Маркиз д'Антраг и граф д'Овернь были заключены в Бастилию, но поступить так же с Генриеттой Генрих не позволил – его любовницу оставили под домашним арестом в ее особняке в предместье Сен-Жермен.

Спокойствие Генриетты всех удивляло.

– Я не боюсь, что король решит предать меня смерти, – говорила она слугам, и ее слова передавали Генриху. – Потому что, если лишит меня жизни, то, значит, убьет свою жену, ибо я была королевой до этой итальянки.

Несмотря на то что д'Овернь, стремясь выгородить себя, во всем винил Генриетту, ее вскоре оправдали – король не мог быть счастлив без ее общества. Маркиза д'Антрага тоже помиловали после того, как он вернул Генриху его обязательство жениться на Генриетте, которое столь долго ему досаждало. И лишь д'Овернь, которого король счел главным заговорщиком, остался в Бастилии.

И вся эта история, которая, по мнению многих, должна были привести к падению Генриетты, лишь еще больше доказала, как прочна ее связь с Генрихом.

Страна замерла в напряжении. Король заболел. Ему уже было далеко за пятьдесят, а он по-прежнему вел очень активную жизнь, словно молодой человек, – никогда себя не щадил, не прятался от плохой погоды и выглядел настолько полным энергии, что люди забывали о его возрасте.

И вот на улицах исчезли веселые лица. Париж долго не хотел принимать Генриха IV, но когда признал, люди поняли, что у них еще никогда не было короля, так заботившегося о своем народе. Он был доблестным воином, но отрицал войны, потому что они всем приносили только страдания. Больше всего ему хотелось сделать Францию процветающей страной, и не для собственной роскоши, а чтобы его подданные наслаждались хорошей жизнью. Во Франции еще не было такого правителя, который так неустанно пекся бы о простых людях. А теперь он заболел.

В церквах служили мессы, по улицам шли процессии.

И до этого было известно, что популярность короля растет, но только теперь все поняли, насколько велика любовь французов к Генриху IV.

А Генрих лежал на кровати и думал, не пришел ли его смертный час, – он еще никогда не чувствовал себя так плохо. Временами у него случались приступы подагры или несварения желудка, и тогда лекари советовали ему правильно питаться, прекратить волочиться за женщинами, но он только смеялся над такими советами.

– Полужизнь – не для меня, – говорил он. – Я собираюсь жить полноценно, пока не умру.

Но не настало ли теперь это время?

Увидев рядом плачущую Марию, Генрих пожалел, что не был с ней достаточно добрым. Помимо всего прочего, она была его женой, и Сюлли был прав, когда говорил, что, если бы он был более хорошим мужем, и она как жена была бы лучше.

Он взял ее за руку, сочувственно улыбнулся.

– Когда ты поправишься, – промолвила Мария, – мы будем жить в мире.

Он кивнул.

Генриетта и королева стояли лицом к лицу. Надменность Генриетты как рукой сняло, и королева смотрела на нее с изумлением.

– Хорошо, что ваше величество соизволили меня принять, – кротко произнесла Генриетта.

Мария подумала: «Никогда бы этого не сделала, не попроси меня Леонора».

– Я пришла попросить у вас прощения. Я доставляла вам много беспокойства и хочу сказать, что больше этого не будет.

– Полагаю, болезнь короля заставила тебя увидеть свои ошибки, – строго проговорила Мария.

Генриетта склонила голову.

– Я решила посвятить себя благотворительности. Может, уйду в монастырь. Когда женщина столько грешила, она должна совершить много добрых дел, чтобы заслужить прощение.

– Рада слышать, что ты это осознала, – сурово проговорила королева.

Когда Генриетта вышла, Мария расхохоталась. Все ясно. Генриетта испугалась скорой кончины короля и забеспокоилась, что станется с нею.

Раньше она частенько говаривала, что это ее сын законный наследник трона, но теперь не осмелится заменить им Людовика. Испугалась, поняла, что после смерти Генриха вся власть будет у Марии. Как мать маленького короля, она почти наверняка станет регентшей. И вот Генриетта решила заранее помириться с нею, это же очевидно.

