— Ну тогда присаживайтесь, гости дорогие, — попытался изобразить из себя гостеприимного хозяина мент и суетливо стал сгребать на газету мешающий по столу мусор, — А какой праздник? День строителя?

— День животновода, — обозначил свое присутствие словом и Пырей. Его хищный острый нос сперва приценил все углы в кубрике-каюте, прежде чем Пырей нашел себе откидную баночку у трапа и сел.

— Не понял юмора, — посмел сказать Иваныч.

— Праздник мокрых штанов, — объяснил Виталий Ефремович, — Как пишут в красивых книгах: «Праздник похороненных надежд».

Слово «похороненных» Ивану Иванычу очень не понравилось, и он инстинктивно поскреб ногтями кадык:

— Ну, обыграл нас этот Храм. Так это только пока. Он ведь, пока лепил горбатого, восемь раз подставился. И мне теперь осталось только взять его тепленького под белы рученьки. Так что, гости дорогие, все путем.

— Все путем, — загадочно повторил за ментом Малюта и не чинно, а вверх тормашками высыпал содержимое пакета на стол: пузырь «Синопской», банка оливок, хлеб, буженины с полкило.

— Все путем, — тоже глухо повторил Словарь, выдвинулся вперед и одну за другой стал выставлять из карманов на стол литровые бутылки «Бифитера». Первая, вторая, третья, четвертая… пятая.

— Куда ж столько!? — всплеснул руками Иваныч, — Тут до поросячьего визгу упиться можно!

— А нам визжать по-поросячьи только и остается, — так никуда и не присел брезгливо морщащийся Виталий Ефремович, — Повизжим за упокой похеренных надежд.

— Виталий Ефремович, — Иваныч позволил себе возразить, хотя недобрые предчувствия заставляли горло сипеть, — Не все так кисло, как кажется. Теперь Храм у меня в руках. И я уже подписал бумагу о его задержании. Завтра утречком мои лейтенантики наведаются к нему в офис…

— Что-то дочка твоя тебя навещать перестала, — отмахнулся от подробностей Виталий Ефремович, — Не любит?

— У молодых своя жизнь, — по инерции ответил майор и запоздало напрягся, — А при чем тут моя дочь?

— Так, к слову. Не бери в голову. У тебя в этом гадюшнике чистые стаканы найдутся?

Иван Иванович вздохнул облегченно и засуетился:

— Стаканы? Это я мигом, — пошарил в подвесном шкафчике. Не нашел. Поглядел на полке. Не обнаружил. Двинулся к шкафчику между Малютой и Словарем.

И тут Малюта со Словарем подхватили мента под локти и со всего маху двинули лбом об переборку. И так три раза, чтоб не рыпался. И усадили меж собой уже совершенно другого Иваныча, обломанного и завявшего.

Пырей в свою очередь живо подхватился с места и из широких штанин достал рыжий медицинский шланг и веселенькую пластмассовую воронку.

— Глотай! — сунул он конец шланга в зубы майору.

— Ребята, зачем? — пуская кровавые пузыри, загундел плавающий глазами Иваныч, — Не надо. У меня все на мази. У меня бумаги на Храма подготовлены. Он восемь раз прокололся. У него целый букет статей, завтра утром я к нему в офис лейтенантов отправлю. А если со мной что случится, так в Вирши комиссия нагрянет. Такой кипеж поднимется!..

— Глотай! — почти ласково потрепал Иваныча по обвислым щекам Виталий Ефремович, — Нам у тебя немного желудочного сока для анализов надо взять. А потом мы спокойно, без обид жахнем. И завтра утром ты спустишь свору своих лейтенантов на Храма. А пока глотай, — и прозвучало это как-то почти убедительно. Почти умиротворяюще.

И Иван Иванович сам не въехал, как заглотил шланг. И теперь уже Словарь, нащупав на столе поллитровку, саданул ею наотмашь майора по темячку. Бутылка осталась цела, а майор обвис — с рыжей макарониной шланга изо рта.

Но не долго сам по себе болтался второй конец макаронины. Изловив его, Пырей приманстрячил воронку и вопросительно посмотрел на Виталия Ефремовича.

