Пока Стиви шла, она вспоминала все, что знает о Канде Лайонс, и лишь печально качала головой от той хроники неудач и рискованных поступков, которая привела Канду сюда. Канда Лайонс записала дюжину платиновых дисков, получила приз киноакадемии за один-единственный фильм, в котором снялась. И теперь ослепительная карьера оказалась разрушенной из-за пристрастия Канды к кокаину, которое она никогда и не трудилась скрывать, миллионы долларов были украдены или рассеялись сами собой, а она оказалась обречена на бесконечную битву с судебными органами, которые наложили арест на все ее оставшееся имущество. Стиви тем более было грустно оттого, что она вспоминала, насколько музыка «Уандерс» – группы, из которой вышла Канда, – была частью ее юности, и как любила она тогда слушать Канду Лайонс. Вспомнив, Стиви стала напевать самую популярную песню конца шестидесятых, «Посмотри, что сделала со мной любовь».

Пройдя мимо фонтана, бившего в выложенной плиткой чаше, и приближаясь к красиво выгнутой арке входа в Оазис, Стиви позабыла про музыку, услышав голоса, поднимавшиеся до злобного крика. Она оценила ситуацию. У входа стояли два местных такси. Чарли Мэтью, таксист, часто возивший Стиви, разговаривал с заместительницей Стиви, Пам Делане, старавшейся его успокоить. Чтобы вывести Чарли из себя, требовалось что-то чрезвычайное, подумала Стиви. Он был сдержанным человеком, с таким неиссякаемым запасом добродушия, что она часто говорила ему – почти серьезно, – что если его когда-нибудь заинтересует работа с ее клиентками, то она с удовольствием предоставит ему должность в Оазисе. На что он обычно отвечал:

– Мис'Найт, иногда бывает трудно справиться с вашими пациентками у меня в кабине. А вы думаете, что я еще захочу видеть их каждый день с утра до вечера?

Стиви подошла к спорящим. – В чем дело, Чарли? – спросила она. – День сегодня слишком хороший, чтобы так повышать свое давление и нагружать сердце.

– Утро доброе, мис'Найт, – ответил он, снизив тон. – Происходит то, что Дейв Хиггинс и я подобрали одну… из ваших… в аэропорту. Она заявила, что ей нужны два автомобиля, один для нее самой, а другой для багажа. Мы согласились. Дейв очень бережно обращался с ее сумками, я заботился о леди так же, как и со всеми остальными вашими. Ну и вот леди приехала, – водитель махнул рукой на вторую машину, – и не желает платить.

– Это недоразумение, Чарли, – успокаивающим тоном сказала Стиви. – Сейчас я разберусь. Вы же знаете, как я вам признательна за то особое внимание, которое вы оказываете… так что потерпите, а я сейчас распоряжусь, чтобы вам заплатили.

Через миг открылась дверца второго такси. Оттуда появилась высокая, очень стройная, почти истощенная чернокожая женщина, одетая в темно-зеленый костюм; ее длинные ноги были облачены в тонкие чулки и зеленые замшевые туфли-лодочки. Грива дико всклокоченных черных волос обрамляла тонкое, почти высохшее детское личико, покрытое тяжелой косметикой. Глаза были прикрыты огромнейшими солнечными очками, однако лицо было столь же узнаваемым, как и голос, который звучал с него.

Когда Канда скользила по мощенному плиткой тротуару по направлению к Стиви, ее облик казался королевским, но чем ближе она подходила, тем сильней развеивалась иллюзия. Стиви видела, что классический костюм индивидуального заказа был весь в пятнах, что у шелковой блузы загрязнился воротничок, и внезапно испытала острую волну сочувствия, которую, как понимала, нужно не обнаруживать, по крайней мере сейчас.

– Добро пожаловать, Канда, – сказала она, протягивая руку. – Я Стиви Найт. В чем у вас проблема?

– У меня нет проблем, – заявила высокомерно Канда. – Это у этих таксистов проблемы. Они грубо и бесцеремонно держали себя в аэропорту, но этого еще мало, вон тот мужик обзывал меня черной обезьяной! – Она указала на Чарли Мэтью, который подошел ближе, чтобы слышать беседу.

