Как в сказке, лень была наказана. Я бросила якорь и яхта стала, но килем на грунт. До берега было добрых полмили, рядом стояли яхты не больше «Мазурки», но, вероятно, с меньшей осадкой. Я решила сперва убрать паруса, а потом попытаться сменить неудобное положение яхты, но меня поразила вдруг подозрительная тишина на палубе: перестал работать двигатель, и выключила его наверняка не я, а гномов на «Каурке» не было. Похоже, что меня ждут дополнительные хлопоты — что-то случилось с гребным винтом.

Вскоре ко мне подплыл тузик с симпатичной дивчиной. Она посочувствовала мне и обрадовала, что через пять часов наступит прилив, и яхта без труда снимется с мели — амплитуда прилива в Суве составляет в среднем два метра. Обещала при необходимости организовать помощь. А пока я была «заразной» и не имела права до карантинного осмотра ни с кем вступать в контакт.

Мне оставалось поднять желтый флаг и ждать. Карантинная моторка явилась под вечер. Офицер был любезен, замечаний ко мне не имел — очевидно, прекрасное впечатление произвели документы яхты, в числе которых карантинные составляли солидную часть. Искренне огорчился моим положением, даже предложил стянуть «Мазурку» с мели своим транспортом. Но мне не хотелось применять столь радикальное средство. Офицер отбыл, напомнив, что на следующий день я обязана явиться в таможню.

Настал момент полной воды, и вокруг «Каурки» зароилось множество тузиков. Началась игра в «снятие с мели», но «Каурка» стояла как вкопанная. Мы достали запасной якорь, прицепили 60-метровый канат, и два тузика с трудом вывезли этот груз на глубокую воду. Четверо мужчин дергали за трос с полчаса — «Каурка» ни с места. Новые коллеги решили, что ее что-то держит на дне. Ганс с немецкой яхты «Буммелант» нырнул под корпус. «Мазурку» держал… мой первый якорь, брошенный в полдень. Он висел под фальшкилем, так как якорный канат зацепился за гребной винт и запутался в нем. Мои помощники не захотели прекращать работу — оставлять яхту до утра, пришвартованную к собственному якорю, было опасно. Я уже успела убедиться за несколько часов пребывания здесь, что ветер в Суве резвится не на шутку. Ганс стал нырять, Джим вытравливал канат, я светила фонарем в воду. Наконец узел был распутан, якорь вырван. Довольные, мы дружно отошли на глубокое место, где я снова бросила якорь и распрощалась со своими спасителями. До глубокой ночи приводила в порядок яхту, запихивала на место запасной якорь и канат. Беспорядок был страшный, но я радовалась, что все трудности со стоянкой в Суве у меня позади.

Утром следующего дня я поехала на берег на плоту. В «Сува Ройял яхт-клубе» меня приняли любезно. Пребывание здесь становилось решительно приятным. Получила кипу писем от родных и знакомых. Потом отправилась оформлять дела. В полиции все решилось быстро и гладко. За несколько долларов купила себе право находиться на Фиджи до конца года, хотя полицейский уговаривал меня остаться дольше. Он искренне недоумевал, что я буду делать в Австралии, так как срок действия австралийской визы кончался в конце этого месяца. Я успокоила его, сказав, что пусть это беспокоит австралийскую полицию, и в самом добром расположении духа отправилась на поиск таможни. Посетила поочередно несколько таких учреждений, но ни одно мне не подходило. До вечера бродила по городу, не очень уж и большому, пока какая-то добрая душа не показала мне, куда идти, и я добралась, наконец, до нужной таможни. Там разразился страшный скандал. Начальник таможни, т. е. главный таможенник, а весь штат состоял из двух человек, начал кричать, что я совершила тягчайшее преступление, не представив на досмотр яхту. За это полагается наказание, вплоть до сиюминутного изгнания из порта и из страны. В первый момент я решила, что начальник шутит. Спокойно объяснила, что прибыла в уважаемое учреждение лично, а поскольку из него никто до сих пор не появился в клубе, значит, моя яхта не заинтересовала их. Потом скромно добавила, ссылаясь на свой опыт, что если у таможенников возникает особый интерес к судну, то они приезжают на него, как, впрочем, это сделала карантинная служба. Мне показалось, что я подлила масла в огонь. Главный таможенник явно вышел из себя: очевидно, ни одно учреждение не любит, когда его сравнивают с другим. Он снова стал громко кричать, что я была обязана после карантинного досмотра немедленно пристать к портовому причалу и пройти таможенный досмотр. Я очень не люблю, когда на меня кричат, даже такие очень важные начальники, и заявила, что никуда не могла пристать, так как до полуночи сидела на мели, а если они не заметили чужой яхты, несколько часов крутившейся по гавани и стоящей затем с желтым флагом, то им нужно усилить свою бдительность, иначе у них в один прекрасный день украдут всю набережную. И добавила, что яхта — не часы и принести ее в кармане невозможно, а к их полуразвалившемуся причалу приставать не собираюсь, потому что не знаю, кто мне будет платить за повреждения, которые можно там получить.

