В последние дни января — большая упаковка. В огромном зале верфи объединенные силы семьи, друзей и знакомых развернули работы по обеспечению сохранности запасов. Несколько человек усердно метили консервные банки, остальные запаивали в пластик все, что не было консервами. Под машину летели лекарства, сахар, мелкие предметы и инструменты, приправы и стиральные порошки. В творческом экстазе был запаян даже желтый мишка.

После упаковки — большая погрузка. К яхте непрерывно подъезжали тележки, двое подавали грузы на палубу, двое спускали их вниз, а я пыталась все это как-то разместить и еще оставить место для парусов и такелажа, которые должны были совершить путешествие до Лас-Пальмаса внутри яхты. Работали всю ночь до рассвета. Я поехала в Варшаву за документами и деньгами, муж — на таможню отправлять «Мазурку».

«Мазурка» начинала путешествие морским путем, капитан на автомашине. Из Гданьска в Щецин яхту доставило прямо к борту «Бродницы» гидрографическое судно ВМФ. Мы же с трудом втиснулись в микроавтобус верфи, в который погрузили и оставшиеся мелочи — несколько дополнительных мешков. Я беспечно решила, что сумею разместить их на «Мазурке», и мы тронулись в путь — пока по шоссе, но уже в западном направлении. Мне было очень грустно. Позади остался Гданьск, пожилые родители, Аня с Малгосей. Племянница — одни огромные черные глаза — еще не очень понимала, что ее тетка уходит в рейс вокруг света. А что такое свет? Такие вопросы легко задавать в два с половиной года…

Груз, называемый «Мазурка», закрепили на правом борту судна. Нас — капитана «Мазурки» и инженеров-гарантов верфи Бронека Тарнацкого и Норберта Моравского — разместили в разных каютах. Мы были согласны и на одну, как на яхте, но трудностей с местами не оказалось. Инженеры-гаранты должны были превратить палубный груз «Мазурка» в океанское судно. Я могла бы сделать это и сама, но не имело смысла затягивать мое пребывание в Лас-Пальмасе. Зима в Атлантике не станет ждать, когда я буду готова, жаль было терять зря ветер и время.

Прощание с Данусей, которая до последней минуты, словно родная мать, заботилась о делах рейса. С женской предусмотрительностью она привезла с собой не цветы, а зеркальце, о котором забыли в моем снаряжении. И прощание самое трудное — с мужем. Как обычно, в таких случаях нужно сказать много важного, а говоришь о пустяках. В голове масса невероятно важных дел, на которые не хватило времени и лет, проведенных вместе, и тем более не хватает при коротком прощании. Куда-то пропадают слова, позже их повторишь, но только себе или скажешь в письмах. А потом мучительно долго ждешь, когда представится возможность сказать недосказанное, и никогда нет уверенности, что на этот раз хватит времени, а иногда и мужества. Я не смогла бы быть женой моряка, хотя в этой роли оставался на этот раз мой муж. Не представляю себе жизни, состоящей из прощаний и ожиданий, жизни на расстоянии. Такое было со мной только раз, очень надолго, и снова повторить это в семейной биографии я не хотела бы.

Из Щецина мы потащились по направлению к Кильскому каналу. Морозную польскую зиму сменила голландская слякоть. Штормы в Северном море счастливо переждали в портах. На этот раз они не были мне безразличны: палубный груз «Мазурка» торчал на правом борту довольно высоко. За Ла-Маншем наступила весна, а в Лас-Пальмасе мы пришвартовались в летнюю погоду. Начальный этап пути был позади.

Утром меня вызвали к капитану «Бродницы»:

— Вас ждет директор, поспешите.

Заинтригованная, что за директор собирается любезно морочить мне голову, я влетела в салон. Спутник капитана представился:

— Ежи Щенснович. Вы помните Ядвигу Левандовскую? Это моя жена.

Так я познакомилась с Юреком[5] Щенсновичем — первой из многих заботливых нянек «Мазурки» на ее двухлетней трассе. Помнила ли я Ядвигу? Хотя женщинам не полагается считать годы, — нам всегда самое большое двадцать один, но с Ядвигой мы были знакомы примерно столько. На старшекурсниц Ядзю и Данку я, свежеиспеченная студентка, смотрела с обожанием: они уже два года мужественно справлялись с дифференциальными уравнениями, редуцированными напряжениями и теорией корабля. А он спрашивает, помню ли я!

Выгрузка «Мазурки» прошла гладко. Занималась этим испанская бригада, но весь экипаж «Бродницы» был на местах. На всякий случай: вдруг оказалось бы, что местные докеры — стажеры и выполняют такое задание впервые.

