Авторулевой можно списывать на лом. Запасные стабилизаторы у меня имелись, но рамы не было. 2800 миль до Барбадоса без авторулевого… Можно плыть и так, не я первая. Однако «самоуправляемость» «Мазурки» по ветру была более чем проблематичной, а я ожидала ветра с кормы и, может, на всем пути. Оставалось управление вручную. По сколько часов я смогу выдерживать? Судя по прежнему опыту в Ботническом заливе, буду тащиться через Атлантику два месяца. И удастся ли сделать ремонт на Барбадосе? В этом я совсем не была уверена после Канар — как-никак европейских островов. На пути лежали только острова Зеленого Мыса, но отношение к ним у меня было такое же, как к Барбадосу. Оставался Лас-Пальмас, т. е. возвращение. Возвращаться? Говорят, это приносит несчастье, а я обязательно хотела проплыть вокруг света. Этого заслужил мой муж, заслужили все те, кто самоотверженно работал и помогал. Нельзя подрывать доверие людей.

«Мазурка» дрейфовала в пассате под тропическим солнцем Атлантики, а я сводила счеты с совестью. Яхта у меня в полном порядке. Авария подруливающего устройства не уменьшила ее мореходных качеств. Плыть дальше, пусть даже с небольшой аварией? Против этого во мне восставал скорее инженер, чем яхтсмен. Судно должно быть безопасным, т. е. исправным на сто процентов. Нельзя откладывать на потом даже самое маленькое дело. Нужно использовать любой шанс. Такой шанс есть в Лас-Пальмасе. Я хорошо знаю город, там есть Юрек, имеются возможности для ремонта. Дело, очевидно, затянется, но и при ручном управлении оно тоже затянется, а возможности ремонта в порту прибытия мне неизвестны. Ближе всего Лас-Пальмас, хотя путь против ветра и течения не близок. Но в бейдевинд «Мазурка» хотя бы частично должна «самоуправляться».

Я оделась словно для полярного плавания, поставила кливер, села за руль и сменила курс. На Лас-Пальмас. Было 12 марта после полудня.

Перед сеансом связи с Гдыней-Радио легла в дрейф. Передала грустное сообщение и попросила соединить меня с мужем. Мне хотелось передать ему лично подробности аварии, попросить выслать нужные детали для подруливающего устройства и сообщить Юреку о моем возвращении. Еще хотелось услышать его голос — лучшее лекарство против моего отвратительного настроения.

Следующие два дня были наполнены монотонным трудом. Управление рулем, короткий перерыв на радионавигацию, зарядка аккумуляторных батарей, проверка яхты и снова управление рулем. Ночью дрейфовала несколько часов. С рассвета — та же программа на день.

Плавание было малоэффективным. Едва я отпускала руль, скорость «Мазурки» уменьшалась на один-два узла. Даже в бейдевинд она «самоуправлялась» неохотно. Я по-разному комбинировала паруса, но все равно плыла медленно. Очень мешало течение. Местоположение определяла только радиопеленгами, поскольку не хотела терять зря ценное время на астронавигацию. Тщательно следила за зарядкой батарей. Это — свет на мачте во время короткого сна, это — свет для компаса и, самое главное, это — связь с миром.

Хорошо, что не работала плита — времени на готовку тоже было бы жалко. А так у меня было оправдание питаться как попало и на скорую руку. Голодная смерть мне не грозила, а похудеть не мешало. Правда, противны были холодные напитки, особенно в очень холодные ночи, но привыкнуть можно ко всему.

Появился у меня и попутчик. Как-то на палубу сел голубь. Повертелся, заглянул под ветровой щиток над трапом и полез вовнутрь. Я не двигалась, боясь спугнуть птаху, но она оказалась не из пугливых. Потопталась на штурманском столе, отметила свое присутствие желтыми пятнами на карте, перебралась на койку. Я согнала ее в камбуз. Голубь походил по скользской столешнице, свалился в раковину и недовольный вернулся на штурманский стол. Коль скоро ему хочется заниматься навигацией, пусть сидит. Два дня он лазал по всей каюте и всюду оставлял следы. Мое присутствие ему ничуть не мешало, однако фамильярности он не допускал. Через два дня голубь вылез на палубу и стал прихорашиваться. Потом, не попрощавшись, улетел на север. Мне стало грустно. Бедняга, погибнет, наверно, в море.

