Но первый день пребывания в Дурбане был прекрасен. Я пришвартовалась к одолженному бую между многочисленными яхтами, с удовольствием обнаружила, что в порту уже стояли «Спектрум», «Рамблер» и «Челленджер» — мои старые знакомые.

Пограничный и таможенный досмотры прошли без проблем. Я получила на подпись очередную кипу бланков и подробную инструкцию о дальнейших действиях. Оказалось, что управление порта желало видеть капитана каждой иностранной яхты лично с целью проведения соответствующего инструктажа относительно условий плавания. Полиция, со своей стороны, желала дать приют имеющемуся на яхтах оружию. Правда, это относилось к моей двустволке, но все равно мне надлежало явиться туда лично. Я начала с управления порта, посчитав, что полиция может подождать.

Управление порта в Дурбане располагается во внушительном здании. С папкой, набитой бумагами, я довольно долго добиралась до него пешком. По ошибке попала сначала в таможенное управление, которое, впрочем, явно обрадовалось: толстый таможенник сам отвел меня в нужную комнату.

В управлении порта ко мне отнеслись совершенно неформально. Капитан порта расспросил меня о пройденном пути, о яхте, а затем попросил описать трассу, которой я собиралась плыть дальше. Похвалил за намерение обойти Африку на расстоянии, по крайней мере, 100 миль и попасть прямо в Кейптаун. После этого ознакомил меня со статистическими данными, касающимися выбранной мной трассы, в частности с количеством зарегистрированных суперволн высотой в несколько этажей, скоростью течений на отдельных участках, количеством поврежденных и погибших яхт и судов. Он не запугивал меня и не пытался внушить мне, что я совершаю что-то необыкновенное. Просто речь шла о разработке такого варианта трассы, который гарантировал бы безопасное и эффективное плавание яхте определенной величины и с данным экипажем. Морские консультации давались всем экипажам. Пренебрежение добрыми советами уже кончилось для нескольких яхт большими неприятностями. Особой заботой окружали в Дурбане одиночных яхтсменов, и это было очевидно из разговора с капитаном порта. Вероятно, поэтому сразу после моего выхода из Дурбана все береговые станции стали передавать навигационное предупреждение о польской яхте с одиночной яхтсменкой на борту с просьбой обращать внимание на это судно. Вслед за штормовым предупреждением и другими предполагаемыми катаклизмами трижды в сутки мною пугали всех в эфире на 1000-мильной трассе. Поскольку сообщались точные размеры яхты и номер на парусе, многие суда явно уступали мне дорогу, были и такие, которые подходили и спрашивали, все ли у меня в порядке.

Вторым срочным делом была передача в распоряжение полиции оружия. Взяв двустволку под мышку, я переправилась речным трамваем на берег. Оружие следовало сдать на железнодорожном посту, так как административно порт подчинялся железной дороге. Бродить по путям, разыскивая этот пост, было опасно, и я направилась в центр метрополии в надежде, что тут полицейский найдется сам. Обнаружила его за первым же углом. Его любезность была прямо пропорциональна величине предмета, который я тащила. Он заботливо объяснил, что я могу не затруднять себя и не искать железнодорожный пост, так как главная городская комендатура расположена рядом. Даже проводил меня туда, чтобы я не заблудилась.

Однако здесь я не произвела такого большого впечатления. Вероятно, там было и другое оружие. Дежурный офицер передал меня в распоряжение молодой панны. Вместе со мной и двустволкой панна заперлась в кабинете и принялась за дело. Была, очевидно, на стажировке, так как дело двигалось медленно. Сперва долго размышляла, как записать принесенный мною предмет. Просмотрела каталог смертоносного оружия, потом отправилась к начальнику, оставив меня в кабинете с кипой совершенно секретных документов на столе. Начальник распорядился считать мазуркино оружие винтовкой. Одну проблему мы решили. После этого панна попросила разрешение на оружие. Оно осталось на яхте, возвращаться мне не хотелось, и я заявила, что в Польше разрешение не требуется. Панна с удивлением покачала головкой и неуверенно попросила паспорт, ожидая, очевидно, очередного заявления от меня. Но паспорт был со мной, панна раскрыла его, посмотрела и опять удивилась:

— Оказывается, ты белая. Ты такая загорелая, что я думала… Прошу прощения.