Мачту поставили на место силами экипажа, и инженеры-гаранты принялись за дело. «Бродница» вечером отчаливала, поэтому к вечеру «Мазурка» должна была стать у буя в «Реал Клуб Наутико». Испанский яхт-клуб по просьбе Юрека согласился принять к себе польскую яхту и одиночную яхтсменку. Это был широкий жест — место в подобном аристократическом клубе стоит целое состояние. Позже я оценила гостеприимство испанских яхтсменов, всюду вытаскивая кошелек. Меня приняли в Лас-Пальмасе как гостью, хотя «Мазурка» была неизвестной яхтой, а ее капитан надеялся прославиться только в будущем.

Поздно вечером «Мазурка» с поставленной мачтой и такелажем пришвартовалась в клубе, оторвавшись от последнего кусочка Польши. Оставалось сделать немного — превратить плавучий склад в действующую океанскую яхту. Это «немного» заняло у моих гарантов десять рабочих дней. Работали они по двенадцать часов, но зато при этом отлично загорели. Говорят, что загар лучше пристает при движении.

Я жила в доме Щенсновичей, на «Мазурке» жить было невозможно. Непонятно, как помещались под палубой Тарнацкий и Моравский — оба довольно рослые. На ночь они выбрасывали на палубу часть парусных мешков и инвентаря, а на оставшихся устраивали себе ложе. Но зато они ежедневно могли принимать в клубе горячий душ — редкая в Лас-Пальмасе роскошь. В частных домах водой без ограничения можно было пользоваться три дня в неделю. В остальные дни нужно было укладываться в норму, ограниченную баком, приписанным к каждой квартире, или же мыться минеральной водой.

В клубе можно было также пользоваться баром, рестораном, парикмахерской и купаться в прекрасном бассейне. Можно, если бы у нас было время. Мы начинали работу в семь утра. На цыпочках я выходила из комнаты, тщетно пытаясь не поднимать на ноги семейство Щенсновичей, и отправлялась в еще пустынный город на поиски срочно требуемых мелочей, заказанных мне накануне. Я еще не выработала умения, это придет позднее, за один день найти в незнакомом городе место, где можно подешевле купить батарейки, трос, зубную щетку, груши или апельсины, перочинный нож и десятки других мелочей, или быстро разыскать и привести на яхту нужных специалистов и уговорить их взяться за работу немедленно, а не в туманном будущем. На собственной шкуре познавала я значение слова «маньяна», так же, как в дальнейшем поняла, что означает выражение «саут пасифик тайм».[6] Никакой разницы, независимо от океана и географической широты, — только языки разные.

Ядвига охотно выполняла роль переводчицы и экскурсовода. После обеда ее сменяла двенадцатилетняя Ивонка. Вечером я возвращалась к ним домой. Жизнь в Лас-Пальмасе била ключом. На улицах и возле домов до позднего вечера играли дети. Очевидно, здесь такой стиль: поздно вставать и долго не спать вечером, независимо от возраста. Я предпочитала вечерний Лас-Пальмас. Пустынные улицы по утрам, дома с вечно опущенными жалюзи действовали на меня угнетающе.

Юрек настоял в воскресенье сделать перерыв и отправиться на экскурсию. На Канарах до сих пор мы познакомились только с территорией клуба и дорогой к дому Щенсновичей. На большее не хватало времени. Отдых был нам необходим, к тому же вокруг были прекрасные виды. Однако свободное от работы время расхолаживало меня. Вместо того чтобы любоваться красотами Гран-Канарии, я стала огорчаться по поводу будущего рейса. Справлюсь ли я? Исчезла уверенность в себе, словно я никогда и не плавала на яхте. Столько яхтсменов пытались проплыть в одиночку вокруг света, но получилось не у всех, а для некоторых это плавание оказалось последним. Почему оно не удалось ни одной женщине? Ведь попытки были или хотя бы намерения? Здесь есть какая-то тайна. И именно я должна найти к ней ключ? Предшественницы были не хуже меня, возможно, даже лучше. И сделать это можно — немало мужчин уже сделали. А может мое нахальство выше моих возможностей: разве я плавала в одиночку, разве у меня есть океанский опыт? Тут я посмотрела на Ядвигу, вспомнила Асю и других своих подруг по институту. Мы пробивались к нашей профессии судового инженера по пути, тоже не устланному розами. И уже позже, когда мы начали работать по специальности, на нас все еще смотрели косо, хотя свои дипломы мы заработали честно. Каждую из нас подозрительно «обнюхивали»: а действительно ли есть в наших головах знания, о которых свидетельствовали корочки диплома Гданьской политехники. Именно в головах. Я решила, что в оснащении «Мазурки» этот инструмент имеется. Нужно только умело им воспользоваться. Я должна разработать технологию мероприятия под названием «женский одиночный кругосветный рейс».