Через час я увидала Тейде — самую высокую вершину Гран-Канарии. Голубь-то был не так уж глуп, видно, научился чему-то на штурманском столе. И координаты у прохвоста были поточнее моих. Довольная, что я почти уже на месте, легла в ночной дрейф вблизи маяка Морро де Колча.

Следующие два дня галсировала между Маспаломасом и Лас-Пальмасом в одном ритме: управление рулем, дрейф, снова управление. Гдыне-Радио сообщала, что вот-вот буду в Лас-Пальмасе — его уже видно. Действительно, днем я видела всю Гран-Канарию, ночью — все навигационные огни плюс десятки других. Северо-восточный пассат совместно с Канарским течением существенно уменьшали мои успехи в продвижении северным курсом. Я начала убеждаться, что попутный пассат лучше. В Лас-Пальмас я вошла 19 марта, в пятницу. Наплавалась досыта и вернулась в исходный пункт. Рейс вокруг света снова был полностью впереди.

Я крутилась по гавани в поисках подходящего места для стоянки. В памяти еще свежа была история с плотом, и мне хотелось остановиться поближе к берегу. А там кто-то настойчиво кричал и махал мне рукой. Это был Юрек, как всегда на посту, когда являлось польское судно. Я подошла к набережной.

— Можно мне пристать без досмотра?

— Швартуйся к борту французской яхты, документы оформим потом.

Я поняла, что Юрек не получил сообщения из Польши о моем возвращении. Тогда почему очутился здесь вместе с Ядвигой, Ивонкой и паном Рысем?

— Мы ехали с паном Рысем на машине и увидали плывущую с юга в сторону города яхту, которая до удивления напоминала «Мазурку». Только корма была странной — чего-то на ней не хватало. Мы заскочили домой за Ядвигой и биноклем. И успели вовремя. Ну, рассказывай, что случилось?

Два светловолосых верзилы дружелюбно подхватили протянутые мной швартовы. Я вышла на берег. Незнакомые блондины представились:

— Мы из Финляндии, из Оулу. Приглашаем всех на наше судно «Рэди» на кофе. Оставь все, как есть, мы приведем в порядок паруса и «Мазурку». Тебе сейчас нужно отдохнуть.

Я в самом деле ужасно устала и не протестовала. Спустя минуту мы сидели в большой кают-компании и пили горячий кофе. Я рассказывала, Юрек переводил на испанский, а хозяин на финский. Затем он познакомил нас со своей семьей.

Они уехали из Оулу несколько лет назад в поисках работы и лучшего климата. Осели, вернее, пришвартовались, в Лас-Пальмасе. Отец с сыном ремонтируют суда. Выполняют даже подводные работы. Младшие дочери ходят в школу, самые маленькие близнецы — дошколята. Мать хозяйничает в своем плавучем доме-мастерской.

— Мы с удовольствием тебе поможем, — объяснял отец. — Все сделаем у себя на судне, у нас хорошо оборудованная мастерская и много запчастей. Понимаем, что ты спешишь и постараемся работать быстро.

Предложение было заманчивым. Финны, вероятно, не практиковали испанскую «маньяну». Но во сколько обойдется ремонт — ведь они зарабатывают этим на жизнь?

— О цене не беспокойся. Большое судно может платить много, маленькое — нет. Мы охотно тебе поможем, ведь мы соседи: Финляндия находится совсем рядом с Польшей.

Здесь, на Канарах, я думала точно так же. Мы заключили договор. Правильно, что я вернулась в Лас-Пальмас.

Настали трудовые дни. Финны ремонтировали подруливающее устройство, проверяли зарядный агрегат и вспомогательный двигатель. Норовистый агрегат проявлял тенденцию к отравлению воздуха, и следовало найти причину. Я тоже была занята. Продумывала, как лучше разместить груз на яхте, чтобы свести до минимума необходимость перебрасывать каждый раз уйму парусных мешков и запасов. И еще вела переписку с фирмой-изготовителем подруливающего устройства. На сообщение об аварии пришел категорический ответ: «Наши устройства — высшего качества, они устанавливались на яхтах — далее перечислялись фамилии прославленных английских яхтсменов, — авария невозможна. Допущена ошибка при эксплуатации».