Я утешила ее, сказав, что не сержусь, тем более, что белая я до противности, причем с рождения. В атмосфере взаимопонимания она записала меня и двустволку и выдала кусочек бумаги, но с печатью. Заверила, что забрать смертоносное оружие я могу в любой момент.

В конце пребывания в Дурбане, за день до выхода, я явилась в комендатуру забрать свое оружие. Был канун Нового года, что явно чувствовалось по неделовой обстановке. Меня шутливо встретил веселенький дежурный, однако бумажка с правильной печатью и записью в толстой книге сделали его серьезным.

— Оружие, действительно, у нас, но выдать его мы не можем. Приходи после Нового года к тому, кто принимал.

— Я уже прошла досмотр и завтра выхожу в плавание. Ваша сотрудница заверила меня, что забрать оружие можно в любой момент.

— Это была молодая блондинка?

— Да, молодая блондинка.

Дежурный переговорил о чем-то с коллегой.

— На складе двустволки нет. Панна, — он назвал фамилию блондинки, — заперла ее в своем кабинете, хотя делать этого не положено. Но у нас нет ключей и попасть мы туда сейчас не можем. Нужно прийти через два дня, когда она выйдет после праздников на работу.

Дело выглядело безнадежным, однако я сделала последнюю попытку:

— Через два дня я не приду: я прошла досмотр и должна уйти в плавание. Впрочем, двустволку я отдала южноафриканской полиции и хочу получить ее обратно от южноафриканской полиции, а не от молодой блондинки.

После долгих дебатов решили, что полиция по моему распоряжению перешлет двустволку самолетом в Кейптаун в адрес агента. Победила честь мундира, но я не хотела бы оказаться на месте той панны.

Уладив входные формальности, на что ушло два дня, я получила возможность проявить интерес к пребыванию в клубе. И снова поделиться впечатлениями с прессой, которая уловила меня в шесть утра — такой это трудолюбивый народ. Два пана и пани тщательно записали все, что услышали от меня, сделали несколько снимков. В вечерней газете появилось сообщение о моем плавании с сенсационным комментарием: «Полька не будет первой — ее опередила пожилая яхтсменка из Австралии, Анна Гаш, которая закончила одиночный рейс вокруг света в австралийском порту Баллина».

Огорчение по поводу Анны Гаш длилось на «Мазурке» всего двенадцать часов. Уже на следующий день я получила разъяснение (потом оказалось, что об этом знали все яхтсмены в клубе). На «Мазурку» пришел Джефф, он жил в Дурбане, и рассказал мне, как он выразился, всю правду. Австралийская яхтсменка на этапе Дурбан — Кейптаун плыла вместе с ним — не хотела выходить без экипажа. Они, действительно, попали в очень трудные погодные условия, и плавание оказалось тяжелым.

«Пойнт яхт-клуб» сдержал слово: через два дня я смогла перейти к гостевому причалу, пришвартовавшись к плоту из трех яхт. Меня устроили вне очереди, так как учли, что одиночный экипаж «Мазурки» больше нуждается в удобствах. «Спектрум» и «Челленджер» еще ожидали места. Теперь я могла приступить к уборке яхты и пополнению запасов. Рядом стояли две австралийские яхты, французская, немецкая, канадская, английская и новозеландская. Все международное общество состояло из искушенных яхтсменов. «Желторотые» имели за плечами «только» переход через Индийский океан из Австралии, остальные обошли три четверти света.

Как обычно, по яхтам лазали дети. Однажды на палубе появилась шестилетняя веснушчатая дама и тщательно осмотрела все уголки. Поскольку она передвигалась с кошачьей ловкостью и проявляла профессиональный интерес, у меня не было сомнений, что передо мной яхтенный ребенок.

— Ты кто?

— Я с той голубой яхты с австралийским флагом, — показала она на себя. — Знаю твою яхту с Портленда. Ты была тогда больна, поэтому я пришла посмотреть на тебя здесь. А теперь иди к папе с мамой.