И если уж на то пошло, оставалось совершенно неясным, какую роль на самом деле играл в жизни Николь Джулиан Бриттон. Если он серьезно любил ее и хотел жениться, то как мог отреагировать на ее отношения с другим мужчиной? Вполне вероятно, что Николь рассказала ему о новом кавалере, объясняя, почему отказывается принять его предложение. Если она так и сделала, то какие мысли охватили его и на что могли подвигнуть во вторник вечером?
Где-то хлопнула дверь. Зашуршал гравий, и из-за угла лома появилась чья фигура. Это был мужчина с велосипедом. Он направился в пятно падающего из окна света. Поставив велосипед на упор, он вытащил из кармана какой-то маленький инструмент и нагнулся к колесу.
Линли вспомнил, что вчера днем из окна гостиной, где они с Ханкеном ждали прихода Мейденов, он видел, как этот же человек уезжал на велосипеде из Холла. Несомненно, это был один из служащих отеля. Наблюдая за ним, Линли увидел, как этот человек присел на корточки возле колеса, и тяжелая прядь волос упала ему на глаза. Он просунул руку между спицами и вдруг завопил:
— Merde! Saloperie de becane! Je sais pas ce qui me retient de t'envoyer a la casse.[41]
Мужчина вскочил, прижав костяшки пальцев к губам. Потом вытер подолом футболки кровь с поцарапанной руки.
Услышав его речь, Линли сразу безошибочно почувствовал, что одна мелкая деталь в колесе расследования встала на нужное место. Он быстро пересмотрел свои предыдущие догадки, понимая, что Николь Мейден посылала лондонской соседке не совсем простую шутку. Она также дала ей путеводную нить к разгадке.
Он подошел к мужчине.
— Вы поранились?
Вздрогнув, мужчина повернулся к нему и откинул назад волосы.
— Bon dieu! Vous m'avez fait peur![42] Простите. Я не думал, что вас так испугает мое внезапное появление, — извинился Линли и, представившись, предъявил удостоверение.
Лишь легкое движение бровей показало, что француз обратил внимание на слова «Скотленд-Ярд». Перейдя на ломаный английский и перемежая свою речь французскими выражениями, он сказал, что его зовут Кристиан Луи Феррер, он здешний шеф-повар и только благодаря его искусству Мейден-холл получил вожделенную etoile Micheline.[43]
— У вас проблемы с велосипедом. Вам нужно быстро добраться куда-то?
— Нет. Mais merci quand meme.[44]
Как выяснилось из дальнейшего пояснения, сверхурочная работа на кухне лишила сто сегодня традиционных прогулок. Для поддержания формы ему необходимо ездить на велосипеде два раза в день. А этот velo de merde[45] — пренебрежительный жест в сторону велосипеда — хоть как-то обеспечивает ему активный отдых. Но он был бы благодарен за un deux-roues,[46] которое гарантировало бы более надежное передвижение по здешним дорогам и тропинкам.
— Можно кое о чем вас спросить, прежде чем вы уедете? — вежливо спросил Линли.
Феррер пожал плечами в типично французской манере, показав этим, что если полицейский желает поговорить с ним, то с его стороны было бы глупо отказываться. До сих пор его лицо скрывалось в тени, но теперь он повернулся к освещенному окну Мейден-холла.
Разглядев его как следует, Линли понял, что француз гораздо старше, чем казался издалека на своем велосипеде. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять, и эта долгая жизнь наложила солидный отпечаток на его лицо и местами посеребрила каштановую шевелюру.
Линли быстро обнаружил, что месье Феррер мог превосходно изъясняться по-английски, когда считал это выгодным для себя. Конечно, он знал Николь Мейден, сказал Феррер, назвав ее Ja jeune femme malheureuse.[47] За пять лет ему удалось сделать из Мейден-холла de temple de la gastronomie[48] — известно ли месье инспектору, как мало сельских ресторанов в Англии действительно заслуживают etoile Micheline? — поэтому, разумеется, он хорошо знал дочь своих работодателей. Она помогала в столовой во время каникул с тех самых пор, как он стал практиковать свое искусство для monsieur Andee,[49] и, естественно, он успел хорошо познакомиться с ней.
