– Здравствуйте, господин Розовски, спасибо, что приехали... – Виктория Смирнова, уже не в экзотическом наряде, а в длинном черном платье, неподвижно стояла в углу, за бочкообразным стволом декоративной пальмы. Солнце поднялось не очень высоко, и тень от растения почти полностью скрыла хозяйку виллы.

– Да-да, – пробормотал Натаниэль. – Извините, что... Я вас не сразу увидел, это дерево...

Виктория вышла ему навстречу и остановилась, зябко потирая руки.

– Я все время мерзну. Нервы.

Сейчас ее лицо выглядело очень постаревшим. Покрасневшие немного опухшие глаза, сеть морщинок, окружавшая ненакрашеные губы. Черный платок, скрывавший волосы, подчеркивало бледность. Натаниэль подумал, что не знает даже цвета ее волос – позавчера Виктория была в египетском парике.

– Похороны были вчера утром, – она сказала это лишенным всяких интонаций голосом. – Все так быстро, я даже не успела привыкнуть к тому, что его нет...

Натаниэль подумал, что к такому многие не привыкают и за двадцать лет. Вслух сказал:

– Да, еврейские законы предписывают как можно скорее предавать тело умершего земле. Примите мои соболезнования, Виктория.

Она кивнула, отошла к небольшому дивану, стоявшему в углу. Жестом пригласила сесть Натаниэля. Розовски пододвинул кресло, сел напротив. Хозяйка молчала, глядя в пол. Сыщик неловко кашлянул.

– Вы, наверное, не будете сидеть шив'у? – зачем-то спросил он.

– Что? Что не буду? – переспросила она.

– У евреев принято после похорон сидеть шив'у, – объяснил Натаниэль. – Семидневный траур. На полу, без стульев. Поститься, принимать соболезнования.

– А, – она махнула рукой, – какие мы евреи, Натаниэль? Мы нормальные советские люди. Не знаем ни обычаев, ни правил. Так вот... И потом: какая разница? Ему уже все равно. А соболезнования я и так принимаю.

– Вы правы. Наверное, сегодня было много посетителей? – спросил Розовски. – Одного я, по-моему, только что встретил.

– Что?... Ах, да... Нет, это не посетитель. То есть, посетитель, но... Это юрисконсульт Арика. Цви Нешер, адвокат.

– Да? – Натаниэль вспомнил очки в тонкой оправе, светло-серый галстук с изящной булавкой. Действительно, настоящий преуспевающий адвокат. Хоть сегодня на плакат: «Будь юристом!» – Тогда понятно.

– Он пришел... Ну, во-первых, конечно, выразить соболезнование. А во-вторых – предложил свои услуги. На случай каких-либо осложнений с полицией.

– Вот как? – Розовски удивленно поднял брови. – А что, уже появились осложнения?

– Нет, но вы же сами понимаете, – Виктория неловко пожала плечами, – мы только называемся репатриантами. На самом-то деле мы живем в чужой стране. Не знаем законов, не знаем правил. Все может быть, так что хорошо иметь под рукой знающего человека.

– Иметь под рукой знающего человека всегда полезно, – согласился Натаниэль, – но вы зря волнуетесь. Так мне кажется.

– Он утром звонил в полицию, – сообщила Смирнова. – Я имею в виду Нешера. Ему дали очень странный ответ. Вот он и забеспокоился. Сразу позвонил мне. Еще до приезда. А я сразу же позвонила вам.

– И что же ему сказали в полиции? – спросил Розовски.

– Ну... Вроде бы, это... эта... В общем, то, что случилось вчера, весьма похоже на самоубийство.

– Вот как... – Натаниэль покачал головой. – Что же, это первое, что приходит в голову. И что вы сами по этому поводу думаете?

– У него никогда не было никаких суицидальных наклонностей! – с нажимом сказала Виктория. – Никогда, слышите? И никогда никаких поводов для... для такого безумного шага! Мой муж был нормальным человеком, энергичным и жизнерадостным. И никаких изменений настроения в последнее время я не замечала!

– Ну, он ведь мог просто скрывать от вас, – заметил Розовски. – Может быть, не хотел заранее огорчать. Может быть... – он сам понимал, как это звучит. На самом деле потенциальный самоубийца скрывает свое намерение отнюдь не из сердобольного отношения к близким. Какая уж тут, к черту, сердобольность! Плевать хотел самоубийца на окружающих, ему себя жалко, а не других. – Словом, – сказал он, – тут нельзя утверждать наверняка. Другое дело, если вы вспомните о каких-то планах, которыми он делился с вами, может быть, о планировавшихся им встречах. Знаете, – он сделал неопределенный жест рукой, – ну, если человек решил добровольно уйти из жизни, скажем, в воскресенье, то вряд ли можно будет в его карманном календаре обнаружить запись о встрече, которую он планирует на понедельник. Понимаете?

