— Только не говорите мне, что я вас удивила, иначе я в вас разочаруюсь, — мрачно заметила я.

— Ну, не то чтобы я совсем, подобного не ожидал, но крики в стиле сержанта меня… — и он помахал рукой, подбирая слово, — позабавили.

Оказывается, я забавна… Хорошо хоть дезертцы так не считают.

— Если бы вы видели, как я убила трех дюжих мужиков, вы бы не считали подобные крики забавными, — сказала я, глядя ему в глаза. Крутецкий удивился, если он не сыграл, то это означало, что на Дезерте у них нет агента, иначе бы о моей «приветственной» дуэли он бы знал.

Весь день прошел в каких-то хлопотах — вроде бы и свободной минуты не было, и непонятно чем занималась. Хорес-Китлинг высказал мне свое «фе» по поводу карцера и Белтмана, заявив, что карцера в крепости нет, и что Белтман сейчас работает в открытом космосе, помогает техникам. Мда, называется, отправила, чтобы подумал над своим поведением, а его припахали так, что хорошо, если руки от усталости дрожать не будут…

Крутецкий клещом висел на мне, не давая возможности даже приватно по визору пообщаться, и к концу дня у меня уже был синдром заложника. Это когда человек, к которому испытываешь сильные отрицательные эмоции, вдруг становится желанен и необходим, то есть, если раньше я хотела от него избавиться, то, когда пришла пора отдыха, не хотелось его отпускать от себя. Опять уложив, несмотря на протесты, Хорес-Китлинга, я еще часа два болтала с Крутецким. Этот разговор нас неожиданно вынес в такие сектора, что мы оба диву давались.

Началось все с того, что Крутецкий принялся упрекать нас в том, что наше общество нестабильно, что стоит прекратить нам соблюдать общественный договор, как все рухнет. Я согласилась, это действительно так. Но сама Русская Федерация тоже не образец стабильности, десятки народов, «единство в многообразии». Разная культура, разные религии, из объединяющих факторов разве что нацеленность на семейные ценности и общечеловеческую мораль, весьма сходную с христианской.

И Президент, пожизненный. Назвали бы уже императором; хотя нет, я не права, у императора должна быть более жесткая и более наглядная власть. А Президент Русской Федерации никогда и ничего открыто не приказывал членам Федерации, ничего не навязывал, но и не был пресловутой «английской королевой». Власть у него была, но власть скрытая. И был институт Полномочных Представителей Президента». Сам Президент практически не покидал своей резиденции, Полномочные Представители принимали руководителей других стран, руководили политическими и общественными акциями, САМИ принимали решения и отчет держали только перед Президентом. При всем этом, на протяжении последних двухсот пятидесяти лет передача власти Президента своему наследнику проходила исключительно незаметно как для экономической, так и для политической жизни Федерации. Право избирать Президента находилось в руках шестисот человек, вот такая вот эффективная демократия. И это СТАБИЛЬНАЯ СИСТЕМА? Я все эти соображения выложила перед Крутецким, присовокупив, что понимаю, что воспитание и отбор Полномочных Представителей идет очень жестко, но если среди них заведется паршивая овца, пекущаяся не о благе Федерации, а о собственных амбициях, то последствия будут куда ужаснее, чем в случае измены интересам Синто отдельно взятой семьи. Что, по моему мнению, система Федерации куда более нестабильна, чем система Синто, у нас есть опыт преодоления тирании, а что будут делать в Федерации, если вдруг Президент или его представители перестанут вести взвешенную политику?

Крутецкий после моей отповеди замолчал надолго, думал, крутил в руках кружку.

— Вам девятнадцать? — спросил он.

— Да, — я с грустью вспомнила, что не отметила свой день рождения и что двадцатилетие уже не за горами.

— Что мы будем делать, если вверху окажется недостойный? — задумчиво сказал советник. — То же, что и вы — по-тихому уберем его, — и он испытующе на меня посмотрел.

— А если будет ситуация или — или? Если одни будут понимать благо — так, а другие иначе? Что тогда? — спросила я.

— А как у вас?

