— Як вашим услугам, сэр, — сказал Ларри, влезая на козлы. — Только вы знаете, где обитают эти типы.

— А вы как думаете, с чего нам лучше начать?

— Поездим туда-сюда, покажем портретик. Может, кто эту красотку и узнает, разнюхаем что к чему.

— Послушайте, Ларри, в Лондоне десятки медиумов, и, чтобы всех их посетить, уйдет уйма времени, — нехотя проговорил Дойл. У него болела спина, и он мечтал лишь о том, чтобы снова забраться под теплое одеяло.

— Работать детективом — это вам не пивко потягивать. Тут держи ухо востро, да и башмаков не одну пару сносишь, скажу я вам.

— Ужасно.

— А все же лучше, сэр, чем затрещины получать. Куда прикажете, сэр? — вежливо спросил Ларри, настраиваясь на деловой лад.

Дойл назвал первый пришедший в голову адрес — с чего-то же нужно было начинать. Ларри согласно кивнул, щелкнул кнутом, и экипаж застучал колесами по мостовой.

Лондонские медиумы имели обыкновение заниматься своими опытами в сумерках, предпочитая лунную ночь и свечи солнечному дню. Дойл не раз встречался с этими странными людьми, он знал, что медиумы по большей части избегают случайных знакомств, отгораживаясь от реального мира своим даром проникать в область Великого Недоступного. Но тот же дар — каким бы подозрительным он ни казался — лишал их способности чувствовать себя нормальными в этой жизни. Поэтому многие медиумы влачили поистине жалкое существование, отказываясь участвовать в борьбе за выживание. У многих людей медиумы вызывали страх, равно как и неприязнь, словно они прокаженные. На самом же деле большинство из них могли напугать не больше, чем ветряные мельницы. Дойл считал их людьми жалкими и безобидными.

Мнение его изменилось после того, как он увидел настоящую ведьму на Чешир-стрит, 13. От нее веяло ужасом и тленом, чем-то отвратительным и гадким. И если все же предположить, что это был мастерски выполненный трюк, появление реального зла в той жуткой комнате отрицать было невозможно. Женщина-медиум не просто позволила духу воплотиться в ее теле, она его действительно вызвала, обладая сверхъестественной силой — антитезой всего святого.

Первые несколько визитов разочаровали Дойла.

«Нет, эту женщину никогда не видели. Нет, это лицо мне не знакомо. Ничего о новом медиуме не слышали». Конкуренция на рынке медиумов и гадалок была очень острой, и новичков замечали сразу.

«Будем приглядываться. Да, готовы помочь. Сделаем все возможное». Правда, кое-кто обмолвился, что доходили слухи о каких-то призраках, разгуливающих по ночам и внушавших людям безотчетный ужас. Призраки исчезали, прежде чем их можно было разглядеть. Некоторые из опрошенных неохотно сообщали о жутких видениях. Их описания совпадали во множестве деталей, и Дойл пришел к выводу, что медиумы знают больше, чем говорят ему.

Мистер Спайви Квинс был шестым по счету медиумом, которого они посетили в тот вечер. Дойл давно знал его, но не был уверен, является ли Спайви ясновидцем или обычным мошенником. Они познакомились с Дойлом, когда Спайви обратился к доктору за помощью. Законченный ипохондрик, Спайви сохранял редкую остроту ума, обретенную им во многом благодаря чтению книг и свежих газет. В противоположность большинству своих «коллег», находившихся, как правило, под пятой у жены и с трудом добывавших хлеб насущный, Спайви был независим. Он был одинок и жил в прекрасном особняке на Мэйфэр, куда мальчишки-посыльные доставляли ему провизию, одежду и все необходимое. Спайви одевался у лучших портных Лондона и знал назубок меню самых дорогих ресторанов, но не бывал в них. И хотя Спайви практически все время сидел дома, он пользовался репутацией одного из самых информированных людей Лондона.