— Вот как? И насколько хорошо? — небрежно поинтересовался Линли.
На сей раз Феррер затруднился с пониманием английского языка, хотя его встревоженная любезная улыбка — возможно, слегка фальшивая — свидетельствовала о готовности помочь.
Линли вынужден был прибегнуть к тому, что он сам называл «французским для путешествий и выживания». При этом он мысленно послал благодарность своей грозной тетушке Августе, которая частенько заявляла во время родственных визитов: «Се soir, on parlera tous francais a table et apres diner. C'est la meilleure fagon de se preparer a passer des vacances d'ete en Dordogne»,[50] тем самым побуждая его расширить свои элементарные познания в языке, ограничивавшиеся способностью заказать кофе, пиво или номер с ванной. Он сказал по-французски:
— Ваше кулинарное мастерство не вызывает сомнений, месье Феррер. Но мне хотелось бы уточнить, насколько хорошо вы узнали девушку. Ее отец утверждает, что вся их семья любит кататься на велосипедах. Вы также увлекаетесь этим видом спорта. Вам приходилось ездить на прогулки вместе с ней?
Если Феррер и удивился, что какой-то варвар-англичанин говорит на его языке, пусть и не в совершенстве, то ему отлично удалось скрыть удивление. Без всякого снисхождения француз протараторил свой ответ и был явно удовлетворен, когда Линли пришлось попросить его повторить то же самое более медленно.
— Да, конечно, мы пару раз прокатились с ней вместе, — пояснил ему Феррер на своем родном языке.
Он ездил из Гриндлфорда до Мейден-холла по шоссе, а эта молодая девушка, узнав об этом, рассказала ему о лесной тропе, которая оказалась более крутой, но зато более короткой. Ей не хотелось, чтобы он заблудился, и поэтому она разок-другой проехала с ним коротким путем, чтобы убедиться, что он правильно запомнил все повороты.
— Вы снимаете жилье в Гриндлфорде?
Да. В Мейден-холле не хватает комнат для расселения служащих, работающих в отеле и ресторане. Как инспектор уже несомненно заметил, этот отель всего лишь бывший охотничий домик. Поэтому Кристиан Луи Феррер снял комнату у вдовствующей мадам Клуни и ее незамужней дочери, имевшей, если верить Ферреру, виды на него, которые — увы — он не мог удовлетворить.
— Я, конечно же, женат, — заявил он Линли. — Однако моя возлюбленная супруга проживает в Нервиль-ле-Форе, пока у нас нет возможности жить вместе.
Такая ситуация была обычным явлением. Европейские женатые пары зачастую жили раздельно: один из супругов присматривал дома за детьми, а другой уезжал за границу, получив выгодное предложение или хорошо оплачиваемую работу. Однако свойственная Линли доля цинизма, расцветшего за последние несколько лет бурным цветом под влиянием Барбары Хейверс, побуждала его с подозрением относиться к любому человеку, который награждал существительное «супруга» высокопарным прилагательным «возлюбленная».
— Вы прожили здесь целых пять лет? — спросил Линли. — Часто ли вы ездили домой в отпуск или на праздники?
Увы, признался Феррер, профессионал такого рода, как он, принесет наибольшую пользу как искренне обожаемой супруге, так и дражайшим чадам, проводя отпуска в усердном совершенствовании своего кулинарного мастерства. И хотя совершенствоваться можно и во Франции — причем с гораздо более успешными результатами, учитывая ту вольность, с какой употребляют в Англии слово cuisine,[51] — Кристиану Луи Ферреру пришлось познать мудрость бережливости. Если он будет мотаться по отпускам и праздникам между Англией и Францией, то ему не удастся скопить достаточно денег для обеспечения будущего детей и собственной старости.
