– Благодарю вас, мадам Леско, вы очень любезны.

– На здоровье, Огюст, на здоровье, – ответила Анна-Луиза, протягивая чашку уже Годено. – А вот вы, надо заметить, немножко рассеянны. Вынуждена повторить еще раз: Леско я была в мадмуазелях. – После того как третья чашка перешла в руки Вернея, она выпрямилась и, посмотрев на Бореля, с улыбкой, наставительно погрозила ему указательным пальцем. – В нашей работе внимательность – одно из самых важных качеств. – Не конкретизировав, в чьей именно работе, «Манон» продолжила: – А уж для мужчин в общении с дамами вообще наипервейшее. – Она перевела взгляд на Годено, как бы желая получить от него какой-нибудь комментарий.

– Мы будем над этим работать, – комментарий был дан, причем достаточно обнадеживающий.

Анна-Луиза удовлетворенно кивнула головой и вздохнула.

– Ну что ж, в таком случае не буду вам мешать. – Захватив поднос, она бесшумной плавной походкой выскользнула в коридор.

– А откуда она знает, как меня зовут? – обращаясь к Годено, немного недовольным тоном спросил Борель. – Насколько я помню, нас друг другу никто не представлял.

– Молодец, – вместо ответа похвалил его тот и перевел взгляд на Вернея. – А она говорит – невнимательный.

Верней посмотрел на молодца и с легкой улыбкой, которую тот воспринял как наглую и даже издевательскую, выразительно произнес:

– Ну... собственно, нас ведь тоже никто друг другу не представлял. – Он поднял свою чашку в приглашающем жесте и, кивнув Борелю, поднес ее к губам.

Борель, с видом человека, делающего очень большое одолжение, медленно всыпал в чашку полную ложку сахара, еще медленней и очень старательно этот сахар размешал, аккуратно положил ложечку на блюдце и, зачем-то вздохнув, взял чашку в руки.

Сама процедура кофепития, в силу мизерного объема используемых емкостей, не могла занять много времени. Тем не менее, Годено, одним глотком проглотившему свой кофе, пришлось довольно долго ждать, пока Борель соизволит, наконец, поставить на столик пустую чашку.

– Как кофе? – после некоторой паузы спросил он его вежливым тоном, но с какими-то уже суховатыми нотками, и, после того, как вопрошаемый вместо ответа очередной раз с неопределенной миной пожал плечами, добавил: – Да, вы правы. Не пойму, чего это турки так любят туда кардамон вбухивать. – Его взгляд переместился на Вернея. – Тебе нравится имбирный привкус?

– Нормально, – безразличным голосом небрежно протянул тот.

– Ему все нормально, – Годено, махнув рукой в сторону своего напарника, снова посмотрел на Бореля.

– Вы же сами не так давно его хвалили.

– Кого, Жюля?

– Кофе.

– А-а. Ну так надо же было вас чем-то завлечь.

– Какая деликатность. После того, как вы меня засунули в свою машину и привезли на эту идиотскую квартиру.

– Никто вас никуда не засовывал. Сами сели. – Годено, чуть прищурив глаза, впился в Бореля холодным цепким взглядом и после того, как тот, не выдержав этот взгляд и как-то поникнув, опустил голову, понял, что пора кончать прелюдию и брать быка за рога. – Ну что ж, господин Борель, давайте, наконец, поставим все точки над «и» в нашем деле. Предупреждаю сразу: я буду говорить с вами предельно честно, открыто, без экивоков и... всяких там обходных маневров. Естественно, что взамен мы ожидаем от вас точно такой же откровенности и прямоты. При этом имейте в виду, вас никто ни к чему не принуждает. Если вы не согласны на подобный диалог, будем считать, что наша сегодняшняя встреча на этом подошла к концу, а в дальнейшем наше с вами общение будет продолжаться в несколько ином формате, режиме и...

– ...обстановке, – вставил Верней.

– Да, – подтвердил Годено. – Одним словом, прежде всего вам следует определиться, на каком вы, условно говоря, корабле. Либо с нами, либо с ними. Исходя из этого и будем строить наши взаимоотношения.

Борель пожал плечами:

– Я не понимаю, при чем здесь какие-то кора...

