А когда он (то есть противник) дома, то сидит наверху в своей комнате со свистушками.

Однажды мне пришло в голову подслушать, о чем они болтают. (Да, я знаю, что подслушивать нехорошо, но на войне как на войне. А вдруг услышу что-нибудь полезное, что смогу использовать как средство защиты?)

Вести прослушивание разговоров свистушек – дело нехитрое. Все, что мне пришлось сделать, это открыть окно своей комнаты и высунуться наружу. Таким образом я могла услышать почти все, что происходит в комнате Аманды. Ловко придумано, а? И вот вам образец того, что я услышала: «– Вы заметили, как сегодня смотрел на меня Рики Дэндо? – донесся до меня голос Натали. – Наверняка он назначит мне свидание.

– Он такой милый, – произнесла Рейчел с отвратительным жеманством. – Ты бы просто умерла от счастья, если бы он назначил тебе свиданье, правда?

За этим последовало долгое хихиканье и шепот.

– Я думаю, не осветлить ли мне несколько прядок спереди, это сейчас так модно, – раздался голос Аманды. – Как вы думаете, Тони Скарфони будет больше обращать на меня внимания, если у меня будут мелированные волосы?

Тони Скарфони – капитан футбольной команды. Он примерно ярда два в ширину и тупой, как бык. Аманда, мне кажется, в него втюрилась.

– Ему же Джуди Макуильямс нравится, – запротестовала Черил.

– А вот и нет.

– А вот и да!

– Джуди Макуильямс – тьфу! Дайте скорее пакет, меня сейчас вырвет!»

После нескольких таких их бесед я бросила идею с подслушиванием. Свистушки ни разу не говорили ни о чем другом, кроме как о мальчишках и нарядах. Да еще высмеивали других учеников и учителей.

Время от времени я доставала свой список мести и перечитывала его. Наверное, это кажется странным, но просмотр списка поднимал мое настроение. Заставлял меня думать, будто на самом деле мне не обязательно все это делать, достаточно того, что я знаю, что могла бы сделать, если бы захотела.

Итак, я сидела в гостиной, обдирая противные белые прожилки с очищенного «сквинджа», когда вошла мама с Сэмом на руках.

– Думаю, ты передо мной в долгу, Стейси, – начала она издалека.

– Правда?

Ох-ох, обычно, когда мама говорит, что я перед ней в долгу, это не предвещает ничего хорошего.

– Вчера я спасла тебя от суда Линча, если ты помнишь, – сказала мама. – Твоя сестра вполне была способна на это.

Я широко улыбнулась в ответ:

– Скажи, что нужно, и я сделаю.

– Присмотри немного за Сэмом. Мне надо закончить ту работу, от которой меня оторвали вчера.

– Какие разговоры! – воскликнула я. Присмотреть за Сэмом – я никогда не против. Это в сто раз лучше, чем убирать ванную или пылесосить лестницу. – Не хочешь дольку сквинджа? – спросила я, протягивая ей апельсин.

– Дольку сквинджа? С удовольствием, – улыбнулась мама. – Я возьму ее с собой вниз.

Вот что мне в маме нравится, так это то, как она умеет воспринимать новые идеи. Аманда бы, конечно, сказала: «Ты что, чокнулась? Это же апельсин, тупица!»

– Можно, Сэм немного позанимается пальцевой живописью? – спросила я.

Пальцевая живопись Сэма – дело очень хлопотное, но он это просто обожает.

– При условии, что ты будешь этим руководить, – предупредила мама. – Помнишь, что получилось в прошлый раз?

Она имела в виду тот злосчастный инцидент с отпечатками ладошек Сэма на стенах кухни. Я, конечно, не собиралась допускать такое безобразие снова. Я пошла в кладовку со всяким старьем, откопала там старую простыню и расстелила ее на полу в кухне. Таким образом я потом освобожу себя от лишнего мытья. Поневоле становишься предусмотрительным, когда приходится иметь дело с таким карапузом-братцем.

Потом я принесла из своей комнаты плакатные краски, капнула их понемногу в несколько блюдец, плеснула туда воды, чтобы развести. Получились отличные яркие цвета: красный, синий, желтый и зеленый. Мама дала мне пачку старой бумаги для принтера, которая ей больше была не нужна.

– И помни, что я тебе сказала, – предупредила она меня, выходя из кухни. – Чтобы вся краска осталась на бумаге. А не на стенах.

