Даже те, кто хоть чуть-чуть сталкивался с терапией нуклеарной семьи (которая представляет собой семью двух поколений), могут заметить, что большая семейная встреча отнюдь не вариант групповой терапии. Это иной организм. Он состоит из отдельных людей и из подгрупп, подчиненных целому семьи. Такое целое — не просто два поколения семьи. Оно включает других кровных родственников — отдельных людей, подгруппы с их динамикой, а также интроецированный семейный стиль, восходящий к прежним поколениям семьи.

Цель подобной встречи — преодолеть раздробленность семейных подгрупп и, что почти так же важно, помочь узнать и открыть других членов семьи — их стили и стереотипы поведения. Она дает и переживание целостности самого себя. Меня могут спросить, не является ли такая встреча просто попыткой воссоздать семью прошлых дней. Я не намерен переделывать мир. Я лишь хочу установить каналы общения для поддержки семьи. Просто тот факт, что можно позвонить своему родственнику и попросить помощи, попросить обратной связи или всего-навсего поболтать, очень значим для человека, одинокого в социально-манипулирующей и холодной городской среде.

Любопытно, что многие семьи обращались ко мне последние двадцать пять лет после неудач индивидуальной терапии. Но очень немногие после семейной терапии идут на индивидуальную! Интересно, что большая семейная встреча не приводит людей ни к семейной, ни к индивидуальной терапии. Как будто она самодостаточна и терапевтически отвечает на нужды людей, а не служит лишь прелюдией к чему-то более внутреннему или более яркому для нуклеарной семьи.

Идея о передаче власти в руки семьи, чтобы та сама была своим терапевтом, — целый переворот для моего мышления. Только в самые последние годы мне стало ясно, что цель семейной терапии — вернуть семье ответственность за процесс изменения, а не произведение изменения. Семейный организм вполне способен сам себя перестраивать, как и создавать хаос. Власть нужна терапевту только в самом начале терапии; как только он отбирает ее у семьи, то вынуждает снова принять эту власть. И тогда члены семьи делают все, что нужно, справляясь со своими симптомами и стрессами, с которыми они пришли к терапевту, силой этой власти.

Можно по-другому определить старую-престарую концепцию невроза переноса: передача власти в руки семьи — это способ избавиться от мучительного невроза, который пыталась вылечить индивидуальная терапия.

Недавно мне пришлось использовать метод большой семейной встречи для борьбы с величайшей ложью нашего мира: «Я женился не на твоей растакой-то семье». Как я уже много раз говорил, я верю, что брак — это не событие между двумя людьми, а контракт между двумя семьями. И неважно, участвуют ли в этом непосредственно семьи, знают ли об этом, одобряют или нет. Недавно я предложил жениху собрать вместе его семью и семью невесты на встречу до свадьбы, чтобы эти две семьи могли познакомиться прежде, чем разовьется обычная злоба на женщину или мужчину, похитивших «нашего» ребенка. Вот способ предотвратить обычный кошмар взаимного отвращения, который может воцариться между семьями на ближайшее тридцатилетие.

Ко всеобщему изумлению, за день до свадьбы такая двухчасовая встреча восемнадцати человек при наличии видеокамеры состоялась. Исход ее оказался на удивление благоприятным для всех, в том числе и для меня. Я старался «смягчить» систему, говоря, что жених и невеста должны лучше узнать друг друга, и поэтому решили провести встречу, где можно представить себе картину воспитания в той семье, где он или она привыкли обитать. Я предупредил молодых о том, что брак часто становится двусторонним псевдотерапевтическим соревнованием, где каждый является и терапевтом, и пациентом для другого. И брак — также борьба за того, кто создает новую семью по модели семьи своих родителей.

В двухчасовой встрече переплетались темы семейных философий, примеры разных стилей жизни, некоторые мифы, обсуждался вопрос, почему одна семья всегда стремилась сохранить мир, а другая — всегда боролась. Встреча проходила тепло и свободно, несмотря на то, что двое родителей одного из молодых не встречались с момента развода. В конце встречи две пары родителей прочитали в один голос заявление, написанное молодыми, в котором они (родители) отказывались от права контролировать жизнь своих детей и отпускали своего ребенка в новую жизнь.

Это могло бы стать новым ритуалом, с помощью которого наука о поведении, становящаяся новой религией, помогала бы человеку развестись с семьей родителей и вступить в брак с чужой семьей. Такой ритуал приглашал бы родителей вступить в лигу двух семей. Если обычно ритуалы связывают и объединяют отдельных людей, то этот ритуал объединял бы две семьи.

Наиболее подходящая метафора для изображения роли психотерапевта — работает ли он индивидуально, с парами или семьями — это родитель. Быть родителем значит и заботиться, и функционировать. То есть недостаточно лишь беспокоиться о благополучии другого, чтобы быть родителем, — нужно добровольно отодвинуть свою личность в сторону, чтобы функционировать, действовать в интересах другого. Подобно тому как родитель не имеет права драться с ребенком в полную свою силу, нельзя, занимаясь психотерапией, быть только личностью. Необходимо поставить свою личность в рамки дисциплины.

Цель родителя-терапевта состоит в том, чтобы предоставить пациенту возможность быть самим собой в большей мере; открывать новые границы своей деятельности, новую свободу быть разгневанным или близким, чтобы стать центром собственного бытия. Эта свобода возникает благодаря тому, что терапевт (родитель) управляет ситуацией, отвечает за безопасность, создает подходящую среду. И тогда пациент может изменять социальные правила и систему контроля, действующие в его повседневной жизни.

Изолированность терапевтической ситуации позволяет пациенту быть сумасшедшим без той дурной изоляции, которая превращает сумасшествие обычной жизни в кошмар. Это сумасшествие в пределах жестких границ, установленных профессионалом. Одна из причин, почему брак так помогает быть хорошими родителями, заключается в том, что брак дает опыт безопасной привязанности, а она является основой для свободы полнее заботиться о ребенке. Если на самом деле основной симптом человека — это бред слияния, иллюзия, что, вступив в союз с другим, мы навсегда излечились от боли одиночества, тогда психотерапия представляет собой избавление из нашей первой тюрьмы, то есть из семьи, в которой выросли. Мы открываем, что возможна другая привязанность, дающая убежище, — искусственная и временная, но все же реальная. И если удается стать самостоятельнее и сильнее, мы можем вернуться в эту семью на положении равных, а не узников.

Образ терапевта-родителя помогает понять и то, что значит быть пациентом. Если ты пациент — делай ставку на свободу. Если же ты терапевт, то помни, что твоя дисциплина, а не только твоя забота, необходимы пациенту. У психотерапии много своих льгот и преимуществ. Одно из них — это постепенное избавление от власти фантазий, препятствующих нашему желанию полнее быть самими собой.

Последствия психотерапии, когда она эффективна или полезна, как и результаты родительского успеха, многообразны. Одно из самых главных — свобода от прошлого, от всегдашнего страха, что «это» случится опять. Есть и другие «побочные продукты» успешной терапии — свобода отзываться на чужие нужды; свобода находиться в контакте с другими; открытие, что существуем на самом деле мы, существуют они и существую я (а то, что мы играем в разных социальных пьесках, не обязательно должно нас уродовать). Развитие способности присутствовать — «изюминка», которая помогает отличить просто адекватную, компетентную, приспособленную личность от личности цельной. В конечном итоге благодаря психотерапии мы учимся сам процесс жизни проживать как терапию, как процесс непрерывного роста.