— Из Тринидада, — сообщил Николсон, тоже взяв сигару. — У отца там плантация. Представьте, он хотел, чтобы этой чертовой плантацией управлял я. Что за чушь! Ха-ха!

— Да, жара там чудовищная, — вежливо согласился Спаркс, сочувственно покачивая головой.

— Вот именно. Чудовищная, — словно обрадовавшись неожиданной поддержке, проговорил Николсон. — Чудовищная жара и черные, которые за вашей спиной вытворяют что хотят. Пустоголовые вонючие идиоты с отвратительными потными рожами, распевающие по ночам свои дикарские песни. Но знаете, что я вам скажу? Там безумно красивые женщины. Да-да, пре-крас-ные!

— Неужели?

— И все до одной шлюхи! Даже те, у которых на спинах болтаются их черненькие макаки. Мамаши готовы прямо посередине улицы стянуть с себя юбочки за какие-нибудь гроши, — рассказывал Николсон севшим от возбуждения голосом. — Вам непременно надо туда съездить! Не пожалеете! Их черненькие попки рядом с вашим… Это просто захватывает, скажу я вам. Тропический восторг! Восторг!

И, плеснув себе еще бренди, Николсон без всякого стеснения засунул руку в штаны.

— Я бы и сейчас не прочь заняться таким спортом. Удовлетворить потребность, знаете ли. Ха-ха! Наступает момент, когда этого о-ч-чень хочется, и плевать на все приличия!

Николсон подмигнул Спарксу.

Мысль о том, что утонченная и хрупкая леди Николсон в качестве супруги была близка с этим развращенным дегенератом, вызвала в душе Дойла приступ ярости. Если за этим нравственным уродом гоняются какие-то призраки, подумалось ему, то он с удовольствием помог бы им разделаться с лордом. Дойл невольно потянулся к кочерге, лежащей возле камина.

— А что ваш отец, лорд Николсон? — спросил Спаркс как ни в чем не бывало.

— Представляете, он все еще жив! — вскричал Николсон-младший, словно это было самой нелепой вещью, какую только можно себе вообразить. — Цепляется за жизнь из последних сил, жадный негодяй! И что остается бедному Чарлзу, у которого ни титула, ни денег, кроме как влачить жалкое существование и зависеть от тех жалких подачек, которые ему перепадают? И не думайте, что старому негодяю это нравится. Не думайте, что у него не болит сердце по ночам, когда ангел смерти склоняется над ним. Папаша отлично знает, что я собираю последние крохи, лишь бы содержать дом в порядке. Дело в том, что этот злобный завистник просто сбрендил! Да-да, сбрендил окончательно. И вместо крови у него моча в жилах течет, а он все не умирает и не умирает! Почему, скажите мне, пожалуйста? Почему? Почему?!

В припадке гнева Николсон швырнул бокал в камин и затопал ногами, брызгая слюной и выкрикивая что-то нечленораздельное.

Дойл и Спаркс согласно переглянулись, решив, что этот сумасшедший явно опасен для окружающих. Между тем лорд Николсон успокоился так же мгновенно, как и начал бушевать. Весело напевая какую-то мелодию из последней постановки Гилберта и Салливана, он взял с каминной полки другой бокал и вновь плеснул в него бренди.

— А как поживает ваша жена, Чарлз? — спросил вдруг Спаркс.

Стоя к ним спиной, Николсон перестал напевать.

— Леди Николсон. Как она? — повторил свой вопрос Джек.

— Моя жена? — ледяным голосом переспросил Николсон.

— Совершенно верно. Я видел ее недавно в Лондоне.

— Видели ее?

— Да, видел. И выглядела она не самым лучшим образом.

— Не самым лучшим?

— Нет, не самым. Она была очень бледна.

«Что все это значит?» — лихорадочно пытался сообразить Дойл.

— Была бледна? — бубнил Николсон, по-прежнему не оборачиваясь к ним. Правую руку он опустил в карман халата.

— Очень бледна и выглядела совсем больной, если хотите знать мое мнение. Может быть, она переживает из-за сына? Как ваш сын? — В голосе Спаркса отчетливо зазвучали враждебные ноты.

— Мой сын?

— Послушайте, — холодно проговорил Спаркс. — Вы всегда все повторяете, как попугай, или ваш отец просто не научил вас, как следует разговаривать с людьми?

Николсон обернулся. У него в руке был револьвер. Губы лорда искривила злобная усмешка.

