Собирая «расширенную семью», стоит позаботиться о том, чтобы пришли и те, к кому относятся негативно: отец, не разговаривавший с дочерью (которая позвонила вам) десять лет; или дядя, который надул ее отца и на кого она все еще сердита; и, конечно, бывшие супруги, девушка, с которой у ее мужа сейчас роман, ее любовник. Когда приглашаешь всех этих людей на самую первую встречу, они не становятся паранойяльными. Это просто делает сильнее тебя, а им показывает, как много людей вовлечено в решение проблемы. Но если всех этих людей позвать позже — вот тогда-то они действительно будут крайне паранойяльными!

Часто бывает очень важно позвать кого-то из друзей. У людей обычно есть знакомые — психотерапевты-любители, которым они все рассказывают, кому доверяют и с кем плачут. Присутствие таких людей может оказаться очень ценным. Человеческая среда, окружающая семью, включает в себя также родителей мужа и жены, которые нередко склонны вести холодную войну в коалициях с семейными подгруппами. Его мама, часто настроенная враждебно, дает мужу шанс установить в нуклеарной семье более здоровый контекст уже тем фактом, что согласилась сидеть рядом с его женой, на которую зла, рядом с внуками, которых ей запретили видеть. Среда друзей может включать священника, лучшую подругу и даже, может быть, делового партнера. Работа — тоже часть среды семьи: его работа и ее работа, «работа» детей (с няней, в школе, в группе продленного дня).

Такой подход важен, и ему стоит учиться. Главным образом, мы учимся, слушая себя. Тут ничего не бывает маловажным. Всякое переживание есть нечто символическое и потому значительное. Оно ценно само по себе как опыт самопознания, ведет к цельности и расширяет наши границы. И, в сущности, истины не существует. Есть лишь подходы к истине. В терапии важен процесс, а не прогресс. Озабоченность прогрессом всегда раздваивает мышление и неизбежно рождает попытки играть какую-то роль, чтобы манипулировать. В обычной жизни тоже важен процесс, а не прогресс. Попытка оценить себя, свои изменения, свою оценку является логической ошибкой — невозможно смотреть на самого себя извне.

Способность удивляться, глядя на самого себя, — вот к чему мы стремимся. Далее, мы хотим избежать гипноза обучения с его вечным слушанием — этим измененным состоянием сознания, в котором мы накапливаем данные в надежде когда-нибудь использовать их, манипулируя другими так же, как манипулировали нами учителя. Следовательно, мы стараемся, во-первых, катализировать межличностное развитие и, во-вторых, оспаривать всякий опыт пациента, предлагая альтернативы. И, наконец, мы стараемся не бояться обратной связи с людьми, наблюдать их восприятие и использовать истерическую диссоциацию между их видением и нашим, чтобы вместе смотреть на стереоскопическую картинку предполагаемой реальности.

В своей прекрасной и очень содержательной книге «Рисунки и правое полушарие» Бетти Эдвардс утверждает: одна из проблем нашего роста заключается в том, что для обработки бесконечного потока информации, которой нас загружают, мы вырабатываем своеобразный стенографический вид памяти, что легче всего обнаружить, попросив кого-нибудь нарисовать лицо. Мы рисуем лица по стереотипу, появившемуся у нас в восемь-десять лет, и никогда его не меняем. Может быть, это приложимо и к социальному взаимодействию? Мы привыкаем за вербальными знаками «Привет», «Пока», «Как дела?» прочитывать огромный объем информации, передающейся через простые социальные стереотипы.

К сожалению, с точки зрения психотерапии это громадный недостаток. Становится почти невозможным изменить социальные правила и стереотипы общения, чтобы помочь человеку расширить свою узкую и патологически охраняемую межличностную систему. Семейная терапия испытывает еще большее сопротивление материала, поскольку каждая семья развивает собственные стенографические знаки для передачи паттернов и инфраструктуры символических фантазий, которые большею частью тянутся из прошлых поколений семьи и находятся ниже уровня осознания.

Психотерапевт должен учить семью называть вслух «свободные ассоциации», относиться ко всему творчески, уходить от социальных стереотипов. Терапевту лучше всего показать пример. Один из простейших способов состоит использовании золотого правила «свободной ассоциации», давно разработанного в психоанализе: терапевт делится всеми незначительными вещами, мелькающими в его голове во время работы с семьей. Интересно, что возможность навредить пациенту самораскрытием со стороны терапевта в семейной терапии гораздо меньше, чем в индивидуальной.

При первой встрече с семьей важно отозваться человеческой заботой на боль, идентифицироваться с отчаянными попытками измениться. Они пришли не из любопытства. На первой встрече надо достичь близости и получить право стать членом новой терапевтической семьи. И тогда открывается множество новых возможностей.

Одна из таких возможностей — открыть себя, чтобы вдохновить членов семьи поделиться кусочками своего внутреннего мира. Это могут быть приходящие в голову фантазии или свободные ассоциации, врывающиеся в сознание во время общения с семьей.

Конечно, иногда это может и навредить, так что требуется своего рода клиническая осторожность. Но в целом, я полагаю, творения нашего бессознательного никогда не бывают «не по делу», и, когда нет клинических противопоказаний, нужно делиться с семьей такими мгновенными вспышками близости и самораскрытия. Творческий мир правого полушария можно привить рациональной и профессиональной составляющим любого вида терапии.

Терапевту полнее удается заразить семью духом творчества, когда установлены достаточно сильные взаимоотношения. Однажды моя жена, присутствовавшая на встрече с одной семьей в качестве ко-терапевта, пожаловалась на ощущение напряжения в шее. Члены семьи тут же заговорили о своих телесных переживаниях, и это продолжалось три четверти часа — как будто появилось новое правило общения. С подобной же целью мой рабочий кабинет представляет собой игровую комнату. Когда я начинаю играть, семья проявляет интерес к моим головоломкам и правилам игр, что значительно уменьшает стресс, поскольку члены семьи начинают с меньшей тревогой относиться к самому чувству тревоги и смотрят на свои сражения как на что-то естественное или даже как на творчество.

У семьи есть свое бессознательное, и, чтобы иметь дело с ним, следует говорить с неприличной прямотой, настолько, насколько вы можете, и начать это делать надо еще до первой встречи с семьей. К сожалению, нас сковывает усвоенный способ общения с пациентами. Нам вдолбили в головы, что единственная существенная вещь — это эмпатия, главное — быть заботливым. Я бы так выразил главный девиз нашей подготовки: «Предложи тому, кто пришел к тебе на прием, свою правую грудь, а если он по ней ударит, спрячь ее и дай левую».

С семьями надо говорить непосредственно из своего бессознательного. Например, я говорю мужчине в середине первого интервью:

— Знаете, вы мне представляетесь нахалом.

Он возмущен:

— Что вы хотите этим сказать?

— Я сам не знаю, просто пришло в голову.

— Тогда за каким дьяволом это говорить?

— В самом деле, — продолжаю я, — возможно, это не имеет к вам ни малейшего отношения. Может быть, вы похожи на какого-то забытого мной пациента или напоминаете моего дядю, и если это нарушение моего восприятия, вам следует опасаться и не доверять мне. А если нарушение в вас, тоже проблема. Я просто хотел сообщить вам сам факт.

Я действительно просто смиренно сообщил пациенту факт, не утверждая, что понимаю его смысл, а лишь предлагая как загадку.