– Вас понял. Будет сделано! – четко отрапортовала я.

Потом села с Сэмом на пол и показала ему, как начать. Может быть, у меня нет таких художественных способностей, как у Аманды, но нарисовать забавную клоунскую рожицу я могу. Я сунула палец в желтую краску и нарисовала на бумаге круг.

– Это лицо, – объяснила я малышу, сидящему на полу среди блюдец с краской. – А теперь ты дорисуй глаза, рот и все остальное.

Казалось, он меня понял. Шлеп! Маленькая ладошка окунулась в красную краску.

– Отлично подойдет для рта, – согласилась я. – Вот здесь его и нарисуй.

Плюх!

– М-м… – протянула я. – Ну что ж, у клоуна может быть и большое красное ухо.

Сэм закатился от смеха, размазывая по бумаге волнистые закорючки. Когда один лист заполнился, я убрала его, и он принялся за второй.

– Что это? – спросила я, когда он поставил большую зеленую кляксу.

– Да дагга! – радостно сообщил Сэм. – Гагнаг!

– Понятно, – улыбнулась я. – Гагнаг, говоришь? Ну что ж, это самый лучший гагнаг из всех, что я видела.

Я помогла ему превратить это в дерево и пририсовала несколько красных и желтых птичек.

– Ноггел, – сказал он. (Во всяком случае это прозвучало как «ноггел».)

Он потянулся вперед и шмякнул синей краской, будто приделав птичке синий клюв.

– Да ты художник, Сэм! – воскликнула я. – У тебя прекрасно получается!

Сэм захохотал и захлопал ладошками, рассыпая вокруг мелкие брызги краски. Я вытерла ему лицо.

– Эй, осторожнее, малыш!

Не думаю, что он меня понял, потому что он вдруг наклонился вперед и клюнул носом в блюдце, расплескав краску по простыне и тут же завернувшись в нее, прежде чем я успела остановить его.

– Ох, Сэм! – ужаснулась я, а он весело загукал в своей ванне из краски. – Ты все перепутал. Я тебе говорила о рисовании пальцами, а не всем телом.

Он потянулся ко мне и обмазал краской мой нос. Ему показалось, что это очень смешно. В следующее мгновение он принялся вытирать об себя руки. Потом обсосал свои пальчики и громко срыгнул, размазав красно-зеленые от краски слюни по подбородку.

Урок живописи номер один, маленький непоседа: краска на вкус плохая!

– Теперь давай приведем тебя в порядок, – сказала я. – А потом нам, пожалуй, придется пройтись шваброй по полу.

Лужицы краски начали просачиваться сквозь простыню на пол. Сэм, кажется, был решительно настроен учинить полный разгром, как я ни пыталась его остановить.

Я подхватила братца на руки и, посадив его на сушку для посуды возле раковины, принялась вытирать его лицо полотенцем. Он что-то залепетал и жалобно захныкал.

– Сам виноват, – сказала я. – Не надо было есть краску, – и не смогла удержаться от смеха.

Я уже наполовину отмыла Сэма, когда услышала, что кто-то подходит к кухне. Я решила, что это мама, пришла посмотреть, как у нас дела. Быстрый взгляд на пол подсказал мне, что мама не будет в восторге от наших художеств. Мне не хватило нескольких минут, чтобы убрать мокрую простыню и протереть пол шваброй.

– Не входи сюда! – крикнула я. – На пять минут объявляется запретная зона!

Но это была не мама. Это была Аманда. Не знаю, откуда она явилась, но разодета она была хоть куда – в белую юбку и ярко-желтую блузку. Ей следовало послушаться меня. Любой другой на ее месте хотя бы посмотрел, в чем дело, прежде чем врываться. Но только не Аманда.

Она вбежала на всех парах. Ее ноги поскользнулись на мокрой простыне, и в следующее мгновение она уже сидела на полу, а ее белоснежная юбка была вся заляпана краской.

Она недоуменно глядела на разноцветные разводы на своем наряде, словно не веря собственным глазам.

– Ты, идиотка! – через мгновение завопила она.

– Я же предупреждала, чтобы ты не входила! – крикнула я в ответ.

Сэм дернул ножками и закатился от смеха. Должно быть, в тот момент сидящая на полу Аманда показалась ему очень забавной.