– Не забудьте также, – вставил Гай, – о двух аристократах рангом чуть ниже, проявивших себя предателями и трусами.

– Юстейс де Вески и Роберт Фицуолтер, – кивнул Рольф. – Я их не забыл. Король тоже. Я в этом уверен.

– Оба заслужили прощение, и их земли возвращены им. Иоанн сошел с ума?

– Не больше, чем лисица. Они, конечно, бароны, но кто из низших сословий обратится к ним за покровительством? – Рольф нахмурился. Его пальцы сжали ножку кубка. – Ленгтон извлек на свет божий забытую хартию короля Генриха Первого. Он предлагает представить ее королю как основу для будущих действий.

– Хартия? – Лицо Гая выразило интерес. – Что за хартия, милорд?

Секунду Рольф сомневался. Эти сведения могли быть опасными, если бы Гай оказался предателем. Но, с другой стороны, не лучший ли это путь, чтобы раскрыть его истинные намерения, – поделиться с ним тайной, которая все равно скоро станет общеизвестной?

– Это очень интересная хартия, которая регулирует отношения между основными арендаторами и короной. Ленгтон считает, что эта хартия откроет путь для реформ и поможет избавиться от незаконных притеснений. Это затронет всю нацию.

– Хартия, дающая свободы всем? – медленно повторил Гай. – Это неслыханно.

– Король Генрих поклялся ее соблюдать, но в действительности он имел в виду не низшие классы, а только высшие. Сейчас пришло время вспомнить об этом. Почему бы и нет? Свободные крестьяне подвергаются тем же притеснениям, что и рыцари, и даже графы. Мы все ущемлены сейчас. Разве вы не станете приветствовать хартию, защищающую ваши права перед королем? Она лишит Иоанна власти воровать. – Довольная улыбка тронула губы Рольфа. – Ну и вид же будет у этого короля с урезанной властью…

– Король никогда не подпишет такой хартии. Он будет драться до конца.

Рольф уставился в пустой кубок.

– Я боюсь того же. Его последний налог переполнил чашу терпения даже самых лояльных феодалов.

В мае Иоанн выпустил предписание о сборе налога с имения каждого из основных арендаторов, со всех государственных земель, свободных епископатов, земель под королевской опекой и выморочных имуществ. Для тех, кто сражался за него, налог устанавливался отдельно, специальным указом короля. Северные аристократы, которые отказывались служить Иоанну, теперь точно так же отказывались платить ему, утверждая со ссылкой на различные прецеденты, что они свободны от податей. По условиям своего землевладения они не обязаны были воевать на чужой земле, а следовательно, как они утверждали, могли и деньги не давать на внешние войны. Но Иоанн так не считал. Все это не содействовало примирению короля с ними.

Луч солнечного света проник сквозь высокое окно и упал на лицо Рольфа, согрев его щеку. Он повернулся навстречу теплу. Скоро закончатся погожие дни ранней осени, и за ними пойдут свистать холодные ветры перемен. Он чувствовал это, как чувствуют смену времен года.

Сейчас он не мог нарушить свою клятву, потому что это грозило лишить его самого дорогого в жизни. Тарстон Сибрук по-прежнему удерживал Джастина, а король затягивал переговоры о возвращении мальчика. Если он расторгнет клятву, то может потерять Джастина навсегда. Имеет ли он право рисковать? Нет, это он знал наверняка. Не ради Иоанна или своей репутации он так дорожил этой клятвой, а только ради надежды вернуть себе сына.

И еще хуже было от сознания того, что в руках у короля могучее средство, чтобы держать его в узде. Пока Джастин оставался заложником, в заложниках был и лорд Драгонвик.

Эннис нашла Рольфа в зале. Он сидел на стуле у огня. Свет из высокого окна играл на острие его кинжала, которым он колдовал над длинным поленом. Тело лошади с развевающейся гривой и хвостом уже ясно обозначилось в дереве, но над ногами еще предстояло потрудиться. Она могла не спрашивать, для кого он вырезает фигурку.

Рольф не поднял глаз, когда она придвинула к огню еще один стул. Он сосредоточился на работе. Стружки падали на пол у его ног. Уже выросла целая кучка. Свет поблескивал в его густых светлых волосах. Эннис села и сложила руки на коленях.

