Линли вспомнил это имя, когда Триция Рив произнесла его в Ноттинг-Хилле. Сэр Адриан Битти был английским ответом южноафриканскому хирургу Кристиану Барнарду. Он провел первую трансплантацию сердца в Англии и успешно продолжал делать эти операции по всему миру в течение нескольких последних десятилетий, достигнув выдающихся успехов, которые обеспечили ему не только достойное место в медицинской истории, но и приличное состояние. Последнее было представлено в Болтонз: особняк Битти напоминал крепость с зарешеченными окнами на неприступных белых стенах и с парадными воротами, закрывающими доступ любому, кто не мог представить его обитателям приемлемого удостоверения личности, после того как из переговорного устройства раздавался краткий требовательный вопрос, произнесенный бестелесным голосом, тон которого подразумевал, что его устроит далеко не всякий ответ.
Предположив, что «Нью-Скотленд-Ярд» произведет более внушительное впечатление, чем простое «полиция», Линли воспользовался для ответа конкретным названием места их службы, завершив его официальным представлением себя и Нкаты. В ответ ворота со щелчком приоткрылись. К тому времени, когда Линли и Нката поднялись по шести широким ступеням к входной двери, она открылась, и их встретила дама в нелепой конусообразной шляпе.
Она представилась как Маргарет Битти, дочь сэра Адриана. В доме сейчас празднуют день рождения, быстро пояснила она, развязав эластичные завязки под подбородком и сняв с головы колпак. Ее дочь, внучка сэра Адриана, отмечает в дружеском кругу счастливое преодоление пятилетнего рубежа своей жизни. Поинтересовавшись, не случилось ли что-то с соседями, она выразила надежду, что никто не ограблен. Ее взгляд с такой тревогой метнулся в сторону улицы, словно в Болтонз ежедневно происходили взломы и незаконные проникновения и она боялась спровоцировать разбойников, слишком долго держа дверь открытой.
Линли пояснил, что им необходимо поговорить с сэром Адрианом, добавив, что их визит никоим образом не связан с грабителями, нашедшими уязвимые места в охранной системе их соседей.
Маргарет Битти задумчиво сказала: «Понятно» — и пригласила их пройти в дом. Проводив их вверх по лестнице, она предложила им немного подождать в кабинете ее отца, сказав, что сейчас позовет его.
— Надеюсь, ваше дело не оторвет его от гостей слишком надолго, — произнесла она с той милой улыбкой, какую обычно применяют хорошо воспитанные дамы, чтобы добиться желаемого. — Молли — его любимая внучка, и он обещал, что весь вечер будет в ее распоряжении. Он обещал также, что перед сном прочтет ей целую главу из «Питера Пэна». Именно такой подарок она попросила у него на свой день рождения. Замечательно, правда?
— Конечно.
Очевидно удовлетворенная ответом, Маргарет Битти с лучезарной улыбкой направила их в кабинет и удалилась на поиски отца.
Двери кабинета сэра Адриана выходили на обширную лестничную клетку второго этажа особняка. Сам кабинет, с изысканными бордовыми кожаными креслами на темно-зеленом с желтым отливом ковре, содержал многочисленные тома медицинской и светской литературы, служившие безмолвным свидетельством разносторонних и несопоставимых жизненных интересов сэра Адриана. Профессиональный аспект представляли также медали, лицензии, награды и коллекция разнообразных сувениров, включавшая в себя антикварные хирургические инструменты и пережившие века гравюры с изображением человеческого сердца. Личностный аспект проявлялся во множестве фотографий. Они располагались повсюду — на каминной полке и в самых разных местах книжных шкафов, словно танцоры, готовые спорхнуть с высоты на письменный стол. На них были запечатлены члены семьи доктора на каникулах, дома и в школе, в разные годы жизни. Линли заинтересовался одной из фотографий, а Нката склонился над древними хирургическими инструментами, разложенными в застекленной витрине на верху низкого книжного шкафа.