– Этого не было, мис'Найт! – запротестовал Чарли, и его гнев смешался с удивлением. – Клянусь Богом. Вы знаете меня, мис'Найт… всегда если кому-то из ваших требуется такси, они зовут Чарли Мэтью. И ни одной жалобы, хотя я мог бы сообщить вам кое-что о некоторых леди, которых сюда привозил… Но я считаю так – живи сам и давай жить другим. Я не обижаю своих пассажиров, мис'Найт, и не понимаю, почему эта леди наговаривает на меня.

У Стиви не было сомнений, что она слышит правду. А вот некоторых «путниц» она могла уличить во лжи. Однако инстинкт подсказал ей, что нужно делать все возможное, чтобы Канда не подумала, что тут против нее созрел заговор.

Стиви повернулась к Пам:

– Заплати Чарли и Дейву из нашей текущей кассы. А мы с мисс Лайонс разберемся потом.

Когда Пам повела обоих мужчин внутрь здания, Стиви показалось, что Канда собирается возразить против такого решения, однако та просто пожала плечами и сказала:

– Так вы начальница этого исправительного заведения…

Ладно, подумала Стиви, теперь раздражение обращается на нее, ведь Канду привел сюда арест.

– У нас в Оазисе нет начальниц, – ответила она. – Это не то, что вы думаете… не такое место, где вы будете сидеть бесконечно, если не захотите воспользоваться тем, что мы вам предложим. Хотя я уверена, что вам это известно.

Вслед за этим большие очки были убраны с лица, и Стиви увидела, что огромные черные глаза покраснели и опухли, то ли от слез, то ли от обильного употребления наркотиков, сказать было трудно. Она почувствовала, что взвешена и измерена.

– Тогда ладно, – заявила Канда, вставая в позу, ее тоненькая, почти паучья лапка уперлась в остро торчавшее бедро, – если тут нет начальницы, то какова программа этого заведения? – Ее манера обращения, казалось, говорила о том, что Стиви была для нее чем-то едва ли более важным, чем коридорная в гостинице.

– Во-первых, мы вас поселим, – любезно сказала Стиви. – Потом вы получите список правил распорядка. Мы…

– Мне было сказано, что я должна пробыть тут шесть недель, – резко перебила ее Канда. – Как я полагаю, ваши… гости получают какое-то свободное время за… за хорошее поведение?

– Это все-таки не то место, о каком вы думаете, – весело сказала Стиви. – Здесь шесть недель обязательны для каждого. И мы не наугад взяли этот срок, не вытащили эту цифру из шляпы… Просто он нам представляется самым удачным.

– А если я захочу уехать отсюда раньше? – настаивала Канда. – Вы известите об этом власти?

– Я уже сказала вам… Я не тюремщик, не надзиратель. И не доносчик в данном случае. Вы уедете в любое время, когда захотите. Возьмете какое-нибудь такси до аэропорта, если хотите. Только потом не рассчитывайте снова сюда вернуться. В следующий раз место будет предоставлено тем, кто просит об этом.

Стиви затаила дыхание. Ей хотелось помочь Канде Лайонс, может, больше, чем кому бы то ни было, но – черт побери! – Канда должна быть ее союзницей тоже, а не просто пройти через Оазис как заключенная, отбывающая срок.

Хрупкие плечики Канды, казалось, поникли на миг, когда она поковыряла землю кончиком дорогой туфельки. Затем выпрямилась.

– О'кей, мисс Стиви, я поняла картину. Я вас не очень интересую, поскольку вы договорились с судом, что возьмете меня бесплатно. Я думаю, что вы гораздо больше были бы во мне заинтересованы, если бы я вам за это… ваше лечение могла заплатить.

Терпение, только терпение, напомнила себе Стиви, прежде чем ответила ровным тоном:

– Вы можете называть меня Стиви. И вы абсолютно ошибаетесь насчет денег. Когда позвонил ваш менеджер и сказал, что вам требуется помощь, для меня этого было достаточно. Черт побери, этого было бы достаточно для всякого, кто любит ваш талант и вашу музыку так, как я! Почему вы хотите все это профукать… и все из-за какого-то паршивого белого порошка…

Певица улыбнулась странной улыбкой.

– Все из-за этого паршивого белого порошка, – повторила она, но больше не добавила ничего. Она встала рядом со своим косметическим чемоданчиком от Луи Вюиттона, приехавшим с ней, словно ждала, что появится портье и унесет ее багаж. Она ничего не делала для себя годами, ее всегда окружали люди, готовые услужить, она их едва ли запоминала и помнила, людей, которым она платила, чтобы те убирали за ней, удовлетворяли ее потребность в порции мороженого или понюшке кокаина.