— А-а. Это ты, Сэмми. Пришла скрасить мою бессонницу?

— Я проверяю окна. Не знала, что вы еще здесь, дядя Джереми.

— Вот как?

Проектор продолжал потрескивать. На корешках книг маленький Джереми и его мама совершали верховую прогулку: Джереми — на пони светлого окраса, а его мать — на горячей гнедой кобыле. Лошади легким галопом двигались на камеру, и Джереми сидел, изо всех сил вцепившись в луку седла. Он подпрыгивал так, словно сидел на резиновом мячике. Его коротенькие ножки потеряли стремена. Лошади остановились, и мама, спрыгнув на землю, сняла сына с пони и со смехом завертелась с ним по кругу.

Бросив разглядывать Саманту, Джереми снова переключил внимание на фильм.

Потеря матери оставляет неизгладимый след, — проворчал он, вновь поднимая стакан. — Я говорил тебе когда-нибудь, Сэмми… Да. Говорили.

Множество раз со своего прибытия в Дербишир Саманта слышала историю, которую и так давно знала: о безвременной смерти его матери в магазине Лонгнора, о поспешной новой женитьбе отца и о том, как в нежном семилетнем возрасте его выслали в школу-интернат, хотя его единственной сестре разрешили остаться дома. «Опустошили меня, погубили, — частенько приговаривал он. — Украли у человека душу, такое не забывается».

Решив, что лучше всего оставить дядю в мечтательной созерцательности, Саманта направилась к выходу из комнаты. Но его следующие слова остановили ее.

— Правда славно, что ее убрали с дороги? — спросил он с предельной ясностью. — Теперь путь свободен, как» должно было быть. Вот что я думаю, Сэмми. А ты как считаешь?

— Что? Я не понимаю… О чем вы? — пробормотала она, разыгрывая непонимание в обстоятельствах, где никакого непонимания быть просто не могло, особенно учитывая, что на полу рядом с креслом дяди лежала местная газета «Пик дистрикт курьер», первую полосу которой венчал кричащий заголовок «Смерть у Девяти Сестер».

Глупо, конечно, притворяться перед дядей. Смерть Николь, похоже, станет отныне подтекстом всех разговоров, и Саманте гораздо лучше привыкнуть к упоминанию имени Николь Мейден, воспринимая ее как героиню исторического романа типа Ревекки из «Айвенго», чем притворяться, что этой женщины вовсе не существовало.

Джереми продолжал смотреть фильм, в уголках его губ играла улыбка, словно ему забавно было видеть себя в пятилетнем возрасте, видеть, как этот славный мальчик прыгает по садовой дорожке, волоча палочку по ее краю, окаймленному в те времена хорошо ухоженным цветочным бордюром.

— Сэмми, мой ангел, — вновь воззвал он, не отводя взгляда от экрана, и опять-таки его голос прозвучал на редкость трезво и ясно. — Неважно, как это произошло. Важен сам факт происшедшего. А важнее всего то, какие перед нами теперь открываются перспективы.

Саманта хранила молчание. Она словно приросла к этому месту, пойманная в ловушку и зачарованная тем, что могло погубить ее жизнь.

— Она ведь плохо обходилась с ним, Сэмми. Очевидно, так уж у них повелось. Она держала поводья, а он послушно скакал, куда она хотела. Если, конечно, сам не скакал на ней… — Джереми рассмеялся собственной шутке. — Может, наш мальчик в конце того дня и понял бы всю неправильность происходящего. Но я не уверен. Она слишком глубоко проникла в его душу. Некоторые женщины умеют это делать.

«А ты не такая», — логически следовало из его слов. Но Саманта не нуждалась в таком добавлении. Обольщение мужчин никогда не было ее сильной стороной. Она полагала, что полная демонстрация ее добродетелей поможет ей завоевать прочную любовь. Женским добродетелям присуще долголетие, с каким не сравнится никакое сексуальное обаяние. И когда вожделение и страсть погибнут под силой привычки, нечто более существенное должно будет занять их место. По крайней мере, так она привыкла считать с отроческих и юношеских лет, проведенных в удручающем одиночестве.

— Ничего лучшего и произойти не могло, — продолжал вещать Джереми. — Всегда помни одно, Сэмми: все идет так, как тому назначено быть.

От волнения у нее вспотели ладони, и она украдкой вытерла их о юбку, в которую принарядилась к ужину.

