзы… пилоты Люфтганзы все красавцы, все, в годах, но красавцы… да, седые красавцы… Ты летал Люфтганзой, Аврам? Идут по коридору… седые красавцы… стюардессы за ними – цок-цок… да… красавцы – и добавил, отвесив неуклюжий поклон Ире Штельвельд: – И вы тоже, мадам… красавцы, – Ира засмеялась, а Урия уже с пафосом вопрошал, обращаясь к Рудаки: – Почему мы с тобой не красавцы, Аврам? Почему?!

– Судьба, точнее, не судьба, – ответил Рудаки и взял у Иванова бутылку, – выпьешь, Урия?

Появление Урии разрядило довольно мрачную обстановку этого вечера: как-то отодвинулись, отошли на второй план все ужасы и загадки, черная вода озера и черный лес вокруг уже не казались такими мрачными и полными неясных угроз. Даже Иванов немного повеселел.

– Ну что ж… – сказал он, поднимая свою кружку. – Как говорится, дай бог.

Урия попытался встать, но потом решил ограничиться, как ему казалось, изящным поклоном в сторону Иры Штельвельд.

– Выпьем за здоровье дамы! – провозгласил он, выпил одним глотком содержимое кружки и продолжил: – Ваш муж– красавец… пилоты Люфтганзы – все, все! – седые красавцы… откуда? Откуда столько красавцев? Курбатов – был красавец, умер. Я был на похоронах – лежит в гробу… красавец! Аракин – красавец, помнишь Аракина, Аврам?

– Неужто умер? – поинтересовался Рудаки.

– Жив… пьет, но жив, – ответил Урия. – Красавец! Диденко, помнишь Диденко, Аврам? Не красавец, но умер… давно. Эти, – он показал на Аборигенов, – не понимают, гордые… я им сигарету, а они морду воротят… гордые… – и протянул свою кружку Иванову. – Плесни еще. Хорош продукт – пошел как дети в школу.

Некоторое время все молчали. Иванов и Рудаки закурили, а Штельвельды жевали, задумчиво глядя на огонь. Урия, казалось, заснул, и поэтому Рудаки даже вздрогнул, когда он неожиданно громко спросил Штельвельда:

– Так это ты капитан?

– Нет. Какой я капитан?!

Обескураженный Штельвельд едва не подавился, а Ира засмеялась и сказала:

– Прямо, капитан.

– Молодые капитаны поведут наш караван… – запел Урия, потом посмотрел на Штельвельда и сказал: – Красавцы! Не молодые, но красавцы. Помнишь, Аврам, пилотов Люфтганзы? Седые красавцы… Все красавцы, все. Откуда?

– Капитаном у нас будет некий Нема, – серьезно сказал Рудаки, – как раз его мы и ждем, но что-то он долго в этот раз – ведь столько надо обсудить до утра.

– А, Нема… я знал одного Нему, – откликнулся Урия, – мясника на Ситном. Жулик.

– Красавец? – спросила Ира.

– Не красавец, – ответил Урия, – но зарезали товарищи, выручку не поделили.

– Знакомства у тебя, однако, Урия, – заметил Рудаки и спросил: – Так ты решил с нами?

– Я? Я с вами, с кем же еще… – рассеянно ответил тот, его явно занимало другое. – Курбатов, ты помнишь Курбатова, Аврам? Умер… красавец… умер… лежит в гробу… красавец. С базара едем, Аврам, с базара.

– Бесспорный факт, Урия, – сказал Рудаки и добавил: – Хорошо, что еще куда-то едем. Ты же вот тоже на Бетельгейзе собрался.

– Бетельгейзе-шметельгейзе: один, как говорится… черт. Эх! – Урия махнул рукой. – В энциклопедии теперь не посмотришь, что за планета, – у меня в компьютере такая энциклопедия была. Компьютер луддиты разбили, сволочи. Я им говорю: я ж за него больше куска зелеными отдал, кто мне компенсирует? Получил в морду от главного – вот тебе компенсация, говорит, и по роже… Планета-шманета – какая теперь разница? С базара едем, с базара…

– Бетельгейзе – звезда, а не планета, – сказал Штельвельд, который во всем любил точность.

– Планета-шманета – какая разница, – Урия опять махнул рукой. – Поехали, – и попросил Штельвельда: – Плесни-ка еще, продукт – высший сорт. Твой?

– Да нет, это Иванова произведение, – сказал Штельвельд. – Правда, у меня тоже есть, но другая технология.