– Понимаю, – Виктория задумалась. – Н-нет, – сказала она с некоторой неуверенностью в голосе. – Честно говоря, я не могу припомнить... – она замолчала, растерянно посмотрела на сыщика. – Странно. Обычно я всегда знала о его планах. А ведь верно – ничего он не планировал. Ни поездок, ни встреч. Я имею в виду – последнее время. Я вот сейчас вспомнила: за этот злосчастный вечер он словно бы и не заглядывал. Будто какую-то веху поставил. А за ней – неизвестность...

– Кстати о вечере, – Натаниэль полез в карман за сигаретами, но сообразил, что не испросил разрешения закурить. Смирнова махнула рукой, пододвинула ближе к нему пепельницу. Пепельница стояла на крохотном журнальном столике с выгнутыми ножками, который Натаниэль принял поначалу за подставку для декоративных цветов. Потом увидел на стеклянной полочке журнал в яркой цветной обложке.

Вместо того, чтобы закурить, он рассеянно взял в руки журнал, полистал его. Журнал оказался туристическим, выходящем на английском языке, – и старым, за сентябрь прошлого года. Приглашал провести праздники Рош-а-Шана в Европе. На выбор – в Париже, Женеве, Вене.

– Ну и как? – зачем-то спросил Натаниэль. – Были в прошлом году в Европе?

– Я – нет, – ответила Смирнова. – Аркадий ездил. В Швейцарию.

– На праздники?

– Нет, деловая поездка. По-моему, на три дня.

«Полгода назад». Натаниэль еще не знал, зачем ему эта информация, спросил машинально, чтобы о чем-то спросить. Он отложил журнал и только сейчас заметил лежавший на полу маленький белый прямоугольник. Визитная карточка, видимо, использовалась в качестве закладки и только что выпала. «Цви Нешер, адвокат. Юридические, нотариальные услуги, консультации». Дальше шли два телефонных номера – домашний и служебный, номер факса, адрес.

– Очень кстати. Я могу взять эту карточку себе? – спросил Натаниэль. – На всякий случай.

– Конечно...

Сбоку хлопнула дверь. Из бокового помещения – Натаниэль догадался, что там располагается кухня, – выплыла странная процессия: три пожилые женщины одного роста и одинаково одетые в черные платья и платки. Женщины двигались гуськом, друг за другом. Дойдя до середины гостинной, они остановились и одновременно, словно по команде, повернулись в сторону детектива. Розовски быстро поднялся с диванчика.

– Моя тетя, – представила Виктория первую. – И ее подруги. Пришли мне помочь.

Натаниэль неловко поклонился. Он чувствовал неудобство под пристальными и, как ему казалось, не очень одобрительными взглядами трех пар одинаково прозрачных старческих глаз.

Женщины синхронно кивнули в ответ на его поклон. После чего головы в платках повернулись уже к хозяйке.

– Натаниэль Розовски, частный детектив, – сказала она. – Я попросила его помочь кое с чем разобраться. Тетя Роза, пожалуйста, оставьте нас еще ненадолго. Мы скоро закончим.

Храня прежнее молчание три парки, как про себя назвал их Розовски, выплыли из гостиной в сад.

Натаниэль покачал головой.

– Я как раз хотел задать вам вопрос, – сказал он, – не страшно ли оставаться одной в доме? Но вижу...

– Страшно, – ответила вдруг Виктория. – Тетя Роза, конечно, предложила побыть эти дни со мной, но я отказалась. Так что, все равно – одна. И в большом пустом доме.

– Зачем же вы отказались? – удивленно спросил Натаниэль.

Виктория пожала плечами.

– Не знаю. Во-первых, я не могу отвечать на вопросы, не могу разговаривать на отвлеченные темы. А тут приходится. Тетя любит поговорить, и, – она улыбнулась уголками рта, – рассматривает односложные ответы как неуважение. Обижается. А во-вторых... Ну, неважно, – перебила она сама себя. – Перед их появлением вы хотели о чем-то меня спросить, но не успели. Верно? Насчет вечера.