– Вы собираетесь вырезать для него девиз Сибрука на фигурке? – тихо спросила она, и Рольф поднял глаза.

– Да, так он просил. Он хочет иметь герб своей матери, так же как и мой. Когда я снова встречусь с ним, у него будут оба.

Некоторое время Эннис молча смотрела, как он работает. Затем она пробормотала:

– Я думаю, у вас хватит благоразумия учесть волю короля. Будет только новое горе, если вы уступите своему желанию штурмовать замок Стонхем.

Рольф бросил на нее горький взгляд:

– Мне кажется, мое благоразумие сделало из меня слабоумного старика. – Он с силой вонзил кинжал в дерево, отчего на хвосте лошади появился глубокий надрез. Крепко сжав фигурку, он глубоко вздохнул, досада прорезала глубокие морщины на его лице. – Или скорее всего с годами я сделался трусом. Но хватит мне сидеть здесь перед уютным очагом и дожидаться соизволения короля, чтобы начать действовать. Я поступлю как должно мужчине и камень за камнем снесу Стонхем до основания. Я верну себе сына! – Складки вокруг его рта побелели, и он снова отрывисто вздохнул.

– Немного пользы от вас будет Джастину, когда вас подвесят на королевской виселице, – сказала Эннис. – Не поможет ему в жизни и то, что его наследное достояние отойдет в казну, к радости короля. Этого вы добиваетесь?

Резко отбросив деревянную лошадку, Рольф вскочил на ноги.

– Нет! Единственное, чего я хочу, это действовать, а не сидеть в этом зале как статуя и дожидаться, пока другие устроят мою жизнь. – Он резко отвернулся и запустил руку в волосы. Глядя на знаки Зодиака, изображенные на стропилах, он проворчал: – Наверное, мне лучше присоединиться к королю во Франции. Война с Филиппом облегчит муки ожидания.

Стоя прямо перед ним, Эннис смотрела ему в глаза не отрываясь. Она понимала его состояние. Больше того, она чувствовала ту же досаду и опустошенность. Но она чувствовала, да и он тоже, что действовать неосмотрительно – значит уничтожить все, что они пытаются сохранить.

Немного погодя она сказала:

– Может быть, мне стоит самой поехать к Сибруку и поговорить об освобождении Джастина? Если я передам ему часть моих наследных земель, которых он домогается, он, возможно…

Рольф схватил ее за плечи. Пальцы вонзились ей в кожу так глубоко, что она вскрикнула.

– Никогда не смейте даже думать об этом! – прорычал он сквозь стиснутые зубы. – Я не хочу потерять вас из-за этой гадюки, как потерял сына!

– Но ясно, что король ничего не сделает, – сказала она, освободившись от его болезненного захвата. – Наша единственная надежда – переговоры с Сибруком о цене. Только так мы сможем смягчить ваши страдания.

Смех Рольфа прозвучал как из пустой бочки.

– Тогда придется отдать всю Англию и Францию, да еще и Испанию, чтобы Сибрук доставил мне такое удовольствие.

Он посмотрел в сторону, и солнце осыпало его ресницы золотой пылью. Эннис нежно коснулась его щеки. Он поднял глаза на нее. В их зеленой глубине была только боль. Видеть это и не быть в состоянии помочь было для нее как кинжал в сердце.

– Любовь моя, – прошептала она, поглаживая его бородатую щеку, – будь моя власть, я бы всю Англию отдала Тарстону за вашего сына. Да и рай в придачу, только бы облегчить вашу муку.

Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь.

– Если вы хотите помочь мне, возлюбленная, никогда не пытайтесь рисковать собой. Я и так потерял слишком много и не переживу, если потеряю вас.

Из всего, что он говорил ей когда-либо, эта фраза больше всего походила на объяснение в любви. Он никогда не говорил, что любит ее, но она знала, что значит для него много больше, чем просто движимое имущество. Подтверждением тому были нежные слова, которые он шептал ей на ухо, и маленькие подарки, неожиданно появлявшиеся, как по волшебству, то на ее кресле, то среди шелковых покрывал на кровати. Серебряные гребни и щетки для волос, большой шаровидный кусок янтаря, в таинственной глубине которого древнее насекомое куда-то спешило уже целую вечность, шелковые ленты для волос и даже золотое ожерелье тонкой работы, украшенное сапфирами.