– Не волнуйся, – Маркин обиделся. – У меня не перепутаются. Я освоил стенографию на сто процентов. Лучше диктуй дальше. Как, говоришь, фамилия друга?

– Никак, – ответил Натаниэль. – Фамилии вдова не помнит. Странно, правда? Так что попытайся выяснить сам. Информация у меня должна быть через... – он немного подумал. – Через два дня.

Маркин облегченно вздохнул и удивился щедрости шефа. Обычно ему выделялось два часа. Правда, Розовски немедленно забывал о своих требованиях.

– Я могу взять машину? – осторожно поинтересовался Маркин.

– Можешь, – рассеянно ответил Натаниэль (он уже зарылся в какие-то свои бумаги). – Если найдешь. Честно говоря, я и сам не помню, где ее поставил.

Маркин кротко возвел очи горе и вышел из кабинета. Оставшись один, Розовски разложил перед собой несколько листочков с записями, визитные карточки. После короткого раздумья, он выбрал карточку адвоката Нешера и набрал номер, значившийся служебным.

Трубку очень долго никто не брал. Потом ответила женщина.

– Прошу прощения, – вежливо начал Натаниэль, – я хотел бы поговорить с господином Нешером. Мне была назначена встреча, но я хотел бы ее перенести.

Последовала пауза, после которой женщина раздраженно сообщила:

– Не знаю, кто и где назначил вам встречу, но никакого адвоката Нешера здесь нет.

Натаниэль немного растерялся.

– Но мне дали именно этот телефон...

Собеседница тяжело вздохнула.

– Да, кажется, он снимал этот офис, но давным-давно переехал.

– Давным-давно, – озадаченно повторил Розовски. – Вот оно что... Наверное, я что-то перепутал. А нынешний его номер вы не можете назвать?

– Не могу, – и она повесила трубку.

Натаниэль огорченно посмотрел на телефонный аппарат. Мелочь, конечно, но плохо, что расследование начинается с неприятной мелочи.

Он позвонил Смирновой. После короткого размышления, та вспомнила нынешний номер Цви Нешера. Натаниэль поблагодарил. Виктория положила трубку первой. Розовски успел расслышать чьи-то голоса – видимо, очередные посетители пришли выразить соболезнование вдове.

На следующий звонок отозвался настоящий офис Цви Нешера. Но адвоката на месте не оказалось.

– Он задерживается в суде, – ответила женщина, по-видимому, секретарь. – Думаю, сегодня вы его уже вряд ли застанете. Что-нибудь передать?

– Нет, ничего передавать не надо. Во сколько он должен прийти завтра?

– Как обычно – к восьми. Но если вы не договорились о встрече заранее, боюсь, он не сможет вас принять.

– Значит, завтра и договорюсь, – ответил Розовски. – Спасибо за объяснение.

В кабинет заглянула Офра.

– Хочу тебе напомнить, – сказала она, – трижды звонил инспектор Алон. По-моему, в третий раз он был уже не просто зол. Не советую тебе попадаться под горячую руку. Позвони ему.

– Ну да, – буркнул Натаниэль. – Позвони. Скажешь тоже... И это, по-твоему, называется «не попадаться под горячую руку»? Нет, Офра, лучше я позвоню ему завтра. Или послезавтра.

– Или через неделю, – подхватила Офра.

– Видишь, ты и сама знаешь, – он поднялся из-за стола. – А если он позвонит, передай: я срочно выехал... ну, скажем, в Эйлат. Обеспечивать безопасность встречи финансовых тузов, приехавших из России на отдых. Вернусь, как ты правильно заметила, через неделю.

– А на самом деле? – уточнила Офра.

– А на самом деле я просто ушел. И буду здесь завтра в восемь. Если не произойдет чего-нибудь неожиданного. Договорились?

Натаниэль поднял руку в прощальном приветствии и покинул офис.

Натаниэль и сам толком не знал, с чего вдруг ему вздумалось в конце дня навестить странную семейную пару, с которой он имел удовольствие познакомиться днем на вилле Смирновых. Скорее всего, просто хотелось иметь формальное оправдание своему уходу из офиса. Во всяком случае он добросовестно проделал долгий путь от Алленби до Рамат-Гана, где, по словам Виктории, Коля и Дина недавно сняли квартиру. Учитывая, что на этот раз Розовски пользовался громогласно рекламируемым им общественным транспортом, поездку на двух автобусах в конце рабочего дня следовало считать если не подвигом, то, во всяком случае, почти самопожертвованием.