— Гаси, — равнодушно дал отмашку Виталий Ефремович и отвлек глаза на перстенек, камушек которого забавно ломал свет, — Он правду говорил, если с ним что случится, в Вирши важная ментовская комиссия нагрянет. А нам только того и надо. Кто последнюю неделю городок на уши ставил? Храм. На кого Иваныч на завтра ордер подписал? На Храма. Кто сегодня по злобе блатной Иваныча жестоко завалил? Как ни крути — опять Храм. Так что не тормози.

И получивший благословение блондинчик Пырей начал заливать в воронку одну за другой вскрываемые и подаваемые ему литровые пузыри водяры. Одна бутылка, вторая…

Виталий Ефремович не стал просвещать подельников, что по гамбургскому счету ему, крутому быку, на какого-то залетного урку Храма начхать с высокой прлки. Гораздо острее жглись следующие вилы: после ставшей знаменитой на весь Северо-Запад стрелы (где подельники испачкали брюки) в Виршах круто ломанула вниз «кривая преступности». Быстрее, чем член у ветерана после одной палки.

Это еще не зачеркивало бизнес Виталия Ефремовича, но уже начинало штормить. И срочно требовалось восстановить укачавшийся «престиж» городка. А что может быть беспредельней, чем смерть наглая главного мента? И, если со своими «обязанностями» не справился живой майор, пусть за него отдувается майор мертвый.

Сначала Иваныч рыпался, как мог, сучил ногами, блеял, булькал, захлебываясь, дико вращал красными глазами и пускал сопли. Но Малюта со Словарем держали майора под руки надежно. Но Пырей, знай себе, заправлял воронку остро пахнущей водкой.

Вторая бутылка, третья бутылка, четвертая…

Иваныч обвис и поник. Виталий Ефремович, брезгливо морщась, пощупал пульс и отстранился.

— Водяра его погубила, от водяры и подох.

— Все? — обрадовался замаявшийся Пырей.

— Кажись, амба. Сердце стало, — Виктор Ефремович потянулся и сладко зевнул, — Но ты все равно доливай. Не пропадать же добру.

…Четвертая бутылка, пятая бутылка.

— А эту туда же? — кивнул Пырей на оставшуюся на столе ноль-пять «Синопской».

— А эту не тронь, — вдруг подал голос Малюта, — Нам старого ментовского кореша чем-то помянуть надо, — и убрал поллитровку в карман кожаной куртки.

— Приберите все тут, — двинул вверх по трапу разом заскучавший Виталий Ефремович, — Хавку соберите и проверьте, чтоб пальцев не оставалось.

«И нахрена я столько времени путаля с этим рохлей майором? — корил себя Виталий Ефремович, — Сразу надо было забивать самую реальную стрелу с Храмом. Подогнал бы реальных бойцов, а не этих клоунов Словаря и Малюту, остались бы от Храма рожки да ножки. И ведь по первах вычислить его была не проблема, городок-то масенький. Теперь труднее — каждый второй ларечник за него под трактор ляжет. Ну, ничего, одного конкретного человека я пригласил таки, вот-вот прибудет. И даже хорошо, что он не из быков, а из профи. Спецназ он там, или кто? Выполнит работу без шума и отвалит с концами.»

Как ни крути, а генеральный папа все-таки испоганил настроение Сергею Шрамову. Хвалил за усердие, руку тепло жал, а в глазах оставались глыбы льда размером с Эйфелеву башню.

Прибывший в Питер Сергей зарядил пока скудную долю в общак, доложился о запутках, о ситуации на комбинате, о том, что снова оказался в бегах. Сергей отрапортовал, что собирается предпринять, и оценил свои шансы пятьдесят на пятьдесят. Господин Хазаров больше слушал, чем задавал вопросы. И цыкал на подчиненных, если вопросы собирались задавать они. И у Шрама осадком осталось, что верховный папа ждал еще чего-то и не дождался. Например, доклада о делах, не имеющих отношения к Виршевскому нефтеперерабатывающему комбинату. Но таких дел за Шрамовым не было.

А потом еще в кулуарах подлил масла Урзум с дебильными подначками, типа, не объявлялись ли в Выиршах сестрорецкие, типа, пытать Шрама за Эрмитажные списки? А шрам про эрмитажную ботву уже ведь и мыслить забыл.