Спайви никогда не рекламировал свою деятельность, и, судя по всему, у него не было постоянной клиентуры, но слухи о невероятных способностях Спайви с каждым годом обрастали все более таинственными подробностями. Каково же было удивление Дойла, когда он увидел, как Спайви выходит из ворот ипподрома с туго набитым мешком. Это было на другой день после скачек Большого Дерби; видно, выигрыш был солидный. Посетив Спайви, который все чаще жаловался на плохой сон, Дойл обратил внимание, что среди газет, уложенных стопками вдоль стены, были две кипы старых номеров «Скачек года». Источник доходов Спайви наконец-то стал известен…

Дойл предложил Ларри остаться в кебе, зная, что Спайви не любит, когда к нему в дом являются незваные гости. Квинс сам открыл дверь: из-за невероятной скупости он не держал прислуги, экономя на этом гроши и тем самым увеличивая свой капитал. Он был, как обычно, в красном шелковом халате с монограммой, из-под которого выглядывала рубашка, подобранная в тон; на ногах были яркие домашние тапочки, отделанные кисточками с янтарем. Дойл отлично знал, что платяной шкаф Квинса ломится от всякой одежды, но хозяин дома никогда не переодевался после сна, неизменно принимая посетителей именно в таком экстравагантном наряде.

— Ба-а, да это сам доктор Дойл! — воскликнул Квинс, чуть приоткрывая дверь. — Что-то не припомню, чтобы я посылал за вами.

— Нет, Спайви, не посылали, — с улыбкой раскланялся Дойл.

— Слава богу, а я уж было подумал, что заболел какой-то жуткой тропической лихорадкой, сопровождаемой галлюцинациями и прочее… Ну, той, что лечится огромными дозами хинина. Что стряслось, доктор? Может, началась эпидемия?

— Не волнуйтесь, надеюсь, что с вашим здоровьем все в порядке, Спайви, — сказал Дойл.

Как бы в опровержение Спайви разразился приступом кашля, что-то хрипело и клокотало в его груди.

— Вы слышите, доктор? И так каждый день. Так что вы зашли кстати, — отдышавшись, проговорил Спайви. — Это все от перемены погоды. Я просто не в своей тарелке. Этот туман после неожиданной оттепели доконает меня. Ну, заходите, заходите, доктор. Надеюсь, вы захватили свой саквояж с инструментами и сможете осмотреть меня.

Войдя в дом, Дойл разделся и повесил пальто и шляпу на вешалку.

— Извините, Спайви, сегодня я пришел к вам не как врач, а как частное лицо, — сказал Дойл, прикрывая рот ладонью: если бы Спайви заметил, что Дойл простужен, он выпроводил бы его как можно скорее.

— Я плохо сплю последнее время, доктор, — пожаловался Спайви, пропустив мимо ушей слова Дойла. — А если я как следует не отдыхаю, то становлюсь совершенно беззащитным перед любой инфекцией.

— Вас беспокоят сновидения?

— Жуткие… Я просыпаюсь в холодном поту, но снов не помню. Только засну, тут же просыпаюсь словно от толчка. Нисколько не сомневаюсь, что мое недомогание — начало какого-то заболевания.

Квинс провел Дойла в гостиную, служившую одновременно хранилищем газет. Комната была просторной, мебель — довольно старой и обшарпанной, но стулья были покрыты чехлами. И если бы не стопки газет, то порядок в комнате можно было бы считать идеальным. На столе, возле которого расположился Квинс, лежали многочисленные коробочки с лекарствами. Спайви снова закашлялся, дергая головой, увенчанной гривой непослушных рыжих волос. Цвет лица у Квинса был на редкость приятный, и вообще он производил впечатление человека вполне здорового.

— Доктор, вы не захватили с собой стетоскоп? — с тревогой спросил Квинс. — Я чувствую, как у меня в груди все прямо разрывается от этого чертового кашля. Может, я сломал ребро и у меня внутреннее кровоизлияние? В такую паршивую погоду, особенно в январе, ни в чем нельзя быть уверенным.

— На вашем месте я не стал бы беспокоиться…

Однако Квинс закашлялся снова и выплюнул мокроту в платок. Он разглядывал платок, как какую-то святыню.

— А что вы на это скажете? — спросил он, протягивая платок Дойлу.

— Ешьте побольше апельсинов, — посоветовал Дойл, делая вид, что внимательно разглядывает платок. Затем он протянул Спайви портрет: — А что вы, в свою очередь, можете сказать об этом?

Квинс не стал дотрагиваться до рисунка — он редко прикасался к чему-нибудь без перчаток, — но разглядывал его внимательно. Дойл молча ждал. Он не считал нужным объяснять, чей это портрет и почему эта женщина интересует его. Если Спайви действительно ясновидец, пусть покажет это на деле.