— Ты подходишь ему. А та… Она не подходила. Она тебе и в подметки не годилась. Что могла дать Джули женитьба на ней? Всего лишь пару тонких лодыжек, знакомых Бриттонам уже сотни лет. А тебе понятны наши мечты и чаяния. Тебе они кровно близки, Сэмми. Ты способна претворить их в жизнь. С тобой Джули сможет возродить Бротон-мэнор. А с ней… В общем, как я и говорил, все идет так, как тому назначено быть. И в сущности, все получилось как нельзя лучше. Так что же мы теперь будет де…

— Мне жаль, что она умерла, — перебила его Саманта, осознав, что должна наконец хоть что-то сказать, а традиционное выражение сожаления было единственным, что она смогла придумать на тот момент, чтобы направить его мысли в другую сторону. — Мне очень жаль Джулиана. Он опустошен, дядя Джереми.

— А разве только он? Кстати, именно с этого мы и начали разговор.

— Мы?!

— Не разыгрывай передо мной святую невинность. И ради бога, не будь дурой. Путь ясен, пора обдумать планы на будущее. Ты и так достаточно настрадалась, добиваясь его…

— Вы заблуждаетесь!

— …и все, что ты сделала, заложило прочный фундамент. Но с нынешнего момента пора начинать возводить на этом фундаменте здание. Только без всякой спешки, имей в виду. Не стоит бежать в его спальню, сбрасывая трусики. Всему свое время.

— Дядя Джереми… Я вообще не думала…

— Вот и хорошо. Не думай. Предоставь все мне. Просто живи, как раньше жила. — Он поднес стакан к губам и пристально глянул на нее. — Планы сразу рушатся, когда женщины начинают усложнять их. Если ты понимаешь, о чем я толкую. А я надеюсь, что понимаешь.

Саманта едва дышала, пронзенная его взглядом. Как получилось, что какой-то старый пьянчужка, запойный алкоголик умудрился с такой легкостью разбередить ей душу? Правда, сейчас он выглядит совершенно трезвым. Неровной походкой Саманта прошла по комнате и закрыла окна, как и намеревалась. Фильм за ее спиной подошел к концу, хвостик пленки с шелестом соскользнул с катушки, а проектор продолжал работать вхолостую. Тики-так, ти-ки-так, тики-так, тики-так. Джереми, казалось, ничего не замечал.

— Ты ведь хочешь его? — спросил он. — И не лги мне, потому что мне нужно знать все наверняка, раз я собираюсь помочь тебе окрутить мальчика. Ну, не все, разумеется, не пугайся. Мне важно лишь знать, что ты хочешь его.

— Он уже не мальчик. Он мужчина…

— Да неужели?

— …и твердо знает, чего хочет.

— Вот уж чушь собачья. Он знает только, что ему хочется куда-то вставить свой член. А нам нужно лишь позаботиться о том, чтобы он усвоил, что для такого удовольствия у него есть ты.

— Пожалуйста, дядя Джереми…

Слушать все это было так ужасно, немыслимо, унизительно! Она давно стала независимой женщиной, выбрала свой собственный образ жизни, и ей казалось не только безрассудным, но даже опасным ставить себя в зависимость от чужого, пусть даже благодетельного, вмешательства в ее судьбу.

— Сэмми, ангел мой, я же на твоей стороне.

Голос Джереми звучал очень убедительно, побуждая ее к откровенности в той самой манере, как убеждают испуганного щенка вылезти из-под шкафа. Саманта вдруг поняла, что уже отвернулась от окон. И заметила, что дядя следит за ней, прикрыв глаза и сложив ладони у подбородка в молитвенном жесте.

— Я полностью на твоей стороне, на все сто процентов. Только пойми меня, мой ангел. Мне надо знать наверняка, нужно ли тебе все это, чтобы я мог начать действовать к нашему обоюдному удовольствию.

Саманта попыталась спрятаться от его взгляда, но ей это плохо удалось.

— Всего лишь маленькое подтверждение, что тебе нужен этот парень, Сэмми. Поверь мне, тебе не надо говорить ничего больше. Подтверди, и больше мне ничего не нужно знать. Только что он тебе нужен. И точка.

— Я не могу.

— Нет, можешь. Всего и делов-то — сказать три коротких словечка. Они не причинят тебе вреда. Это просто слова. А слова не убивают. Но я догадываюсь, что ты это Уже знаешь.