Как обычно это делают люди, полагающие, что они правы, он вновь проиграл в памяти их последний разговор. Он рассмотрел все возможные подтексты и нюансы, но при всем его старании правота неизменно оказывалась на его стороне. Факты говорили сами за себя. Жена вмешалась в его профессиональную жизнь и обязана перед ним извиниться. Она не должна оспаривать решения, принятые им на работе, ведь он же не навязывает ей своего мнения насчет того, как и когда ей следует помогать Сент-Джеймсу в лаборатории. В личном плане каждый из них обладал безусловным правом знать надежды, решения и желания друг друга. А в сфере профессиональных занятий им надлежало относиться друг к другу с доброжелательностью, уважением и поддержкой. То, что его жена не хотела придерживаться этого разумного способа сосуществования неоспоримым доказательством чего служило ее упорное нежелание позвонить ему, — стало для него источником разочарования. Он знал Хелен уже шестнадцать лет. Неужели за столь долгий период ему так и не удалось понять ее до конца?

Линли проверил часы и, выглянув в окно, оценил положение солнца на небе. Оставалось еще добрых несколько часов хорошего света, так что не было необходимости в спешке. А следовательно, он мог подготовиться более основательно и потому задержался, чтобы проверить, есть ли в карманах куртки компас, фонарик и подробная карта местности.

Исчерпав все возможные поводы для задержки, Линли сокрушенно вздохнул. Подойдя к телефону, он набрал свой домашний номер. Можно просто передать ей привет, если она ушла. Должны же супруги вспоминать друг о друге время от времени.

Он ожидал услышать голос Дейтона. Или автоответчик. Чего он не ожидал — потому что если она торчит дома, то какого черта не звонит ему? — так это услышать в трубке беззаботный голосок его жены.

Хелен два раза произнесла «алло». Фоном ее голосу служила музыка. Звучал один из его новых дисков Прокофьева. Значит, она взяла трубку в гостиной.

Линли хотел сказать: «Привет, милая. Мы скверно расстались, и я мечтал помириться с гобой». Но вместо этого он промолчал, пораженный тем, что она может сидеть там, в Лондоне, наслаждаясь его музыкой, хотя они поссорились. А они ведь поссорились, разве не так? Разве он не проводил большую часть своего рабочего дня, старательно избегая навязчивых мыслей об их разладе, о причинах, приведших к нему, и о том, что он сулит в будущем, если один из них вовремя не опомнится и не осознает, что…

Хелен сказала:

— Кем бы вы ни были, ваше молчание крайне неприлично, — и прервала связь.

Держа возле уха молчащую трубку, Линли испытал очень глупое ощущение. Очевидно, повторить сейчас звонок было бы еще глупее. «Ну и ладно», — подумал он, повесил трубку, вынул из пиджака ключи от полицейской машины и вышел из номера.

Он поехал на северо-восток по шоссе, проложенному между известняковыми склонами холмов, на которых был построен Тайдсуэлл. Рельеф этой местности образовывал естественную аэродинамическую трубу. Ветер несся сквозь нее со стремительностью горного потока, раскачивая ветви деревьев и усыпая листвой дорогу, словно обещая, что скоро пойдут осенние дожди.

На перекрестке стайка выкрашенных в медовый цвет домов обозначила деревню Лейн-Хед. Там Линли повернул на запад, к обширным пустошам, прорезанным асфальтовой лентой дороги, бегущей в обрамлении сложенных из камня стен, которые ограничивали наступление вереска, черничника и папоротника на цивилизованную часть пути.

Вокруг расстилались холмы и леса нетронутой дикой природы. Миновав последние деревенские постройки, Линли оказался в заповедном краю, где единственными признаками жизни — не считая буйной растительности — служили галки, сороки да иногда овцы, светлыми облачками мирно пасшиеся на плодородных зеленых лугах.

Доступ в эти пустоши обеспечивали сделанные в ограждениях ступенчатые перелазы, а указательные столбы отмечали повороты на общедоступные дорожки, столетиями используемые фермерами или пастухами для переходов из одного селения в другое. Не так давно к пейзажу добавились туристские и велосипедные тропы. Прорезая вересковые склоны, они убегали к поросшим лишайниками далеким скалам и лесистым холмам, в которых прятались руины римских крепостей, места проведения языческих обрядов и доисторических стоянок.