Выйдя из автобуса напротив сверкающего здания Алмазной биржи, Натаниэль некоторое время сверял указательные таблички с записанным со слов Виктории Смирновой адресом. Убедившись, что вышел он, по крайней мере, на три остановки раньше положенного он чертыхнулся. Если бы в эту минуту появился автобус, следующий в сторону дома, он плюнул бы на этот визит (тем более, ничего приятного он не сулил) и забыл бы о добросовестном выполнении обязанностей по меньшей мере до завтрашнего утра.

Но, как назло, в сгущавшихся сумерках не видно было ни одного автобуса. И Розовски обреченно поплелся туда, где, как он предполагал, ожидался малоприятный вымученный разговор.

Когда он дошел до дома номер десять по улице Элиягу-Цедек – именно этот адрес ему записала на прощание Виктория, – было уже совсем темно. Дом выглядел совсем не так, как представлялось Натаниэлю. Почему-то ему казалось, что миллионеры дружат с миллионерами, и владельцы дорогих вилл поддерживают отношения исключительно с себе подобными. Может быть, где-нибудь дела и обстоят именно таким образом. Но только не в репатриантской израильской среде. Дом номер десять по Элиягу-Цедек был заурядным четырехэтажным домом, построенным лет двадцать назад – в светло-серой «шубе», с одним-единственным подъездом и стандартным травяным газоном перед с низкой железной изгородью. В таких домах когда-то представляли квартиры малообеспеченным семьям – израильский аналог знаменитых хрущевок.

Розовски на всякий случай сверился с записью. Никакой ошибки. Он прошел мимо стайки мальчишек, азартно гонявших мяч прямо на газоне, остановился у подъезда.

Не так давно Натаниэль прочитал в журнале «Гео», что в такой внешне моноэтнической стране как Израиль, встречается больше антропологических типов, нежели, например, во Франции или Германии. И даже, чем в России. В статье говорилось чуть ли не о полутораста подобных типах. Экзотическая парочка, которую он увидел на лавочке у подъезда, могла вполне служить иллюстрацией к той статье.

Два весьма пожилых обитателя дома номер девять с ленивым азартом играли в нарды. Один из них чем-то напоминал постаревшего кумира Натаниэлевой молодости великого чернокожего гитариста Джимми Хендрикса, второй вполне мог сойти за чуть располневшего папашу голливудского мастера ногопашного боя Джеки Чана. И у постаревшего Хендрикса, и у толстоватого Чана на головах аккуратно сидели вязаные ермолки религиозных евреев. Когда детектив поравнялся со скамеечкой, на него внимательно и доброжелательно воззрились две пары глаз – выпуклые темно-карие и узкие черные. Обе головы одновременно качнулись в приветствии: «Шалом».

Натаниэль ответил и вошел в подъезд. «Хендрикс» был типичным репатриантом из Эфиопии, о доисторической же родине «Чана» Натаниэль ломал голову всю дорогу до третьего этажа. Уже добравшись до искомой двери, он решил, что «Чан», возможно, уроженец провинции Сычуань, где, как выяснилось, еврейская община существовала с давних времен.

Дверь не открывали очень долго. Чувствуя облегчение, чуть окрашенное разочарованием, он собрался было уходить, но тут послышались медленные тяжелые шаги. Розовски приготовился отвечать на стандартный вопрос: «Кто там?» (вариантов было несколько: «Сосед», «Вика просила передать...» и тому подобное), – но никто ничего не спросил. Дверь распахнулась с неожиданной силой, и Натаниэль узрел расплывшуюся в радостной улыбке физиономию Николая. Он тоже широко улыбнулся в ответ, приятно удивленный симпатией, которую, оказывается, успел зародить в недавнем знакомом.

Но тут хозяин квартиры узнал гостя и перестал улыбаться. Мало того – его лицо внезапно приобрело угрожающее выражение.

– Н-ну? – спросил Николай. – А т-ты чего здесь забыл? – он чуть покачнулся. – Теб-бя сюда звали? Или не звали?