– Вот только дурачка из себя строить не надо. Ладно. Жака-простака... – сморщив гримасу, немного грубовато перебил его Верней.

– Действительно, – подхватил его напарник. – Это ведь может доказывать только одно. Что вы нас с Жюлем считаете за полных идиотов. А нам это было бы, знаете ли, немножко обидно.

Борель опустил глаза и после некоторой паузы тихо и не очень уверенно произнес:

– Я все равно... не очень хорошо понимаю...

Годено обменялся с Вернеем взглядом и вздохнул:

– Ладно, так и быть. Дадим вам еще несколько подсказок. Я думаю, на Страшном суде нам это зачтется. – Он засунул правую руку во внутренний карман пиджака, вытащил оттуда несколько небольших фотографий и, давая пояснения, стал небрежно бросать их одну за другой перед Борелем на стол. – Вот этот веселый молодец является установленным сотрудником русской разведки. Незадолго до его отъезда за ним было установлено очень плотное и активное наблюдение. В ходе этого наблюдения выяснилось, что данный господин или товарищ поддерживает достаточно регулярные и тесные отношения с рядом весьма достопочтенных персон, среди коих, по каким-то – пока для нас неизвестным – причинам, оказался и сотрудник нашего Министерства иностранных дел, господин Огюст Борель. Вот вы с ним в «Полидоре» уплетаете бургундские улитки и говядину по-кайеннски. Это, по всей видимости, одна из ваших очередных встреч. Вот вы в музее Родена. С неподдельным интересом рассматриваете скульптуру Евы и что-то живо обсуждаете. Несомненно, Евин экстерьер... А это... узнаете?.. в милой неприхотливой забегаловке «Пре де Бурбон».

– Ну-ка, ну-ка, – Верней прервал его монолог и с наигранным интересом протянул руку за последней прокомментированной фотографией. – А это не ее мы сегодня вечером проезжали?

– Ее, Жюль, ее. Здесь у них, по всей видимости, было место незапланированных коротких встреч. Недалеко от места работы. Чтоб, в случае чего, вполне легендированно можно было бы... в обеденный перерыв... ну ты ж понимаешь.

– Ловко придумано.

– Ловко. Впрочем, почему было. Это место у них осталось. И исправно служит и по сей день. Персонажи только, правда, немного поменялись. Теперь у нас новый контрпартнер. Помоложе. Посимпатичней. Да? – Годено фривольно подмигнул Борелю, который по мере сообщения каждого нового факта из своих, до сих пор скрытых страниц личной жизни, все больше и больше мрачнел и сникал. – Но зато вроде и понастырней. Это вы уже с ним. Там же. Похоже, что совсем недавно, – полувопросительно, полуутвердительно произнес Годено и протянул Борелю последнюю фотографию, на которой тот увидел себя и Олега, человека, с которым он был на связи последние полгода, запечатленными в процессе их последней встречи в этом проклятом бистро, когда они сидели за одним столиком и Борель сообщал о только что добытой им и столь важной для его русских друзей информации. Засняты они были откуда-то сбоку, по всей видимости, со стороны барной стойки. Огюст машинально попытался вспомнить, кто тогда мог там находиться, но у него ничего не вышло – в тот момент он был занят рассказом и не особенно следил за окружающей обстановкой. Борель почувствовал, как в нем нарастает раздражение: это что ж, выходит, что он почти весь последний год, как какая-то инфузория, был под микроскопом у этих подонков? Значит, с одной стороны – те, с другой – эти, а он – как зернышко между двумя мельничными жерновами.

– Ну как подсказки? Помогли немного оценить складывающуюся ситуацию? – прервал его мысли Годено. И, не дождавшись ответа, продолжил: – Я думаю, на этом достаточно.

И в этот момент Борель взорвался:

– Нет, а что здесь вообще такого, я не понимаю. Мало ли что вы там установили. Разведчики, не разведчики. Я-то тут при чем. Меня это не касается. У меня, что с тем, что с этим вполне обычные отношения...

– Деловые, – продолжил за него Годено, уловив некоторую незавершенность фразы.

– Не деловые.

– Дружеские, – подсказал на этот раз уже Верней.

– И не дружеские, а... обычные. Как у коллег. Мы работаем по одному профилю. Культурные связи. Общность интересов. Отношения дружбы между Францией и Россией.