В нескольких милях к северо-востоку от крошечной деревеньки Спарроупит Линли увидел то место, где Николь Мейден оставила «сааб», собираясь отправиться дальше пешком. В неровные боковые края каменной ограды были врезаны чугунные ворота, толстый защитный слой краски на них местами сильно разъела ржавчина. Добравшись туда, Линли поступил так же, как Николь: открыл ворота, въехал на узкую мощеную дорогу и припарковал машину на небольшой стоянке за придорожной стеной.

Прежде чем выйти из машины, он сориентировался по карте, разложив ее на пассажирском сиденье и вооружившись очками.

Линли изучил маршрут, который ему предстояло пройти, чтобы добраться до Девяти Сестер, и постарался запомнить дорожные ориентиры, чтобы не сбиться с пути. Ханкен предлагал ему взять с собой одного из констеблей в качестве проводника, но Линли отказался. Он не стал бы возражать против компании знакомого с этими местами туриста, но предпочел обойтись без сотрудника полиции Бакстона, который мог бы обидеться — и доложить о своей обиде Ханкену, — решив, что Линли не доверяет работе местных полицейских и потому так тщательно обследует место преступления.

— Мне хочется исключить последнюю возможность того, что где-то там валяется этот треклятый пейджер, — сказал Линли Ханкену.

— Вряд ли мои ребята пропустили бы его, — ответил Ханкен, напомнив, что они прочесали всю округу в поисках оружия и наверняка заметили бы пейджер, хотя так и не обнаружили нож. — Впрочем, если это вас успокоит, то сделайте это и успокойтесь.

Сам Ханкен, не тратя времени, отправился к Апману, горя желанием вывести адвоката на чистую воду.

Хорошенько запомнив маршрут, Линли сложил карту и спрятал очки в футляр. Потом сунул в карманы куртки карту и очки и вылез из машины. Подняв воротник куртки и слегка ссутулившись под порывами встречного ветра, он двинулся на юго-восток. Участок мощеной дороги вывел его на нужное направление. Начало пути выглядело вполне сносно, но через сотню ярдов его сменила старая каменистая дорожка со следами гудрона. Идти стало труднее, то и дело приходилось преодолевать выбоины и оставленные водными потоками промоины, изрядно потрескавшиеся после засушливого лета.

Около часа Линли бродил в полном одиночестве. Каменистые дорожки пересекались другими, еще более глухими тропами. Он продирался через заросли вереска, утесника и папоротника, карабкался по известняковым скалам, проходил мимо остатков сложенных из камней пирамид.

Подходя к очередной развилке, он увидел одинокого путника, идущего ему навстречу с юго-востока. Зная, что в том направлении находятся Девять Сестер, Линли остановился, намереваясь выяснить, кому же пришло в голову навестить сегодня место преступления. Насколько он понял Ханкен, возле того каменного круга до сих пор стояла охрана. Если какая-то газета или журнал послали туда своего сотрудника, то этот бедняга явно не обрадовался, узнав, что понапрасну шагал в такую даль.

Но как оказалось, навстречу ему шла женщина, не имевшая никакого отношения к журналистике. При ближайшем рассмотрении Линли увидел, что это Саманта Мак-Каллин, по какой-то причине решившая предпринять послеполуденный поход к Девяти Сестрам.

Очевидно, они узнали друг друга одновременно, поскольку ее походка вдруг резко изменилась. До этого Саманта неторопливо шла по тропе, слегка ударяя березовой веткой по растущему вокруг вереску. Но, заметив Линли, она отбросила ветку в сторону, расправила плечи и решительно двинулась прямо к нему.

— Это общественное место, — с ходу заявила она. — Вы можете огородить ту поляну и выставить свою охрану, однако не можете запретить людям гулять в пустошах.

— Бротон-мэнор довольно далеко отсюда, мисс Мак-Каллин.