Судя по всему, доктор вырастил четырех детей. Привлекшая внимание Линли фотография представляла Битти в кругу его взрослых отпрысков, успевших обзавестись супругами и собственными детьми. Возле ног гордого патриарха и его супруги примостились одиннадцать внуков, словно крошечные блестящие росинки вокруг большой центральной капли, стремившейся слиться с ними. Снимок сделали по случаю празднования Рождества: все дети держали подарки, а самого Битти украшала снежная борода Деда Мороза. Все лица на этой фотографии сияли счастливыми улыбками, и Линли задумался, как изменились бы выражения их физиономий, если бы широкой публике — или даже семье — стало известно об увлечении сэра Адриана садомазохизмом.
— Детектив-инспектор Линли?
Линли обернулся, услышав вопрос, произнесенный благозвучным тенором. Такой голос скорее мог бы исходить от более молодого человека, но принадлежал он появившемуся на пороге кабинета пухлому хирургу в капитанской фуражке, сделанной из папье-маше, и с хрустальным бокалом шампанского в руке. Он сказал:
— Мы собирались поднять бокалы за малышку Молли. Сейчас она начнет открывать подарки. Не могло ли бы ваше дело немного подождать?
— Боюсь, что нет.
Линли поставил фотографию на место и представил хозяину дома Нкату, который уже вытащил из кармана блокнот и карандаш.
Битти взглянул на него с явным испугом. Он вошел в комнату и плотно закрыл дверь.
— Это профессиональный визит? Что могло случиться? Моя семья…
Он не решился договорить то, что подумал, взглянув на закрытую дверь кабинета. Плохие новости о ком-то из членов его семьи не могли стать причиной прихода полиции. Все родственники сегодня собрались под крышей этого дома.
— Вечером в прошедший вторник в Дербишире убили одну молодую женщину, Николь Мейден, — сообщил Линли хирургу.
Битти сдержанно промолчал, являя собой полное спокойствие и воплощенное ожидание. Он задумчиво смотрел на Линли. Его руки хирурга — старческие руки, ловкости и живости которых позавидовал бы и юноша, — не дрогнули и практически не выдали его чувств, лишь чуть сильнее сжали ножку бокала. Переведя взгляд на Нкату, он заметил кожаную записную книжку в большой ладони констебля и вновь взглянул на Линли.
Линли сказал:
— Сэр Адриан, вы ведь знали Николь Мейден? Хотя, возможно, вам знакомо лишь ее профессиональное прозвище: Никки Искушение.
Пройдя по лесной зелени ковра, Битти с намеренной аккуратностью поставил бокал с шампанским на письменный стол. Опустившись в удобное кресло с высокой спинкой, он кивнул головой на кожаные кресла и наконец сказал:
— Пожалуйста, присаживайтесь, инспектор. И вы также, констебль. — И когда они заняли предложенные места, продолжил: — Я не читал газет. Будьте добры, расскажите, что с ней случилось?
Он задал этот вопрос с интонацией, с какой человек, привыкший руководить, обращается обычно к подчиненным. И Линли своим ответом постарался показать, кто из них двоих будет определять ход разговора.
— Так значит, вы знали Николь Мейден, — спокойно произнес он.
Битти сцепил пальцы. На двух из них, как заметил Линли, ногти потемнели, пораженные каким-то бурно разросшимся грибком. Озадаченный удручающим видом ногтей медицинского работника, Линли удивился, почему Битти не занимается их лечением.
— Да. Я знал Николь Мейден, — ответил Битти.
— Расскажите нам о ваших отношениях.
Глаза, скрытые за очками в золотой оправе, настороженно блеснули.
— Вы меня подозреваете?
— Мы подозреваем всех, кто знал ее.
— Вы сказали, во вторник вечером?
— Да, так я и сказал.
— Во вторник вечером я был здесь.
— В этом доме?
— Нет, но в Лондоне. В своем клубе на Сент-Джеймс-сквер, членом которого я состою. Должен ли я представить подтверждение этого факта, инспектор? Я правильно употребил это слово — подтверждение?
Линли сказал:
— Расскажите нам о Николь. Когда вы видели ее в последний раз?
Битти взял бокал и сделал глоток шампанского, выигрывая время, успокаиваясь и заодно утоляя внезапно появившуюся жажду.