Затем Мария прикинула, какой властью будет обладать после смерти Генриха. Такая перспектива грела ее сердце. И она послала за своим любимым Орсино Орсини, дорогими Кончино Кончини и Леонорой, чтобы все это обсудить с ними.

Но, к радости французов и к огорчению его жены, Генрих не умер.

Он поднялся с постели совершенно здоровым и сразу взялся за старое. О раскаянии больше и не думал, первым делом отправился к Генриетте.

Она встретила его холодно. Генриетта стала очень набожной и, как сказала Генриху, глубоко сожалеет о той полной греха жизни, которую он вынудил ее вести.

Король смутился и ушел, потому что не понимал этой, новой Генриетты.

А все дело было в том, что Генриетта, как и Мария, задумалась о своем будущем. Она была богата, но понимала, что ей не суждено одолеть Марию. Ей показалось, что король уже не так сильно ею увлечен, и не могла забыть, что, будучи серьезно больным, он в первую очередь вспомнил о законной жене.

Чего Генриетте хотелось, так это влиятельного мужа, чтобы, случись королю и правда умереть, она была бы уверена в своем положении. И Генриетта опять стала подумывать о Жуанвиле, которого после опалы вернули ко двору, а еще больше – о герцоге де Гизе.

Ей также пришло в голову, что если она будет отвергать короля, то он воспылает к ней еще более жаркой страстью, но в то же время понимала, что быть к нему слишком долго холодной – игра опасная.

Но Генрих и сам не собирался ей это позволять. Он настоял, чтобы она его принимала, но Генриетте показалось, что их отношения стали немного другими.

Во время болезни у короля было время подумать над своим увлечением и, возможно, сравнить его с теми чувствами, которые он питал к Корисанде и Габриэле, особенно Габриэле.

На самом ли деле Генриетта так ему необходима? Иногда она доводила его до исступления. Однажды Мария чуть не утонула в Нейи. С ней был сын Габриэлы, герцог Вандомский, и им обоим пришел бы конец, не окажись рядом один из придворных, человек по имени Ла Шатеньере. Он спас их, рискуя жизнью. Генрих был очень тронут и щедро наградил Ла Шатеньере. Но Генриетта, услышав об этом, расхохоталась.

– Вот весело было бы посмотреть, как твоя банкирша пускает пузыри, – сказала она королю.

Генрих улыбнулся и не обратил внимания на ее замечание, но оно было передано Марии.

После выздоровления Генриха Мария взялась за старое: при первом удобном случае нещадно его пилила. Он со вздохом сказал Сюлли:

– Чем я столь сильно провинился, что мне досталась такая сварливая жена?

– Тем, сир, что поддерживаете связь с другой женщиной.

Мария не переставала упрекать Генриха за его встречи с Генриеттой.

– И что ты ответил, когда она смеялась над моим несчастьем? – визжала она. – Не сомневаюсь – веселился вместе с ней. Были свидетели.

– Я не веселился, – возразил Генрих. – И не нуждаюсь в том, чтобы за мной следили твои шпионы.

– Чтобы знать, что у тебя происходит с твоей потаскухой, не нужны никакие шпионы.

– Не хочу тебя слышать, когда ты изъясняешься такими словами.

Мария в ответ плотно сжала губы и с надменным видом вышла из комнаты. После этого она не разговаривала с королем две недели.

Упреки Марии вкупе с показным благочестием Генриетты сделались для Генриха невыносимыми. Его друзья это заметили и решили, что настало время положить конец власти, которую имела над ним любовница. Вниманию Генриха была предложена одна из обольстительнейших женщин двора, и он согласился, что никогда еще не видел создания прекраснее.

Ей было двадцать четыре года, у нее были светлые волосы и нежная кожа. Ее звали Жаклин де Бюэль. Генрих почти согласился пойти навстречу своим друзьям, потому что донельзя устал метаться между женой и любовницей. Он сказал о своей заинтересованности девушкой нескольким друзьям, те с радостью принялись за необходимые приготовления.