— А нам легче. Нас мало и «мы в тельняшках». — На эти мои слова он улыбнулся, а я продолжила: — Нас сплачивает наличие внешних врагов и единое специфическое мировоззрение. А вас?

Он пожал плечами:

— А у нас есть Президент.

Я горько улыбнулась:

— Это хоть живой, не модифицированный человек?

— Конечно! — у Крутецкого аж глаза расширились от такого оскорбительного предположения.

— Я ему не завидую. Да и Представителям тоже.

— Правильно делаете.

— Как вас зовут? По имени-отчеству?

Крутецкий удивился такому вопросу.

— Виктор Павлович. А вас?

Я улыбнулась.

— Отвечу, если вы станете моим любовником.

Его глаза блеснули.

— Это предложение? — от его голоса меня обдало жаром.

— Нет, это объяснение, почему я не назову своего имени.

Крутецкий не спешил сбавлять сексуальное напряжение. Сила. Как ни крути, сила — это то, что делает мужчину желанным, даже если это сила ума. Я смотрела в стол, гася так некстати проснувшиеся инстинкты. Когда я взяла себя в руки и посмотрела в лицо собеседнику, то увидела, что он с легкой улыбкой всматривается в меня.

— Готов спорить на что угодно, вы захотели меня, — сказал он со смесью гордости и удивления.

— У меня просто давно не было секса, — вкрадчиво, но едко ответила я.

— Так в чем проблема? — он опять обольщал, но уже без толку.

— Ни в чем. Перемучаюсь, — с легкой улыбкой ответила я.

Он не стал настаивать, поняв, что проиграл этот раунд.

— Зачем вам понадобилось мое имя?

Я вздохнула, понимая, что мои дальнейшие слова уже не будет восприняты.

— Я хотела сказать, Виктор Павлович, что Федерация и так очень велика и имеет большой потенциал.

Он удивленно поднял бровь.

— И что мы хотели бы жить своим умом, а не умом Президента, каким бы он ни был гениальным и высоко моральным, — сказала я грустно, даже не глядя на советника.

— Параноики! — ответил он сокрушенно.

Другого ответа я и не ждала, правила игры надо соблюдать.

Проснулись мы все по тревоге: пираты вошли в наш сектор через двое официальных «врат» и одни новые. Я с неприятным чувством осознала, что абсолютно не нужна, и мое место — дальнее кресло на главном посту. Хорес-Китлинг оказался не только хорошим инженером, но и отличным командиром. Крепость была приведена в полную боеготовность в кратчайшие сроки. Ждем.

У официальных «врат» русы хорошенько потрепали пиратов, тем не менее, примерно половина прорвалась и шла к планете, преследуемая «Атакующими». Через новые врата зашел бывший «Гевалтиг» и теперь с сателлитами тоже направлялся к нам. Ждем. Я, как и все синто, нарисовала знак Судьбы на ладони — круг с точкой в средине. Судьба — это все, круг, и ничего — точка. Наши Судьбы в наших руках, но если мы их не удержим… Незаметно, сзади меня на полу, пристроились Кас и Пол, я отсылала их на Синто в качестве курьеров, и они вернулись ночью, им явно было что сказать, но пока что наши переговоры привлекли бы всеобщее внимание. Было тихо, за исключением периодических подтверждений готовности. Те синто, кто не был занят, сидели расслабленно, глядя себе на ладонь, русы, наоборот, были напряжены.

— Однако впервые вижу, чтобы так готовились к бою, — негромко сказал Крутецкий.

— Вы видите какие-то недочеты? — тут же отозвался Хорес-Китлинг.

— Нет…

Крутецкий подошел ко мне, посмотрел на сидящих со скрещенными ногами Каса и Пола.

— А если гравитация выключится? — спросил он, глядя на них.

— То вы первый взлетите, — отозвалась я. — Что с вами, не выспались? — я прозрачно намекнула на то, что он говорит глупости.

— Знаете, я не часто участвовал в космических боях, но никогда еще мне не приходилось видеть такого… расслабления.

— Угу, и только вы бегаете и ерунду порете, — я решила сказать то, что думаю.

— Наверное, вы правы. Но я рискую так же, как и вы.