— Пожалуйста, продолжайте, — попросил Дойл минуту спустя.

— В тот же вечер, двадцать восьмого декабря, двое актеров исчезли из отеля в Ноттингеме. Хотя они всем и каждому твердили, что опасаются за свою жизнь, и приняли все меры предосторожности: свет в комнате не тушили, окна и двери были заперты… тем не менее утром в номере их не оказалось. Их вещи были на месте, следов борьбы видно не было. Учитывая страхи и настроение этих актеров, остальные члены труппы решили, что их коллеги просто дали деру, никого не предупредив. И продолжали так думать до вечера, пока во время спектакля все не объяснилось…

Стокер замолчал, как бы раздумывая. Затем обратился к Спарксу:

— Вам знакомо содержание «Трагедии мстителя»?

— Более или менее, — ответил Спаркс.

— Мешанина в духе французского «Гранд-Гиньоля». Все эти ужасы и прочее рассчитаны на «дешевого» зрителя, как мы говорим. Кровь льется ручьями, а в довершение всего главных героев казнят на гильотине — эффектно, конечно, ничего не скажешь… В тот вечер, проверяя, все ли в порядке, реквизитор заглянул в корзину, где хранились деревянные муляжи отрубленных голов. Все было как обычно… И представьте себе ужас зрителей и актеров, когда позже, в момент кульминации в финале, в этой корзине оказались окровавленные головы пропавших актеров…

— Господи боже, — ужаснулся Дойл и в то же время вздохнул с облегчением.

Он помнил, что весь вечер двадцать восьмого декабря он провел со Спарксом на борту шлюпа, следовавшего из Кембриджа в Топпинг. Если эти кровавые убийства были совершены Александром Спарксом (а все страшные подробности указывали именно на него), то предположение Дойла о том, что два брата — один и тот же человек, оказывалось совершенно беспочвенным.

— Пьесу, естественно, не доиграли, все последующие спектакли «Манчестерских актеров» были отменены. На следующее утро после убийства я отправился в Ноттингем и прибыл туда после обеда, надеясь застать там актеров. Но все члены труппы исчезли из отеля так же таинственно, как и два убитых актера. Надо сказать, что местная полиция объяснила их исчезновение обычными «штучками» гастролеров, скрывающихся от кредиторов. По мнению полиции, из-за этого и могли произойти ужасные убийства, которые настолько напугали местную публику, что повторения подобного они, разумеется, опасались.

— А сколько было актеров в труппе? — спросил Спаркс.

— Восемнадцать.

Спаркс в раздумье покачал головой.

— Боюсь, что больше мы их не увидим.

Стокер помолчал, потом произнес:

— Я разделяю вашу точку зрения, мистер Спаркс.

— Убили мужчину и женщину? — спросил Дойл.

— Да. Супружескую пару, актриса была беременна, — проговорил Стокер с искренним сожалением.

«Этих супругов я видел во время сеанса, — промелькнуло в голове у Дойла. — Они сидели рядом со мной — мужчина, похожий на работягу, и его беременная жена. Значит, женщина-медиум и Черный человек были не актерами, а входили в число организаторов спектакля. Следовательно, убили того, кто играл роль Джорджа Б. Ратборна…»

— Извините за любопытство, мистер Стокер, — нетерпеливо проговорил Дойл, — существует ли какой-то технический прием, когда нужно по ходу действия перерезать горло — ножом или бритвой?

— Конечно. Это делается очень просто, — сказал Стокер. — Бритва — полая, внутри жидкость, которая проливается, когда актер, поднеся оружие к горлу, нажимает на кнопку.

— А жидкость?

— Сценическая кровь: смесь краски с глицерином или же кровь животного.

«Так вот почему на полу в комнате на Чешир-стрит, 13, была кровь свиньи! Но главное, что она жива. Я чувствую, что она жива», — подумал Дойл.

— В спектакле участвовали четыре актера, а вы рассказали только о трех. Что же случилось со второй женщиной?

Стокер понимающе кивнул.

— Я думаю, что несчастные актеры покинули Ноттингем не по своей воле, если только они вообще остались живы. Впервые в своей жизни я столкнулся с подобной загадкой. Так как полиция не проявила никакого интереса ко всему происшедшему, я решил самостоятельно выяснить, что с ними стряслось. Должен сказать вам, что я еще и писатель, или, если угодно, пробую писать. Семейные обстоятельства вынуждают меня работать в театре, но по-настоящему я счастлив, только когда сижу над рукописью.