Упоминание о плате охладило пыл начальника. Тем не менее он заявил, что на яхту поехать не может, так как их учреждение не располагает моторкой. Я ответила, что мне, по правде, нет дела до обеспечения транспортом таможенных властей Фиджи, но на «Мазурку» я могу отвезти их своим плотом. Начальник долго размышлял, продолжая ворчать, но все же решил отправить со мной свой персонал, т. е. второго таможенника. Мы поехали в клуб на служебной машине. Персонал злился, от него я узнала, что начальник страдает морской болезнью, поэтому посылает на суда сотрудников, а яхтам приказывает пришвартовываться к причалу.

Я посадила таможенника в плот и погребла к яхте. Как раз полил очередной дождик. Тропический мундирчик моего пассажира быстро превратился в мокрую тряпку, в изящные лакированные туфли текла вода. На яхте таможенник начал хозяйничать. Сначала открыл аптечку и принялся копаться в лекарствах. Вытаскивал упаковку за упаковкой и строго спрашивал, что в них и для чего применяются. Я читала надписи и сообщала о их назначении по своему усмотрению. Покончив с аптечкой, он принялся за мои продовольственные запасы. С недоверием слушал мои объяснения о содержимом банок с зеленым горошком, компотом, джемом и молоком, и никак не мог понять, зачем у меня их такое огромное количество. Тогда я предложила открыть подозрительную банку, и если в ней окажется то, что я говорю, то он съест все до капельки, а я уж за этим послежу. Подозрительность таможенника уменьшилась, он пробормотал, что начальник приказал ему искать наркотики, так как заподозрил эту странную яхту в контрабанде. В ответ я предложила пригласить на дополнительное угощение и начальника. Но ревностный исполнитель заявил, что нашел все в порядке, выписал соответствующие документы и приказал доставить его на берег. Снова я была вынуждена несколько часов наводить порядок на яхте, но из Сувы меня, по крайней мере, не изгнали. Коллеги по клубу были очень удивлены: не могли припомнить случая, чтобы таможенник явился на яхту.

Стоянка на якорном месте в клубе была не такой спокойной, как мне показалось в первый день. На дне, покрытом коралловым илом, якорь держал плохо — достаточно было минутного шквала с берега, чтобы яхта последовала за ветром. А шквалы случались тут в любое время суток. Иногда, чаще всего в полдень, они налетали вместе с тучками, выскакивающими из-за вершин, после полудня и вечером приходили с моря с бурями. Весна была в разгаре, и сухая погода сменялась дождливой. Впрочем, знатоки шутили, что в Суве мокро весь год, только в сухой сезон дождь моросит, а в дождливый льет.

Из-за того, что «Мазурка» перемещалась на якоре, я боялась покидать клуб надолго, хотя знакомые с соседних яхт в мое отсутствие следили, чтобы она не заехала в кусты. «Каурка» приобрела более устойчивые манеры, а я большую свободу передвижения лишь после того, как вставила десять метров якорной цепи между якорем и канатом. Цепь одолжила у Джима с американской яхты «Ситрейн», подарив ему несколько польских почтовых марок.