– Вы же сами вчера мне сказали, где живете. Вот я и…

Алексей, поняв, что сейчас создастся неудобная ситуация, перебил Пьера.

– Ты на машине?

Тот кивнул.

– Тогда ты можешь искупить свою вину. Надо отвезти нас на Пер-Лашез Пьер невольно вздрогнул, но быстро совладал с нервами. Однако от Алексея не укрылось его волнение. «С ним и вправду что-то не так…»

– Я попытаюсь искупить, но в чем моя вина?

– А это ты уж сам догадывайся… – Алексей примирительно хлопнул его плечу, специально выбрав больную руку. Пьер от удара даже не поморщился. «Наташа была права. Но к чему весь этот спектакль?»

До Пер-Лашез троица добиралась долго. Сначала Алексей попросил заехать в «Гавану». Там остался его фотоаппарат. Несмотря на то что теперь почти не оставалось сомнений, что Пьер очевидно все это время лгал ему, лгал уверенно и с определенной целью, Алексей не очень из-за этого расстраивался. Им овладела беспричинная веселость. Он даже попытался перекинуться парой ничего не значащих слов с немолодым уставшим мужчиной, сидевшим в холле гостиницы и читавшим газету, но тот ответил что-то не слишком вежливое, а потом скривился в презрительной улыбке на одну сторону и с яростью, достойной лучшего применения, уткнулся в передовую статью «Фигаро».

По дороге Алексей поведал скрипачу о просьбе своего московского старшего друга Бориса Аркадьевича Нежданова, не обмолвившись ни словом о своих отношениях с его дочерью. Пьер слушал с интересом, задал несколько вопросов. Он не очень четко представлял себе, кто такой батька Махно…

– Из Парижа обычно везут духи или вино, ну, в крайнем случае, сыр и шоколад, а ты снимок урны Махно… загадочный вы народ, русские…

– А ты что думал… мы с нашей загадочностью вас в 1812 году, знаешь ведь, как погнали.

Пьер изобразил, что обиделся на эту не вполне тактичную реплику, и до самого Пер-Лашез ехали молча. Длинные тонкие руки музыканта крепко держали руль. Почти у самого кладбище их остановил полицейский. Его прибор зафиксировала превышение скорости, о чем он и сообщил выглянувшему из окна водителю. Пьер вышел и кабины и плотно закрыл дверь и окно. Судя по его виду, он усиленно извинялся перед стражем порядка, но тот демонстрировал образец служебного рвения. Пользуясь тем, что Пьер не может их услышать, Наташа сообщила Алексею, что Пьер кому-то звонил в те двадцать минут, что Алексей провел в своем номере. Алексей только пожал плечами:

– Мало ли кому он мог звонить! Может, любимой женщине.

– Зря так смеешься. У меня дядя был слабослышащий. Мне так жалко его было. И я в детстве учила его понимать слова по губам. Кстати, это ему помогло. Но дело не в этом. Я сама по губам очень хорошо понимаю, и по-французски тоже. Это у меня хобби такое. Иногда в телевизоре специально звук выключаю, а сама по губам стараюсь понять, о чем говорят.

– Да в тебе просто целая куча талантов. Не зря я…

– Я поняла, что говорил Пьер по телефону, хоть он и отошел почти на другую сторону от гостиницы.

– У тебя еще и зрение соколиное…

– Да. У меня небольшая дальнозоркость с детства. Не отвлекай меня, дай сказать, а то он сейчас вернется.

– Ну?

– Он передал кому-то по телефону, что едет на Пер-Лашез с… А вот с кем, я могу только приблизительно повторить по звукам это слово по-французски. Слово мне незнакомо.

Наташа произнесла, специально растягивая по слогам.

Алексей, знавший французский в совершенстве, вскинул брови.

– Вот чудно! Это слово переводится как Избранный. Это я, выходит, Избранный? Ты ничего не перепутала?

На кладбище всегда особенная тишина. Зачем люди ходят на кладбище? Наверное, на это много разных ответов. Одних влечет невозможная боль потери, другие блюдут семейные традиции, но есть и та особая категория людей, что стремится на кладбище без всякой определенной цели: им там спокойно, они обретают уверенность и легкость, смысл жизни. Климов не относился ни к одной из вышеперечисленных групп, поэтому, когда они шли по знаменитому французскому Пер-Лашез, где нашли приют многие великие умы своих эпох, Алексей вовсе не трепетал. Ему бы поскорей сделать снимок и убраться отсюда. Надо, в конце концов, понять, что ему дальше делать. Эвелина Трофимова пока никак не давала о себе знать, что начинало подспудно его тревожить. Он же все-таки в командировке, концерт, из-за которого он сюда прилетел, отменен, и делать ему здесь явно нечего. В таких случаях корреспондента быстро отправляют восвояси, дабы не тратить на него лишних казенных денег. Но сейчас ни ответа, ни привета… Совсем потерла голову? Было у них что-то с Пьером или нет? Надо спросить потом.