Дойл кивнул, пытаясь скрыть нетерпение, хотя тут же вспомнил о собственном писательском опыте.

— Первым делом я достал список актеров труппы, в отеле в Ноттингеме, а затем попробовал проследить их маршрут, надеясь, что в других городах всплывет что-то. Так я попал в Хаддлсфилд, затем, накануне Нового года, в Йоркшир, потом в Скарборо и наконец два дня назад приехал сюда, в Уитби. В каждом городке я расспрашивал о всех проезжих труппах, заходил во все отели, заглядывал на все железнодорожные станции и причалы, справлялся в ресторанах и пабах, которые обычно посещают актеры. Я заходил к портным и сапожникам, потому что во время гастролей приходится чинить костюмы и обувь. И нигде никаких следов «Манчестерских актеров» я не нашел. Я было собрался вернуться в Лондон, когда вечером в прачечной мне сказали, что им отдали в стирку черное женское платье с весьма специфическим багровым пятном…

Спаркс подскочил на месте. Дойл увидел, что Джек изменился в лице, и обернулся, чтобы посмотреть, что вызвало в нем такую реакцию…

В дверях стояла женщина, отыскивая кого-то глазами. Увидев Стокера, она обрадовалась и, пробежав взглядом по его спутникам, тотчас узнала Дойла. Женщина страшно побледнела и, вздрогнув, ухватилась за косяк, чтобы не упасть. Дойл кинулся к ней, забыв обо всем на свете. Перед ним было только ее нежное тонкое лицо, обрамленное мягкими темными кудрями; он мечтал увидеть это лицо во сне и наяву. Дойл помнил эти печальные глаза и эти губы, помнил ее тонкую лебединую шею, на которой не было ни царапины, ни шрама.

Дойл протянул ей руки, она вдруг шагнула вперед, пожала их и мгновенно отпрянула назад, словно испугавшись своего порыва. Прочитав в его глазах сочувствие, молодая женщина облегченно вздохнула. Это длилось всего лишь миг, но Дойл уловил ее душевный порыв и пристально посмотрел ей в глаза. Но теперь она избегала его взгляда, судорожно сжимая тонкие пальцы. Все ее переживания отражались на лице, выражение которого менялось ежесекундно, как майская погода. Ее лицо обладало редким свойством: никакая фальшь не могла отразиться на нем, даже если бы она этого захотела.

Сжимая ее теплые ладони, Дойл вдруг подумал, что они до сих пор не сказали друг другу ни единого слова, и поймал себя на том, что не представляет, с чего начать разговор.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он наконец.

— Спасибо, — сказала она, приходя в себя, в глазах у нее стояли слезы.

— Я не надеялся, что увижу вас живой, — чуть охрипшим голосом проговорил Дойл.

— А я боялась, что не выберусь оттуда живой, — сказала женщина, и голос ее зазвучал неожиданно низким контральто. — Но благодаря вашему мужеству, сэр, и вашей доброте…

— Главное, что вы живы! — воскликнул Дойл. — Главное, что вы находитесь здесь. Все остальное не имеет никакого значения.

Она кивнула, выдержав его взгляд. Ее большие глаза были удивительного изумрудно-зеленого цвета.

— Вы даже не представляете, как часто я вспоминала о вас, — сказала она, испугавшись собственной смелости.

— Как вас зовут?

— Эйлин.

— Мы должны немедленно убраться отсюда, — раздался голос Спаркса. — Стокер приглашает нас в свой номер. Сюда, пожалуйста, мадам.

Спаркс жестом показал на лестницу, где поджидал Стокер. Дойлу не понравилось, что Спаркс заговорил с ней столь резким тоном, и он негодующе посмотрел на Джека. Но Спаркс вообще не обращал на него внимания, оглядывая лестницу. Дойл помог Эйлин подняться в номер Стокера. Спаркс вошел за ними.

— Пожалуйста, присаживайтесь, мадам, — сказал он, указывая на стул посередине комнаты.

Эйлин встревоженно обернулась к Дойлу.

— Послушайте, Джек, нельзя ли сменить тон… — начал было Дойл.