Накануне они застали его врасплох — никакой возможности убежать. Но у него было алиби — он готовил завтрак, и они убрались ни с чем. Теперь снова пришли, и это плохая новость. Только не сегодня. Только не в этот уик-энд. Этот уик-энд занят, и он не мог позволить себе транжирить время в комнате для допросов на рю де Левеше.

В процессе бега мысли Карно вертелись так же быстро, как переставлялись ноги. «Понимаю, что им нужно. Опять Вики. Они обложили меня, сомнений нет. И все из-за говорливого Вреша. Гад татуировщик дал полиции наводку. Пальцы у Голландца когда-нибудь срастутся, но ему придется свое имечко пристроить в другом месте — татуированная кожа размером два на четыре дюйма, аккуратно срезанная бритвой со скальпа и намотанная на сломанные пальцы. Все это должно стать ему полезным уроком».

Однако тут же Карно взвесил и другую возможность. Может, это как-то отдаленно, но имеет отношение к женщине в бассейне. Жене де Котиньи. Об этом непрерывно верещали по телевидению накануне вечером. Возможно, де Котиньи заподозрил, что смерть жены связана с шантажом — легкое напоминание для убедительности, чтобы не отвлекался от работы по добыванию разрешений на застройку. И он, быть может, что-нибудь рассказал полиции. Описал ситуацию, прежде чем уйти и застрелиться.

Карно заскрипел зубами, глубоко вздохнул и побежал дальше. Де Котиньи мертв. Кто бы мог подумать? Теперь им придется искать кого-то другого, чтобы прижать; кого-то, чтобы подставить. Потому что Карно знал — очередная пара ягодиц в кресле руководителя планирования не испугает Рэссака, который что-то замыслил.

В Канебьер Карно осмелился бросить взгляд назад. Ничего не увидел. Потом, воспользовавшись тем, что зажегся зеленый свет, припустил через дорогу. Через тридцать метров он свернул направо и еще раз направо, на рынок Капуцинов, где впервые позволил себе замедлить бег. Проталкиваясь через утреннюю толпу людей, пришедших на рынок, работая плечом и локтями, чтобы пробить себе дорогу, он вновь обернулся, но не увидел ничего особенного в потоке покупателей за спиной. По его оценкам, он оторвался метров на пятьдесят, может, больше. Достаточно, чтобы повернуть и затеряться.

И рынок Капуцинов для этого самое подходящее место. Хоть толпа покупателей и прилавки замедляли его продвижение, этот узкий проход давал возможность скрыться, чем он и пользовался бессчетное количество раз. На полпути Карно резко повернул налево, между рыбным прилавком и грудой сморщенных фиников и розовых помидоров, в крытый переход, уходящий в обратном направлении, крю дю Мюзе. Проход был такой узкий, что преследователи пройдут мимо него, не заметив. Еще пять минут, и он в безопасности.

Сворачивая с Мюзе и направляясь к бульвару Гарибальди, он понял, что его единственная проблема в том, что, имея на хвосте копов, он должен держаться подальше от своей квартиры. Потом он вспомнил о Сильвьен. Всего в четырех кварталах отсюда. Может залечь там. Прекрасно.

Шагая по Гарибальди, Карно опять оглянулся. Чисто. Он замедлил шаг и остановился возле газетного киоска на углу Моке, осмотрел полки с журналами, перевел дух, смахнул со лба пот, посматривая вверх-вниз по улице.

Он уже собрался уходить, как почувствовал ствол пистолета у шеи за ухом и услышал скрипучий шепот:

— Я тоже знаю эти улицы, мсье.

Первым Бенедикт увидел Гаса Делахью, брата Сьюзи, который спустился, чтобы сообщить номера комнат для подноса багажа — груды однотипных чемоданов и кофров фирмы «Луи Вюитон», которые в последние несколько минут подтаскивались в вестибюль «Нис-Пассед». Понимающий кивок консьержа, и свернутые банкноты появились из кармана брюк Делахью. Банкноты развернулись и плавным движением перекочевали в руку мужчины.

Гас Делахью часто проделывает это, отметил Бенедикт, потягивая из стакана напиток и наблюдая за представлением. Никогда родители, сказали ему. Всегда брат. Брокер с Уолл-стрит, сын и наследник. Обычно чтобы заткнуть рот, закрыть тему. Есть люди, Бенедикт это знал, которым платят за то, чтобы они не писали о семье Делахью. Теперь это стало профессией, которой стоило заниматься.

Разделавшись с багажом и консьержем, Гас Делахью прошел в бар, заказал себе выпивку и, прикрывая глаза от блеска отражающегося в море солнца, вышел на террасу, где сидел Бенедикт. Маленького роста, с вислыми плечами, аккуратно подстриженными черными волосами и одутловатым лицом, он сел за стол, и тут же появился бармен со стаканом бурбона цвета карамели на бумажной подставке, серебряным кувшином, наполненным ледяной водой, и тарелкой с тостами — такие же тосты, что получил Бенедикт к выпивке.

Мужчины находились не более чем в тридцати футах друг от друга, а их комнаты и того ближе. Со слов своего человечка на ресепшен, Бенедикт узнал, что семья Делахью приехала этим утром, всего за несколько минут до него. Родители обосновались на втором этаже в передней части гостиницы, выходящей на острова Фриуль, их сын — на третьем этаже, в стороне, в соседней с ним комнате.

Интересно, думал Бенедикт, узнает ли его Гас Делахью — здесь, на террасе, или в лифте, или оказавшись вместе у стойки регистрации, или в коридоре у своих комнат. Они никогда не встречались, но статьи, написанные Бенедиктом, неизменно сопровождались его фотографией. Бенедикту было бы не впервой оказаться узнанным по своей торговой марке — половина бабочки-многоцветницы — и бритой веснушчатой физиономии.

На другой стороне террасы Гас Делахью поймал взгляд Бенедикта и кивнул, искренне, как один постоялец другому. Бенедикт почувствовал соблазн что-нибудь сказать, но удержался. Пока лучше наблюдать и замечать едва различимые следы горя — сгорбленные плечи, потирание глаз, общий печальный и величественный план, — чем подвергать риску все, сбросив маскировку и обронив непродуманное замечание. И в любом случае он уже решил, что это не будет статья, построенная на диалоге. Нет ничего такого, что Делахью знают или могут сказать, чего он не сможет откопать самостоятельно. Достаточно того, что они здесь, молчаливые, ничего не подозревающие действующие лица в созданной им мизансцене.

То же самое будет и с мадам де Котиньи, величавой горюющей матроной. Человек Бенедикта на регистрации подсказал, где живет старая дама, и он разместится где нужно — в баре или в кафе, — чтобы наблюдать и запоминать. Всех приходящих и уходящих, черный тюль, цветы, трепещущие вуали, которые будут появляться в течение нескольких следующих дней.

Но с одним человеком Бенедикт очень хотел повидаться и поговорить. Человек, о котором он прочел в газетах. Человек, возглавляющий расследование. Старший инспектор Даниель Жако.

Жако. Майка с номером шесть. Человек, которому удался тот триумфальный проход в матче против англичан. Бенедикт хорошо подготовился. Этот человек был легендой. И полицейским. Текст статьи складывался сам собой.

Бенедикт облизнул палец, чтобы подцепить последние крошки тоста с тапенадой, и попросил счет. Он расписался, кивнул Делахью и пошел к себе в комнату.

Он установил контакт, провел смотрины. Игра началась.