Урна с прахом неистового анархиста Нестора Махно находилась недалеко от стены парижских коммунаров и выглядела весьма скромно. Климов знал о Махно немного, всерьез этой темой не интересовался, но здесь, на востоке Парижа, вглядываясь в глаза на тронутом временем портрете, невольно проникался смутным уважением к почившему в 1934 году батьке. Да. 1934 год! В России в это время было уже не до анархистских химер!

Пьер, Алексей и Наташа молча стояли у стены. Пока они шли, им не попалось ни одного человека, и от этого ими овладела некая сопричастность к вечной жизни. Алексей достал фотоаппарат и начал фотографировать. Просматривая снимки в окошке, он убеждался, что они получаются не слишком четкими, и поэтому продолжал тратить кадры. Надо снять хорошо! Борису Аркадьевичу потрафить. Он, наверное, ждет не дождется его возвращения с долгожданной фотографией!

Процесс съемки увлек его, и он то и дело нажимал на кнопку, искал подходящий ракурс, никак не мог оторваться от объектива, пока Наташа не тронула его за плечо. Он повернулся в ее сторону с недовольным видом, а она указала ему на быстро идущего молодого человека. Тот явно направлялся к ним и по виду походил на одного из служителей сей обители надгробных камней и плит. Чем ближе он подходил, тем заметнее было его волнение…

Не произнося ни слова, Гийом Клеман, а это был именно он, встал рядом с Климовым и бесцветно и очень устало посмотрел на него. Он будто стремился узнать его, но не узнавал. Это длилось несколько секунд, но Алексей потом вспоминал эти секунды как самые длинные в своей жизни.

– Махно умер, рапсодия жива! – Гийом произнес это медленно и глухо и вдруг совсем по-детски, беспомощно улыбнулся.

– Простите, что-что? Какая рапсодия? – растерялся Климов.

Гийом ничего не отвечал, только смотрел и улыбался. И тут моментально, как в голливудском фильме, рядом с Гийомом вырос полный человек в сопровождении двоих молодцов.

– Гийом Клеман?

Юноша кивнул.

– Полиция Парижа! У нас есть к вам несколько вопросов, связанных со смертью Жоржа Леруа! Пройдите, пожалуйста, вместе с нами!

Несмотря на формальную вежливость, в тоне комиссара Легрена звучала такая непреклонность, что вряд ли кому-то в голову пришло бы сейчас ему возражать. Гийом Клеман в сопровождении полицейских направился к офису. Видимо, там Легрен собирался его допросить. По отношению к Климову, Наташе и Пьеру полицейские вели себя так, словно их вообще не существовало.

Климов переглянулся с Пьером, тот сделал ничего не понимающее лицо, Наташа стояла в глубокой задумчивости и ни на что не реагировала. Алексей убрал фотоаппарат в чехол. Что-то надо было делать, чтобы преодолеть овладевшее всеми оцепенение…

И вдруг кладбище потряс сильнейший взрыв. Что-то словно подбросило весь мир вверх, а потом погрузило в темноту и тишину.

Смотрителя охватило бешенство. Услышав из телетайпных агентств информацию о взрыве на Пер-Лашез, который все комментаторы характеризовали как очередную наглую выходку террористов, он все понял. Его указания о невмешательстве до самого последнего момента не выполняются. Хорошая новость за полчаса до начала заседания Синклита! Кто-то из его людей ослушался и решил залить Париж кровью, надеясь, что в этой мутной красной водичке выловится какая-нибудь рыбка. По всему выходило, что из повиновения вышел Дед. Он всегда, как бывший партийный руководитель, недолюбливал людей из Конторы. Рано или поздно Дед предаст! Смотритель давно свыкся с этой мыслью. Теперь понятно, почему он так опекает этого выродка Брынзова. Хочет поставить его на первый пост, а сам тянуть за все ниточки. Но его, Смотрителя, еще никто не обыгрывал. Не с тем связались! Да, ему почти восемьдесят, но сил хоть отбавляй. Сегодня на Синклите он им покажет…