— Скажите-ка лучше, кто вы такой, уважаемый, и что вам здесь надо? — спросил он, с ненавистью глядя на Спаркса.

— Итак, вы не скажете…

— Это она послала вас, не так ли?

— Вы что-то путаете.

— Моя жена послала вас, а вы ее любовник, не так ли? Грязная шлюха…

— Выбирайте, пожалуйста, выражения, лорд.

— Вы спите с ней, а? И не пытайтесь отрицать это!

— Опустите револьвер, глупый мальчишка! — рявкнул вдруг Спаркс; ни один мускул на его лице не дрогнул. — Опустите немедленно!

Николсон застыл на месте, словно собака, услышавшая издалека свист хозяина. Злобная ухмылка исчезла с его лица, сменившись выражением обиженного ребенка. Он покорно опустил револьвер.

— А теперь, молодой человек, вы будете отвечать. Будете отвечать, когда вас будут спрашивать, — жестко произнес Спаркс.

— Простите… — захныкал Николсон.

Резко поднявшись с кресла, Спаркс выхватил револьвер из руки Николсона и, размахнувшись, влепил лорду пощечину. Николсон повалился на колени и зарыдал. Спаркс высыпал патроны из барабана, положил их в карман и отшвырнул револьвер. Потом, не церемонясь, схватил Николсона за отвороты халата и поднял его на ноги.

— Если вы когда-нибудь заговорите со мной в грубом тоне или в моем присутствии дурно отзоветесь о своей жене, равно как и о ком-либо другом, вы будете сурово наказаны. Вам понятно, юноша?

— Вы не имеете права так со мной разговаривать! — всхлипнул Николсон.

Спаркс подтолкнул его к стулу, и Николсон плюхнулся на него, испуганно вскрикнув. Он, не отрываясь, смотрел на Спаркса покрасневшими, заплаканными глазами. Джек поднял с пола свою трость и придвинулся к лорду.

— Вы жадный, испорченный мальчишка…

— Я не жадный и не испорченный!

— Вытяните руки ладонями вверх, Чарлз.

— Вы не можете заставить меня…

— Немедленно!

Громко всхлипнув, Чарлз вытянул перед собой дрожащие руки.

— Ну, сколько ударов заработал этот несносный мальчишка, Гомперц? — суровым голосом спросил Спаркс, помахивая тростью.

— Я бы дал ему шанс, сэр, а уж потом наказывал, — сказал Дойл, даже не пытаясь скрыть отвращение к распустившему нюни Николсону.

— Вы правы. Чарлз, вы слышали, что сказал Гомперц? Он считает, что я должен проявить милосердие. Что вы думаете по этому поводу?

— Да-а-а, сэр.

Спаркс ударил тростью по ладоням Николсона. Лорд завопил.

— Итак, где ваша жена? — спросил Спаркс.

— Я не знаю.

Спаркс ударил его снова.

— А-а-а! В Лондоне. Думаю, что в Лондоне. Я не видел ее почти три месяца.

— А ваш сын?

— Она забрала его с собой, — ответил, рыдая, Николсон, даже не пытаясь утереть слезы, струившиеся по щекам.

— И вы его не видели с тех пор?

— Не видел, клянусь!

— Для чего вы возвели стену вокруг дома, Чарлз? — продолжал сурово вопрошать Спаркс.

— Из-за нее.

— Из-за вашей жены?

— Да.

— Вы построили стену после того, как она уехала?

Николсон утвердительно кивнул.

— Почему?

— Потому что я боюсь ее.

Трость со свистом опустилась на вытянутые руки Николсона.

— Вы упрямый мальчишка, Чарли. Повторяю: почему вы боитесь свою жену?

— Потому что она… обожает Сатану.

— Вот как! Оказывается, леди Николсон обожает Сатану и якшается с чертями.

И Спаркс снова ударил Николсона по рукам.

— Но это правда, правда, клянусь Иисусом, это правда, — разрыдался Николсон, не в силах оказывать сопротивление Спарксу ложью и недоговоренностью.

Спаркс, похоже, почувствовал это и, наклонившись над Николсоном, жестко спросил:

— И что же такое делает ваша жена, которую вы так боитесь?

— Она собирает здесь мерзких тварей.

— Что это за мерзкие твари, Чарлз?

— Они собираются по ночам.

— Поэтому вы и построили стену, Чарлз? Чтобы мерзкие твари не могли проникнуть сюда?

— Да.

— И рассыпали вокруг соль?